Мальчик, Который Выжил

Мама лично усаживает нас в машину — всё-таки первый день, событие важное. Даже везёт нас не какой-то младший дружинник, а сам Ефрем.

Под мамиными руками щелкают ремни в детских креслах — Щёлк. Щёлк. Мы с Ксюней сидим намертво пристёгнутые. Ксюня серьёзно смотрит в окно, а я болтаю ножками, пытаясь дотянуться до переднего сиденья.

Ефрем за рулём, ведёт машину размеренно. Машина мягко плывёт по дороге, а за окном мелькают деревья, поля, дорожные знаки.

Самое время для остановки.

Я нахмуриваюсь и авторитетно заявляю:

— Ефлем, хочю по-большому.

Ефрем мельком смотрит на меня в зеркало. Пытается оценить масштаб катастрофы.

— Не потерпите до садика, княжич?

— Неа, не потелплю.

Ефрем тяжело вздыхает, жмёт на тормоз, останавливается на обочине. Машина мягко замедляется. Дружинник выходит, открывает багажник, достаёт мой горшок, затем распахивает дверь, принимается освобождать нас из кресел.

Я ловлю момент, внимательно смотрю на него и, слегка наклоняя голову, спрашиваю:

— Ефлем, ты мой длужинник? — интонации строгие.

Ефрем удивляется вопросу, но реагирует быстро, как положено человеку, привыкшему к княжеским причудам.

— Конечно, княжич. Я служу роду Опасновых, служу княгине…

— А мне?

— И вам, конечно, Вячеслав Светозарович.

Я удовлетворённо киваю, складываю руки на груди.

— Тогда научи меня пользовать олужием.

Ефрем аж бровь поднимает.

— Каким оружием? Я же дал вам пистолет.

— Иглушки не щитаются. Всем олужием.

Он молчит, на лице читается осторожность.

— Вы про что…

Я не даю ему времени на раздумья и, не спеша, перечисляю:

— «Малыш», Колибли, Сиг, Нано…

Лицо Ефрема меняется на глазах. Сначала — недоумение. Потом лёгкая паника. Потом смесь всего сразу. Он медленно качает головой.

— Как же я могу дать вам в руки оружие, Вячеслав Светозарович? Рано вам. Что вы такое говорите?

Но я вижу, что удивляет его не это. Его больше поразило другое — то, что я назвал три компактных пистолета. Видно, в голове у него это не укладывается.

Спокойно напоминаю:

— Ты сам сказал, што служишь мне.

Ефрем задумывается.

— Но княгиня будет против… — начинает он, но я тут же его прерываю.

— Мама — женщина. Она не панимает. Женшины никогда не понимают, — объясняю очевидное. — Ксюня, ты понимаешь?

— Неа, — беспечно бросает девочка, рассматривая далекие подсолнухи.

— Вот вишь? А ты — мужщина. Ты должин панимать.

Говорю это абсолютно серьёзно, глядя ему прямо в глаза.

Ну давай, дружинник, решайся. Мне нужен огнестрел. Хочу разрушать, сил уже нет.

— Я, наверно, понимаю, княжич, но Ирина Дмитриевна не позволит… — мнётся Ефлем, оглядываясь, будто княгиня может материализоваться прямо из воздуха.

Я не даю ему закончить.

— Севодня после садика. Полчаса на олужие. Окей?

Он колеблется, видно, из-за растерянности. Смотрит то на меня, то на дорогу, то куда-то в сторону, будто надеется найти правильный ответ на обочине.

— Длужинник, окей? — настаиваю на ответе.

И в итоге он сдаётся.

— Я посталаюсь…тьфу ты, то есть постараюсь.

Вздохнув, сжимает горшок и отворачивается, уже собирается убрать в багажник. Но тут Ксюня вдруг заявляет:

— Ефлем! Я хачу по-бальшому!

Я прислушиваюсь к себе… И понимаю: блин, а ведь и правда!

— И мой дяй… — киваю я.

* * *

В садике Ефрем помог нам с Ксюшей раздеться в прихожей. Мы переоделись в комнатную одежду, я привычно натянул свою любимую футболку с принтом танка.

В детской комнате собираются остальные наши одногруппники. Всё вокруг чистенькое, аккуратное, пахнет каким-то детским мылом и пластиком. Денис стоит в стороне, нахмуренный, руки сжаты в кулаки. Ясно. Думает, как вернуть себе трон, с которого его вчера скинули подножкой.

И тут к нам подбегает Катя — та самая голубоглазая девочка с белыми локонами, которая вчера пыталась докопаться до Ксюни с вопросами про маму. На вид не девочка, а вылитый ангелочек.

— Пасли, Ксюся, с куклами поиглаем!

Она хватает Ксюню за руку, тянет к столу, где уже сидит Настя и что-то обсуждает с плюшевым мишкой.

Ксюня оборачивается на меня, замешкавшись.

Я киваю, мол, шагай, всё нормально.

— Да иди-иди!

Она радостно кивает в ответ, и в следующий момент девчонки уже обсуждают, кто будет мамой, а кто дочкой.

А ко мне подходит Артём — тот самый нормальный паренёк, первый из тех, кто вчера взял игрушки из коробки.

Он по сторонам оглядывается, подходит поближе и заговорщическим тоном сообщает:

— Пливет, Сава. Я нашёл жука!

У меня глаза загорелись.

— Чё стоим тогда?! Веди!

Он быстро кивает, глаза горят азартом, и, едва сдерживая волнение, ведёт меня к подоконнику. Ну вот это уже интересное начало дня. Артём по-заговорщически оглядывается, выдерживает паузу, затем достаёт из кармана жука. Мы с ним оба склоняемся ближе. Жук шевелит усами, лениво двигает лапками, явно не подозревая, что как он нас впечатлил. Я оцениваю.

Ну нет, не настолько крутой, как Ден, но вполне достойный экземпляр. Хочется дать ему звучное имя. Но «Ден» уже занят — эксклюзивное название, не подлежит повторному использованию. После недолгих размышлений крестим его Жорой. Жора оказался неприхотливым в быту — любит травку. Артём вообще молодец — прихватил травку с собой, чтобы угостить нового друга. Ну вот это я понимаю — продуманный человек. Я подумывал достать Дена для сравнения, но сдержался. Не время, моя запутанная борода! Эхозверь вызовет панику, и нас с Ксюней точно исключат из «Юных нобилей».

Тем временем Денис стоял на другой стороне комнаты и глазел на меня. Но ничего не делал. И правильно.

Вчерашняя анархия продолжалась — игрушечная коробка больше никем не контролировалась, никакой очереди в природе не существовало. Кукол уже разобрали девчонки под предводительством Кати. Я же первым из мальчишек схватил крутого робота, и это было сигналом. Остальные парни, вдохновившись моим примером, тут же начали растаскивать игрушки. Всё. Процесс распада запущен. Обратно уже не откатишь.