Маленькая женщина Большого

И пострашнее сегодняшней ситуации случались, чего уж там.

Одна Чечня чего стоит, особенно, когда первый раз, восемнадцатилетним срочником попал.

Память — странная штука, конечно.

Вроде, и забылось все, дымкой покрылись, словно и не со мной было… Но стоит закрыть глаза и поднапрячься, тут же в голову картинки приходят, да подробные такие. И БТР-ы с гусеницами в человеческих кишках, и черные провалы окон жилых домов, и двое мертвых парней, милиционеров, до последнего защищавших отдел милиции с оружейкой, и так и не пустивших туда никого. И лица моих друзей, таких же молодых, как и я, только менее удачливых…

Они навсегда молодыми остались.

А я — постарел.

И после возвращения оттуда радостно хапал воздух свободы. Полной грудью.

И уже другие картинки.

Стволы, разборки, мамины глаза, одновременно радостные, потому что живой, и тревожные, потому что молодой и дурак.

Любовь, первая, дикая, безумная.

Ревность, настолько страшная, что голову отрубило.

Я и не думал, что могу так ревновать, так с ума сходить…

Глаза моего приятеля, Макса. Его взгляд на Лару. Моя ярость. Белая. Без всполохов. Мы дрались тогда с ним, дико, до смерти.

Я Лару чуть больше недели знал, а убивать за нее был готов.

Тогда, после войны, это как-то легко давалось, просто…

Потом зона.

Ломка, ощущение дикой вины перед мамой в первую очередь. Бешенство, когда узнал про то, что Лара бросила, свалила.

И потом, после… Тоже много, очень много чего было.

Но сейчас я смотрю на свои пальцы и не понимаю, почему они подрагивают.

Ситуация-то — не самая критичная была.

Конечно, Воробушек за спиной — это напряг в тройном объеме, потому что неучтенная переменная, которая может в любой момент переменить все.

Но, в целом, автомат не пугал, морды уголовные тоже.

Я бы решил вопрос, без базара.

Но фронтовик Семеныч успел раньше меня. И решил по своему.

Вот удивляют и восхищают меня эти люди! Столько жизненной энергии в них, столько воли!

То, что ружье заряженное у постели держал, не удивительно, на самом деле.

Тут это в порядке вещей, особенно у сельских жителей. У нас волки водятся, медведи, рыси. Да и кабаны ходят такие, что их даже волки стороной обегают. Так что ружье — это предмет первой необходимости.

И рука не дрогнула у старика. Опыт, значит, имеется серьезный.

Надо бы выяснить, какого хрена ветеран войны один живет в таких условиях. И условия эти поменять.

И вообще…

Проехал я сегодня по дороге этой с Воробушком, охренел немного. Многодетная мать живет в такой развалюхе. И без помощи, практически!

Ветеран войны, инсультник, вообще на отшибе! До него весной и осенью не добраться даже на вездеходе! Это как? О чем местные власти-то думают?

С губернатором края я тут пару месяцев назад на охоту ездил, надо будет созвониться или встретиться, уточнить, что вообще делается для людей здесь. А то прямо как-то не по себе…

Я стою на крыльце, смотрю на красный, кровавый закат, курю.

В доме слышен тихий, спокойный голос Воробушка, о чем-то разговаривающей с Семеновичем.

Шумит лес, щелкают птицы. И тишина…

Чуть в стороне, у забора, замечаю неподвижное тело небольшой черно-белой псинки. Подхожу ближе.

Очередью прошили.

Твари.

Старик расстроится.

От дороги слышен шум машин.

Приперлись, мать их, целой делегацией.

Моих людей три машины, две полиции, да еще и скорая, я смотрю. Откопали откуда-то. Находят же, когда под зад серьезно пнешь.

Выкидываю сигарету, засовываю руки в карманы куртки, сжимаю кулаки так, чтоб незаметно было. Нечего эмоции свои показывать.

И без того распустился, наорал на Сашка по телефону. Он там, наверно, в шоке сидит. Он нервный, когда на него орут, да если еще и по делу.

Мои люди грамотно распределяются по двору, не рискуя ко мне подходить. Знают, что накосячили, исправляются.

Топает ближе только Сеня. Он — бесстрашный и иногда вообще деревянный на эмоции. В некоторых ситуациях это хорошо.

Подходит, ничего не говорит, смысла нет.

Просто молча ждет приказа.

— Собаку похоронить, — командую я, — камень сверху поставьте какой-нибудь большой.

Бросает острый взгляд на черно-белое тельце, кивает.

— И привезите деду хорошего пса, не особо большого, но серьезного. И быстрее, чтоб ему было, чем заняться.

Снова кивает.

— И вообще… Посмотрите, что там у него с домом. Если захочет переехать, то надо выбрать ему дом в поселке или где захочет. Если нет, то этот починить, провести все коммуникации, если чего-то нет. Воды, я вижу, нет… И дорогу сюда проложить такую, чтоб в любое время можно было доехать. А теперь иди, я с местной властью побазарю.

В этот момент на крыльцо выходит Воробушек, и морды всех присутствующих мужиков, словно флюгеры, поворачиваются к ней.

А меня перекашивает, наверно, от ярости и неконтролируемой ревности.

Потому что мужиков-то я понимаю, моя женщина — нереально залипательная, даже вот такая, испуганная чуть-чуть, помятая, взъерошенная.

Шикарная.

Моя.

И нечего тут глаза о нее ломать.

Смотрю, как к Воробушку тут же подскакивают аж двое борзых ментов, которых я в лицо не знаю, само собой, но подозреваю, что они тут не последние шишки.

Она чуть растерянно принимается отвечать на вопросы, но тут я уже прихожу в себя настолько, чтоб влезть в это непотребство:

— Валентина Сергеевна устала, она ответит на все вопросы потом, — оттесняю ментов от моего Воробушка, закрываю ее спиной, не позволяя вышагнуть, твердо смотрю в лица чуть струхнувих парней. Они, в отличие от меня, меня явно знают, потому не протестуют, когда заканчиваю разговор, — с адвокатом. До свидания.

Разворачиваюсь к Воробушку, смотрю на нее сверху вниз, чуть-чуть придерживаю за подбородок, чтоб в глаза мне смотрела.

— Ты долго еще тут? А то у меня стресс, мать его. Надо снять.

— Тебе укол сделать? — выдыхает она, чуть покраснев от моего взгляда.

— Лучше я тебе, — откуда у меня это мурлыканье взялось в арсенале, хрен поймешь. Но как-то получается, да, — внутримышечно. Да?

— Мне надо уговорить Семеновича на госпитализацию, — тихо говорит она, — он ни в какую не хочет… И дом ему надо помочь убрать, а когда это еще будет… Тут же следственные действия…

— Я уговорю, не волнуйся. Пусть в санатории полежит, отдохнет, я организую. А потом решим с его домом и всем остальным.