Маленькая женщина Большого
Шрифт:
— У меня завтра смена…
— Не обещаю… Тебе тоже надо отдохнуть.
— Но меня некому заменить…
— Найдем. Садись в машину, Воробушек.
— Но…
— Садись. А то на руках понесу. Ты мне только дай эту возможность.
— Ты что? На глазах у всех…
— Вот-вот, очень хорошо, чтоб все видели, чья ты.
— Чья?
— Моя.
33. Моя
— Ничего не изменилось… — я задумчиво оглядываюсь в уже знакомых интерьерах. Надо же… А в первый раз мне тут все
И сейчас все заслоняет тоже, хотя и стоит позади.
Ручищи на плечи положил, тянет вниз пальто. Бесцеремонный какой… Нетерпеливый. А если его мама выйдет?
— А… Валентина Дмитриевна где? — торможу я порыв Зевса стянуть сразу за пальто еще и платье. Шустрый какой, надо же! И у меня против его напора никаких нет бастионов. Все пали давным давно.
— Мама… В гостях… У внучки… — Зевс, оказывается, урчать умеет. И делать так нежно губами, трогать сладко-сладко от мочки уха и вниз, отгибая ворот трикотажного платья. У меня кожа мурашками покрывается сразу же! И никак этот процесс не проконтролировать!
Да и ни к чему это…
Мамы дома нет…
Можно расслабиться…
Боже, мысли, как у подростка, девочки, которую мальчик впервые пригласил к себе домой, чтоб всласть нацеловаться наедине.
Все происходящее будоражит, нервные окончания словно истончаются, становятся дико чувствительными.
Я медик, я прекрасно понимаю, что со мной происходит, и почему.
Мы только что по краю прошлись, ужас такой испытали! И сейчас организм, выбросив в кровь дикую дозу адреналина, ищет способы его погасить, переварить. И секс — один из самых классических, самых беспроигрышных… Все понимаю.
Но как он трогает… Как сжимает… Это… Это не поддается никакому осмыслению…
— Воробышек… Девочка… Хочу тебя, сдохнуть можно, как… — и низкий хрип за ухом никак не помогает прийти в себя. Наоборот, топит сильнее, глубже, в трясину загоняет.
Зевс такой нежный сейчас. Это контраст с тем, что он со мной делал до этого.
И — безумное отличие от него, сегодняшнего, заслонившего своей широченной спиной меня от опасности.
Отчаявшись оттянуть ворот трикотажного платья, Зевс идет по проторенной дороге, то есть, задирает на мне подол.
Учитывая, что ни колгот, ни белья на мне нет еще с того момента, как мы занялись сексом в его машине прямо на дороге, то у бастионов нет ни малейшего шанса.
Я только и могу, что сладко ахнуть, обвиснув в крепких объятиях, да ноги раздвинуть.
— Ох…уеть… — в два захода выдыхает Зевс, найдя с первой же попытки все, что ему надо, — Воробушек… Я не дотяну до спальни, прости.
И сразу после этого все нежности заканчиваются.
Меня рывком прислоняют к стене, прямо тут, у входной двери, одним движением устанавливают в нужную позу… Проникновение получается влажным, быстрым и невероятно чувствительным.
Я лишь прогибаюсь еще сильнее, встаю на цыпочки, потому что разница в росте серьезная, а затем и вовсе повисаю, нелепо цепляясь за какой-то выступ в стене. Ощущения потрясающие.
Я — бабочка на игле, вишу в невесомости, воздуха нет, света нет, ничего нет! Только я и мой мучитель, мой пленитель,
медленно и жестко проникающий в меня.Он держит меня за талию и по груди, прижимает всем телом к стене, теплому дереву, и оно щедро делится со мной этим теплом, этой невероятной надежностью и спокойствием.
Позади меня — каменная мощь моего любовника, жесткого, сильного, огненного бога грома и молний. А прямо перед лицом — деревянное полотно стены, мореный дуб, идеальной гладкости, тоже живой и несокрушимый.
Я между этими двумя гигантами чувствую себя слабой, податливой, нежной-нежной. Уязвимой и одновременно неуязвимой.
Потому что, пока я здесь, с ними, ничего мне не страшно. Никто меня не достанет.
— Я чуть-чуть, девочка, чуть-чуть… — шепчет Зевс, целуя меня в шею, в щеку, ловя губы, раскрытые в тихом сладком стоне.
Он движется медленно и неутомимо, горячий, большой, тяжелый. Его настолько много в этой позе, что у меня все внутренние мышцы горят и напрягаются.
И это одновременно чувственно и чуть-чуть некомфортно. На грани. Той, самой правильной на свете.
Мне кажется, мы вечность так стоим, покачиваясь в древнем, как сам мир, танце, сливаясь в одно целое, и от меня, слабого воробушка, реально ничего не зависит. Я полностью во власти жестокого, властного языческого божества. И это не страшно. Не напрягает. Не давит.
Наоборот, усиливает удовольствие. И руки его, и опытные большие пальцы, которыми он ведет там, где правильно, где остро все, чувствительно до искр из глаз…
Искры летят, а я кричу, содрогаясь от наслаждения.
Мир, мой маленький камерный мир, заключенный в границы двух гигантов, меркнет. И я знаю, что не упаду. Что меня удержат, подхватят, не позволят случиться ничему плохому.
Как сегодня вечером не позволили. Защитили. Спасли.
Ощущаю, как Зевс, матерясь сочно и сладко, перехватывает меня, словно мягкую игрушку, полностью перенося вес на себя, и движется, движется, движется, грубо уже, жестоко, догоняя свой кайф, ловя его…
И выдыхает с облегчением, прикусывая меня за плечо.
Голое.
Порвал-таки платье… Опять голая буду по его дому ходить…
Почему-то эти мысли не вызывают никакого отторжения.
А вот то, что он покидает меня, пусть и медленно и плавно, но все же… Ощущается потерей.
Его только что так много было, а теперь… Еще хочу!
Протестующе дергаюсь в его лапах, стремясь выкрутиться, но Зевс не пускает. Легко подхватывает на руки, смеется тепло и довольно:
— Куда собралась? Нет уж… Я только пригубил… Хочется больше.
— А если увидят? — бормочу я, впрочем, без особого протеста. Думаю, вопрос со зрителями здесь решен кардинально.
— Отвернутся, значит, — подтверждает мои мысли Зевс, — а вообще, никого тут нет, Воробушек. Мы одни в доме. На неделю, прикинь? Я по пути все дела отменил и всех послал…
— Куда?
— Далеко, Воробушек… Отсюда не видать. Неделю нас никто беспокоить не будет.
Я в легком послеоргазменном расслабоне, потому без ужаса реагирую на обозначенные сроки, стараясь не пускать в голову лишние мысли про работу, мои обстоятельства и то, чем это все может закончиться. Как бы ни закончилось, а свой кусочек счастья я не упущу больше.