Маньчжурия. 1945

Мы со всех ног рванули к быстро теряющему скорость составу через пути, уже не обращая внимания на свистящие вокруг пули и грохот взрывов впереди. По бронепоезду заговорили еще два танка, быстро перемалывая ход боя в свою пользу. Кажется, японским пулеметчикам (если они вообще есть) уже не до нас.

Густой пар из разбитого болванкой котла ненадолго закрыл нас от вражеских глаз… Я первым подбежал к дверям ближнего товарного вагона, за мной подоспел один из морпехов.

– Сбивай! – крикнул я матросу.

Тяжелый приклад ППШ со второго удара сбил навесной замок. Рывок – и двери вагона разъехались в разные стороны, открыв моему взору ящики с уже знакомыми японскими иероглифами.

– То, что мы ищем! – подтвердил запыхавшийся Чан.

– Дима, Паша – тормозные башмаки, срочно под вагоны! – скомандовал я. – Нельзя дать составу укатиться в любую из сторон! Не дай бог, сдетонируют химзаряды!

Оба офицера согласно кивнули, принявшись организовывать своих бойцов, а я поспешил вперед с уже ноющим, предчувствующим беду сердцем…

Нет, чуда не случилось. Разбитый бронепоезд замер с горящим, сошедшим с рельсов локомотивом, три его артиллерийских вагона уничтожены, а экипаж добивает пара «тридцатьчетверок».

Первым вступивший в безнадежную схватку и так крепко выручивший нас танк горит. Горит с задраенными люками. Героический экипаж спас многих наших ребят, даже не зная, за что жертвует жизнями в обездвиженной, а значит, обреченной «коробочке»…

Сквозь какофонию выстрелов и взрывов на станции я вдруг отчетливо услышал пение соловья, вроде как отпевшего еще по весне… Быть может, мне только показалось, что я его услышал? Но в тот же миг я почувствовал, что по правой щеке бежит одинокая, непослушная слеза.

Покойтесь с миром, братья. Царствие небесное вы точно заслужили…

Ведь «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя».

Глава 17

И вновь дороги, пыль и зной… Впрочем, зной мне нравится больше: зной – это, прежде всего, лето, а не бесконечная осенне-весенняя слякоть или зимние сугробы по колено!

Впрочем, не мне говорить про зной… Вон бойцы Забайкальского фронта запросто перемахнули пустыню Гоби и вышли к Большому Хингану до того, как удобные оборонительные позиции заняли японцы. Каково? Самураи считали, что никто не рискнет двигаться под палящим солнцем пустыни. И уж тем более не могли поверить, что хребет Большой Хинган могут пройти танки. Танки! Саперы, как я слышал, сконструировали такую систему блоков, тросов и рычагов, что наши «коробочки» сами затаскивали себя на высоту, – увы, подробностей и деталей я не знаю. Как не знаю и о том, пошли ли через Хинган новенькие Т-34-85 с усиленной до 9 сантиметров башенной броней и возросшей на 6 тонн массой – всего 32 тонны стали, не считая экипажа, боезапаса и топлива. Возможно, что через хребет двинули сильно устаревшие, но все еще используемые на Дальнем Востоке «бэтэшки»… Но и БТ-5 или БТ-7, как ни крути, являются танками, и вполне хорошими танками на фоне японских машин! И когда они появились в глубоком тылу Квантунской армии, деморализованные гарнизоны самураев начали сдаваться с минимальным сопротивлением…

То ли дело гарнизон Муданьцзяна! По слухам, японским смертникам удалось поджечь довольно много наших «тридцатьчетверок». А яростно сопротивляющиеся самураи не только отбили первую попытку бойцов 26-го стрелкового корпуса овладеть городом, но и вовсе отбросили его на десяток километров…

Жарко там было. Очень жарко. И труднопроходимая местность, и сильные укрепления, и фанатично дерущиеся японцы – все сложилось один к одному. Про потери наши, как всегда, отмалчиваются, но потери, очевидно, серьезные, речь наверняка идет даже не о сотнях, а о тысячах советских воинов… Убитых и раненых.

Пожалуй, самое обидное, что император Хирохито приказал сложить оружие еще 14 августа. Фактически же гарнизон Муданьцзяна яростно сопротивлялся до 16-го, и только 17-го японцы начали массово сдаваться в плен, потеряв город и осознав, что наши танки вышли в глубокие тылы их армии. Да и наступление Первого Дальневосточного фронта на Харбин и Гирин пошло уже совсем иными темпами…

Говорят, кстати, что наши десантники уже там – имею в виду тот же Харбин, Гирин и Хэйдзе. И ведь не побоялись же залезть волку в пасть! По слухам, высаживаются десантники прямо на японских аэродромах, силами от роты до батальона, а прикрывают высадку истребители и штурмовики, висящие в небе и прямо говорящие о том, что «только попробуй тронь десант»! Вроде как до активной стрельбы у наших еще не доходило… Старшие японские офицеры пусть и со скрипом, но идут на переговоры, в ходе которых с еще большим скрипом принимают решение «выполнить волю императора».

И все же… Все же стреляют. Пока еще стреляют, даже в тылу наступающих войск. Не все японские офицеры решились сложить оружие, и самые фанатичные продолжают бессмысленное сопротивление, все же уносящее жизни наших ребят. Ну а кто-то просто не получил приказа императора…

Да что далеко ходить?! Вон вчера, прямо на наших глазах состоялся полноценный воздушный бой! Отчаянный японский пилот – может быть, даже камикадзе – умело зашел со стороны солнца и спикировал на идущую впереди нас колонну, ударив из пулеметов и сбросив бомбы уже у самой земли! Не ожидавшие налета бойцы спохватились слишком поздно, пришлось залегать у самой обочины дороги… А молодняк из пополнения, незнакомый с ударами с воздуха, бросился бежать во все стороны – так новобранцам и досталось больше всего осколков от разрывов авиабомб.

Правда, разгуляться самураю никто не дал: пара «ишачков», следующая в воздушном прикрытии, очень быстро догнала японца и вступила с ним в бой. Самурай, надо признать, дрался отчаянно, не уклоняясь от боя. Сумел вовремя развернуться к «ишачкам» и встретить их плотным пулеметным огнем на сближении… Ответные пулеметно-пушечные очереди «соколов» разнесли японский самолет прямо в небе. Пилот погиб – купола парашюта никто не видел, а при падении с высоты в несколько сотен метров люди не выживают, даже если им посчастливилось избежать ранения в воздушном бою… Но и один из «ишачков» натужно потянулся в сторону аэродрома после короткой схватки; истребитель тоже задымил.

Хороший урок получили все – и летуны, и пехотинцы. Враг не разбит окончательно, враг все еще опасен! И может болезненно огрызнуться в любой момент… Не иначе именно поэтому сейчас я услышал знакомый лязг танковых гусениц прежде, чем на дороге впереди нас встал разрыв осколочно-фугасного снаряда, подбросившего вверх фонтан земли и тела двух пехотинцев…

– Батарея, к бою!!!

Ездовые мгновенно осадили испуганно заржавших после первого взрыва лошадей, заряжающие и командиры орудий бросились к снарядным передкам, а остальные члены расчетов принялись спешно отцеплять станины орудий уже от передков. Я же спрыгнул с Гнедого, командирского коня, прижав окуляры бинокля к глазам… Зевнули, опять зевнули!

Впрочем, вовремя разглядеть откуда ни возьмись появившиеся японские «коробочки», вышедшие к дороге по петляющей по пролеску проселочной грунтовке, было нереально. Разве что посылать разведку на каждое ответвление дороги? Так ведь и это нереально, не напасешься разведчиков…

Не так сильны японские боевые машины, бронирование противопульное «сорокапятка» возьмет на раз. Вот только батарею нужно успеть развернуть, чтобы встретить противника, а танкистам достаточно довернуть башню в нашу сторону и ударить осколочно-фугасным хотя бы рядом с расчетами… Сейчас все решает время.

– Быстрее, братцы, быстрее! Сейчас на дорогу выкатят, нас заметят – и все, тушите свет!

Практически синхронно ударили еще две танковые пушки, стегнули плотными очередями курсовые пулеметы. Судя по звукам выстрелов, первым ударило 57-миллиметровое орудие, затем пара легких 37-миллиметровых. Я не ошибся. Из посадок показались три танка: средний «Чи-Ха» и два легких «Ха-Го», следующих по пятам… А за ними в самоубийственную атаку ринулось не меньше взвода японцев. Взводом на целый батальон!