Маньчжурия. 1945

В свою очередь, на западном берегу одноименной реки, на высоком холме располагается еще один опорный пункт, укрепленный шестью дотами, а вдоль дороги, ведущей к восточной окраине, также тянутся долговременные огневые точки. Северный военный городок, обнесенный кирпичными стенами с бойницами, усилен полутора десятками дзотов и двумя дотами, а семь дополнительных дотов защищают окраину и железнодорожную станцию. Весь город опутан сетью траншей, минных полей и проволочных заграждений, создавая впечатление неприступной крепости, способной выдержать любой штурм. Японские военные инженеры, словно искусные архитекторы, возвели на этой земле настоящий оборонительный шедевр, где каждая деталь продумана до мелочей.

Японские оккупанты чисто из прагматических суждений о будущей войне с русским соседом превратили этот некогда процветающий город в неприступную крепость, готовую отразить любую атаку СССР. Каждый дом, каждая улица были тщательно укреплены, словно город готовился к осаде. Блокгаузы с пулеметными гнездами возвышались над городом, контролируя каждый вход и выход. Противотанковые рвы и минные поля создавали непреодолимые преграды для наступающих войск. Казалось, что сама земля была пропитана ненавистью к захватчикам.

Словно Кенигсберг или Берлин, или Бреслау…

Впрочем, за этими мрачными бетонными стенами скрывается другая история – история страданий и угнетения местного населения. Китайцы, некогда хозяева этих земель, были превращены в рабов, вынужденных трудиться на благо оккупантов. Их дома были разрушены, а сами они подвергались жестоким расправам за малейшее неповиновение. Сержант Чан поведал нам о том, что в деревнях под Муданьцзаном было уничтожено больше восьмидесяти тысяч его соотечественников.

Муданьцзян стал символом японской жестокости и алчности, местом, где человеческая жизнь ничего не значит. И теперь нам предстоит штурмовать этот неприступный оплот! Впрочем, естественно, брать его будем не только мы – к японскому «фестунгу» прорываются и уже прорвались штурмовые группы танковых бригад, нацеленных именно на Муданьцзян, подтягиваются мотострелковые и танковые батальоны, а также стрелковые полки уже пехотных дивизий, артиллерия, включая и тяжелую гаубичную, и системы залпового огня. Но нам, прежде всего, необходимо выполнить собственную задачу…

Над головой пронеслись наши Илы. Авиация работает! Впрочем, впереди и так уже несколько часов стоит несмолкаемый гул нашей артподготовки.

Неожиданно ударили пулеметы бронетранспортера разведки, тотчас грохнул выстрел головного танка. Из хорошо замаскированной огневой точки огрызнулся очередью станковый «гочкис», а яркий светлячок кумулятивной гранаты, выпущенной, как видно, из ружейного гранатомета, поджег траву у самых гусениц только что выстрелившей «тридцатьчетверки». Новые ружейные гранатометы самураев калибра 40 миллиметров способны прожечь до 50 миллиметров брони, что позволяет даже обычному пехотинцу поразить корпус Т-34-85 в любой из проекций. Но дальность прямого выстрела немногим больше ста метров, так что экипажу повезло, что стреляли из ружейного гранатомета, а не из японской кальки германского «панцершрека»! И тут же впереди колонны вдруг встали дымы, быстро образующие густую завесу, отрезавшую танки от БТР разведки.

– Все с брони!

Подчиняясь приказу командира танка, я первым спрыгнул наземь. Ринувшийся следом Володя тотчас нырнул в густые заросли кукурузы, растущие с обеих сторон дороги. Но эти самые заросли вдруг неожиданно зашуршали всего в паре десятков метров от нас, выдавая движение притаившихся в засаде самураев…

– К бою!

Я присел на колено, одновременно длинной очередью от бедра резанув по зарослям кукурузы. Послышался отчаянный, обрывистый крик, кто-то упал, а следом за спины японцев (с расчетом, что осколки резанут по врагу с тыла) полетела эргэшка Сереги.

– Банзай!!! – на десятки глоток проревел боевой клич самураев, рвущихся к танкам.

Вперед вырвались камикадзе с кумулятивными гранатами «лисий хвост» с уже дымящимися, зажженными фитильными пробками из пакли.

Последние весят свыше килограмма, а метнуть их в боевых условиях можно самое большее с пятнадцати метров, хотя худощавым и невысоким японским солдатам порой приходится подобраться к цели и на десяток… Из-за спины ударили очереди спаренного танкового пулемета, срезав одного, другого гранатометчика; третьего уделал уже я, свалив короткой прицельной очередью ППШ.

Но следом за гранатометчиками вперед устремились камикадзе с шестовыми и магнитными минами, а также прикрывающие их пехотинцы. Справа на меня вылетел солдат с винтовкой наперевес. Он выстрелил первым и в спешке промахнулся – бок лишь обдало горячим воздухом. Но и я не успел развернуться к стремительно набегающему врагу, встретив его огнем автомата. Лишь в последний миг рывком отскочил в сторону, уклонившись от укола наточенного штыка, и встретил противника коротким, но хлестким ударом приклада! У ППШ крепкий, массивный деревянный приклад, и, встретившись с челюстью японского солдата, он отправил его в глубокий нокаут; раздался противный хруст, после чего отключившийся противник тяжело рухнул наземь… Впереди отстучали три короткие очереди ППС, на два-три патрона каждая. Серега бьет метко и экономично, одна очередь – один японец. Не отстает от него и Володя – я насчитал как минимум три хлестких выстрела самозарядки…

Вскоре засада была уничтожена – не прошло и пяти минут с начала боя, показавшегося мне куда более долгим.

В этот раз нам противостояла лишь японская пехота без каких-то особых средств усилений. Но отчаянные самураи, несмотря на всю самоубийственность подготовленной ими засады, все же действовали обдуманно, наверняка. И при некотором везении им могло бы удасться если не уничтожить штурмовую группу, то нанести ей действительно ощутимые потери… Грамотно замаскированный расчет станкового «гочкиса» и стрелок с ружейным гранатометом должны были начать бой, но начать его заметно позже того, как врага обнаружила наша разведка. Подпустив головной танк метров на тридцать-сорок, расчет станкового пулемета мог бы смахнуть с брони часть десанта, в то время как самурай с единственным на всю засаду ружейным гранатометом имел куда большие шансы подбить «коробочку» первым же выстрелом. Собственно говоря, он оказался довольно опытным стрелком с новой, модернизированной винтовкой «Арисака» и с новым, усовершенствованным гранатометом – едва не подбил «тридцатьчетверку» практически со ста метров! Так что, если бы разведчики сплоховали, у японцев были бы все шансы подбить головную машину.

А уже тогда по замершей колонне ударили бы сухопутные камикадзе… Последние, хорошо замаскировавшись в густых зарослях кукурузы, подобрались максимально близко к дороге. Еще ближе – и их наверняка заметили бы разведчики, японцы и так сильно рисковали. И все же умелые действия десантников в очередной раз спасли танки от японских «противотанковых» самоубийц…

Впрочем, что-то много мы восторгаемся отчаянной храбростью японских смертников, ставших ими добровольно или назначенных своими офицерами. У нас таким смертником в 1941-м и 1942 году был едва ли не каждый боец на фронте, вынужденный встречать танковую атаку немцев без поддержки разбитой или просто отсутствующей противотанковой артиллерии! Тот же «ворошиловский килограмм», РПГ-41 весил на деле два килограмма, а дальность его броска не особо превышала десяти метров даже для крепких, тренированных мужиков. РПГ-40 весила чуть поменьше (тысячу двести граммов) и металась метров с пятнадцати, что, в общем-то, не особо большое преимущество в борьбе с танками, поливающими все пространство перед собой ливневым огнем курсовых и спаренных МГ-34…

Кроме того, эрпэгэшки не были кумулятивными гранатами и сильно уступали им в бронепробиваемости. Фактически красноармейцам рекомендовалось пропустить танк над собой и закинуть гранату на жалюзи над двигателем. Но чтобы пропустить над собой многотонную машину, при этом чувствуя, как дрожит под ней весь окоп, требовалась огромная выдержка! Вскоре немцы узнали о подобном приеме большевиков и пытались раздавить ячейки с подлыми «азиатами» гусеницами (славян, а особенно русских, нацисты европейцами отнюдь не считали), прокрутиться на окопе сверху, добивая бойцов. Так что приходилось набегать сбоку или пытаться выползти вперед, чтобы достать вражескую машину «ворошиловским килограммом», связкой ручных гранат или бутылкой с КС. Причем последние, пусть даже и в заводском варианте, были способны поджечь танк, лишь попав на жалюзи над двигателем! Но даже случайно разбившись и воспламенившись, горючая смесь тотчас набирала температуру до тысячи градусов, мгновенно сжигая незадачливых бойцов… Использование коктейля Молотова само по себе было сопряжено с огромным риском и требовало от людей недюжинной храбрости! Наконец, и советские саперы порой пытались подложить мину прямо под танк во время боя, нередко оставаясь вместе с ней под вражеской машиной. И такие случаи жертвенности наших бойцов имели место быть, когда панцеры врывались на позиции или бой шел внутри населенных пунктов, где видимость для танкистов так или иначе снижается…