Мантык, охотник на львов

— Понимаю, Галина.

— Сдлаете?

— Сдлаю, Галина.

Галина стояла на дв ступеньки выше Мантыка. Ея лицо было вровень съ его лицомъ. Маленькія, тонкія, покрытыя золотымъ пухомъ у плеча ручки обвились вокругъ загорлой шеи Мантыка. Теплая худенькая щечка прижалась къ его щек.

Это продолжалось мигъ.

Дтскія ручки расплелись, освобождая смутившагося Мантыка.

— Для меня, — звонко сказала Галина и побжала наверхъ.

Сейчасъ же погасло на лстниц электричество. Мантыкъ спустился въ темнот.

Такъ въ одинъ и тотъ же вечеръ четыре сердца запылали взаимной любовью, четыре юныя головки стали думать другъ о друг, четыре души связались другъ съ другомъ и стали одна о другой болть: — Коли и Люси, Галины и Мантыка.

Этотъ сердечный огонь согрлъ ихъ жизни. Однимъ далъ силы на преодолніе лишеній и на свершеніе подвиговъ, другимъ — на терпливое ожиданіе и на пылкую молитву Богу о далекихъ и любимыхъ.

Это ничего, что вс они были молоды, что они никогда и ни за что не признались бы въ своей любви. Стыдно было какъ-то. Боялись вынести на свтъ нжный цвтокъ зародившагося чувства. Тмъ чище, глубже и святе было это юное чувство, этотъ великій священный пламень, запылавшій въ нихъ при такихъ особенныхъ обстоятельствахъ.

XV ПРОВОДЫ КОЛИ

Колю проводили, какъ слдуетъ, честь честью. Очень хотлось Селиверсту Селиверстовичу, чтобы съ шампанскимъ… Ну, да гд его взять? Дорого очень.

Итакъ, и мамочка, и Галинка, и ддушка съ Мантыкомъ разорились на перонные билеты [25] и вышли на платформу проводить Колю до самаго вагона.

Ярко освщенный стоялъ Марсельскій поздъ. По платформ ходили провожающіе. На маленькомъ мотор съ тяжелымъ, гулкимъ грохотомъ везли телжку съ багажемъ. Нарядные французскіе матросы въ синихъ шапочкахъ съ лентами и алымъ, пушистымъ, шерстянымъ помпономъ на маковк, въ синихъ курткахъ и штанахъ съ раструбомъ книзу, румяные отъ выпитаго вина стояли у того же вагона, гд собрались Ладогины. Медленнымъ шагомъ, въ раскачку, нагруженные чемоданами и пледами шли носильщики въ синихъ блузахъ и за ними пассажиры, и гулко и шумно было подъ громаднымъ стекляннымъ навсомъ вокзала. На сосднемъ пути паровозъ выпускалъ паръ и за грознымъ шипніемъ плохо слышалъ Коля, что ему говорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ. Мамочка въ слезахъ стояла въ жалкомъ старомъ темносинемъ пальто, обшитомъ собачьимъ мхомъ, и сердце сжималось у Коли видть мамочку такъ бдно одтую среди нарядной богатой толпы. Галинка жалась къ Кол и обими маленькими ручками ухватилась за него. Мантыкъ стоялъ въ сторон. Онъ гордо поднялъ голову и смотрлъ куда-то вдаль. Онъ былъ угрюмъ и точно чужой.

25

Билетъ, дающій право выхода на платформу къ вагонами.

— Эхъ, — говорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ, — ну разв на чугунк проводы? Мыслей не соберешь, Богу не помолишься. То ли, бывало, у насъ въ Туркестан. Провожаешь на почтовыхъ, на лошадяхъ. Вс набились на станціи. Въ станціонной комнат все свои. Чужихъ никого. Подали вино. Розлили въ стаканы. Пора и хать. По послдней стремянной! Теперь и слова-то этого не понимаютъ. А пили ее тогда, когда еще верхомъ здили, и уже за стремя брались, чтобы садиться — тутъ и пили… За дверями станціи кони готовы, тарантасъ увязанъ. Звенятъ бубенцы, колокольцы…. Пора и хать…. Нтъ, погоди… По стремянной пропустить!.. А потомъ, по обычаю приссть надо…А потомъ встать, къ образамъ обратиться, лбы перекрестить, Богу помолиться… А тутъ — ни приссть, ни помолиться… Тьфу… Нехристи!.. И вотъ, все кончили… Уже въ тарантас отъзжающій, провожающіе подушки оправляютъ, чтобы сидть удобне было… Пора уже пускать лошадей. Бсятся, не стоять кони… Ихъ еле сдерживаютъ за уздцы конюха-киргизы… Пора!.. Нтъ, еще по стаканчику пннаго. Поцловались… Пускай?! Счастливо!.. Глядишь, а уже кто-нибудь изъ молодежи вскочилъ въ тарантасъ — проводить до первой станціи… вотъ это было!.. А тутъ!.. Стой? Хвосты поджимай?! Атансіонъ!. [26] Того и гляди, ноги отдавятъ.

26

Вниманіе (посторонись).

Наталья Георгіевна смотрла на сына долгимъ любящимъ взглядомъ. Точно хотла на все время разлуки запомнить любимыя черты. Много перенесли они за это время, да за то вс были вмст. Это была ихъ первая разлука.

И опять заговорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ. Ему хотлось въ эти послднія минуты переложить въ Колю всю свою мудрость, все знаніе людей и пустыни.

— Ты, Коля-то, какъ попадешь въ пустыню — сторожкій стань, что конь дикій. Держи уши буравцемъ, а глаза огнивцемъ. Отъ лютаго звря кострами оборонишься, а отъ лютаго человка только вниманіемъ. Людей бойся больше, чмъ зврей. Самый хитрый, самый лютый зврь — человкъ…

Оставалось пять минутъ до отхода позда. Пусте стало на платформ. Отъзжающіе вошли въ вагоны и стояли у оконъ.

Вдругъ Коля увидалъ вдали у перронной ршетки синюю суконную шапочку, черное узкое пальто, отороченное срымъ вхомъ… Люси!.. Забилось сердце Коли…

— Ваша мама, — запыхавшись, быстро говорила Люси, — пожимая руку Наталь Георгіевн. — Какъ я счастлива познакомиться съ вами. Въ отсутствіе мосье Николя, я за него. А это Галина?… 'Прелестное дитя… Селиверстъ Сели…, - но Люси не могла выговорить трудное имя по-французски и смутилась подъ острымъ взглядомъ старика.

— Имя-то точно мудреное, — сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ, — по вашему и не скажешь… Подавишься. Ну да ничего. Вы меня просто — ддушкой? Муа гранъ перъ… Компрене? Гранъперъ…

Мантыка Люси не успла привтствовать. Громко захлопали двери вагоновъ. Проворно шелъ оберъкондукторъ вдоль позда.

— En voitures s'il vous pla^it!. [27]

Коля вспрыгнулъ на площадку, и поздъ сейчасъ же плавно покатился вдоль платформы.

Коля видлъ платокъ въ рукахъ милой мамочки. Она махала имъ, идя рядомъ съ вагономъ. Бжала Галинка за нею. Тонкая ручка Люси поднялась надъ головами, закивала ладонью. Свжій голосъ крикнулъ:

27

По вагонамъ!

— Au revoir, monsieur Nicolas!. [28]

— Прощай, голубецъ, — раздался голосъ Селиверста Селиверстовича. Крупныя слезы текли по его бород. И всхъ заглушилъ голосъ Мантыка.

— Счастливо!.. Увидимся въ скорости!..

Поздъ ускорилъ ходъ. Чаще застучали по стыкамъ колеса. Уже не различишь въ толп своихъ. Чуть виденъ маминъ платочекъ… Печалью разлуки ветъ отъ него. Скрылась ручка Люси и еще только видно, какъ машетъ рабочей каскеткой милый Мантыкъ.

Срое облако дыма нашло на окно. Пахнуло срною и угольною гарью, и стало темно. Показались на мигъ мокрыя каменныя стны туннеля, желтыми огнями горятъ рдкіе фонари, сильне качаетъ, колеблетъ вагонъ. Пассажиры устраиваются по лавкамъ.

28

До свиданія, мосье Николя.

Прощай, Парижъ! Впереди новая, полная приключеній жизнь.

Прощай, Парижъ!

XVI ЧУДО

Чудо… Да только Божіе чудо могло устроить такъ, чтобы Мантыкъ исполнилъ свое общаніе передъ Галиной.

Мантыкъ это понималъ. И хотя окруженъ онъ былъ Божьими чудесами, — онъ не видлъ ихъ. Разв не чудо Божьей милости было то, что ддушка Селиверстъ Селиверстовичъ съ нимъ вмст вышелъ изъ пекла окруженія красныхъ войскъ и попалъ на пароходъ въ Крыму? Разв не чудо была ихъ встрча съ Ладогиными, ихъ жизнь въ Константинопол и Сербіи, когда истинно питались они, какъ птицы небесныя и одвались, какъ лиліи Божіимъ произволеніемъ?.. Разв не чудо была ихъ парижская жизнь?..

Мантыкъ этого не понималъ. Чудо — это, какъ въ Евангеліи. Сказалъ Христосъ мертвому, уже разлагающемуся Лазарю: — «Лазарь, встань и ходи». И всталъ и пошелъ Лазарь. Это чудо… Или, какъ слпые прозрвали, хромые ходили… Но для этого надо было, чтобы Христосъ опять появился на земл. Правда, — Селиверстъ Селиверстовичъ всегда говорилъ Мантыку: — «Христосъ везд. Онъ съ нами. О чемъ ни попросишь — все дастъ. А Его не посмешь просить, проси Божію Матерь, Она скоропослушница, Она скороспшающая въ людскихъ скорбяхъ, все сдлаетъ: много бо можетъ молитва Матери передъ Господомъ… Или святыхъ угодниковъ проси — Николая Чудотворца, Серафима Саровскаго, Они помогутъ»…

Все это зналъ Мантыкъ, но не понималъ, какъ просить? О чемъ? Какъ должно совершиться это чудо, чтобы онъ оказался вмст съ Колей?! И совстно какъ-то просить. Столько несчастья на свт. Россія лежитъ въ порабощеніи, а онъ пойдетъ просить… объ охот на львовъ…

Но пошелъ въ воскресенье въ церковь раньше обыкновеннаго, до ддушки.

День былъ ясный, теплый, осенній. Ночью пролилъ дождь и длинныя лужи стояли кое-гд вдоль панелей. Въ пролет между высокихъ домовъ подъ утренними косыми лучами, горли золотые купола Русскаго храма. Акація съ облетвшими листьями свшивала желтыя прутья втвей надъ воротами. Крутая лстница поднималась къ храму. Мантыкъ вошелъ въ него. Сестры въ косынкахъ и повязкахъ съ восьмиконечнымъ золотымъ крестомъ на рукавахъ тихо ходили, зажигая лампады. Въ алтар кто-то сдержаннымъ голосомъ отдавалъ распоряженія.