Мантык, охотник на львов

— Oui, mademoiselle.

Двочка закусила нижнюю губу.

— Вы… англичанинъ? — сказала она.

— Я — Русскій… мадемуазелль!..

Послдовало очень долгое молчаніе. Наконецъ, двочка сказала:

— Мы будемъ вмст заниматься по воскресеньямъ… Вы будете мн давать уроки. Мн не дается произношеніе.

«Пикколо» принялъ совершенно независимый видъ и сказалъ:

— Это, какъ прикажетъ патронъ, мадемуазель!

— Патронъ прикажетъ, — самоувренно сказала двочка.

И, дйствительно, — патронъ переговорилъ съ Колей и «приказалъ».

Двочка была дочь хозяина — Люси. Отецъ, мать, старшій братъ Шарль души не чаяли въ Люси. Ея слово — законъ, ея желаніе — приказъ, ея капризъ — вс должны исполнять.

Сначала Коля и Люси читали вмст по англійски. Учили склоненія и спряженія. Дв юныя головы склонялись надъ грамматикой. Маленькія пухлыя губы выпучивались, стараясь уловить тайну англійскаго произношенія, съ первыхъ лтъ жизни усвоенную Колей, еще «дома», въ Россіи. Потомъ пошли разсказы о Россіи. Коля не зналъ Россіи. Гд же ему знать ее, когда онъ покинулъ ее едва семи лтъ!? Она рисовалась ему по разсказамъ мамочки и Селиверста Селиверстовича. Она была для него громадная: — вс полюсы входили въ нее, вс климаты въ нее вмщались, и въ ней было все: — отъ клюквы въ Архангельской губерніи, до чая въ Чакв, отъ маленькихъ ершей въ Нев, до громадныхъ осетровъ на Волг, отъ Сверныхъ оленей и собакъ-лаекъ — до верблюдовъ и тигровъ, въ ней были самоцвтные камни на Урал и золото на Лен. Она была дивно прекрасная и непремнно православная и царская. Въней былъ звонъ колоколовъ и удивительное пніе. Она была домомъ Пресвятыя Богородицы и сама Божія Матерь ходила по ней, утшая въ скорбяхъ, помогая въ несчастіи. Она была удивительная и совсмъ таки непонятная Люси. Она теперь была страшно несчастная, но будетъ — «ужасно какая счастливая»…

Люси слушала Колю и очень мало его понимала. Царь и свобода — не умщались вмст въ ея головк.

— О, мадемуазелль, — говорилъ ей Коля, — при цар было очень свободно. Вы не можете себ представить, какъ вс были свободны.

Разсказы Коли о Россіи, его восторженность при этомъ плняли Люси.

— У этого мальчика совсмъ другая душа, чмъ у нашихъ, — говорила она матери. — Я никогда не думала, что Русскіе такіе. Какъ вритъ онъ въ Бога! Какъ любитъ Родину! Но почему, почему же Родина его отвергла, и онъ долженъ жить въ изгнаніи и заниматься тяжелымъ трудомъ?

Съ уроковъ англійскаго перешли на уроки танцевъ. Братъ Шарль не любилъ танцовать. И Колю попросили проходить съ Люси вс новые танцы: Хэбби-Іэбби, ЛеЮкенелэ, Нью-Блю, Американскій блэкъ-боттомъ, Кинкажу, Дирши-дигъ, Шипсъ андъ Шопсъ, Чарли-фоксъ — вся эта американская дребедень, отъ которой вяло негрскими прыжками и танцами индйцевъ и которую только целомудренная прелесть гибкихъ Люси и Коли могли сдлать красивыми, они изучали подъ руководствомъ особой учительницы.

Такъ маленькій «пикколо» экспортной и импортной конторы сталъ другомъ дома и готовился стать секретаремъ самого господина Дарсонвиля.

Съ кмъ же было Кол и искать капиталистовъ для экспедиціи въ Абиссинію, какъ не со своимъ патрономъ?

Мантыкъ былъ правъ. Въ то время, какъ онъ разговаривалъ съ Александромъ Ивановичемъ, Коля мчался въ метро, направляясь къ плясъ де ля Бастій. Онъ втиснулся въ переполненный вагонъ второго класса и сдавленный на лстниц людьми со всхъ сторонъ, торопился на «семи-директъ» въ три часа. Конечно, опоздалъ. Коля не задумался вскочить въ отходившій «омнибусъ» [24] и похалъ потихоньку, съ томительными остановками. Такъ дотянулся онъ до Буасси. До ГроБуа, гд была дача Дарсонвилей, оставалось еще цлыхъ три километра.

24

Семи — директъ — полу — прямой, останавливается лишь на главныхъ, преимущественно дальнихъ станціяхъ. Омнибусъ — для всхъ — останавливается везд.

«Ахъ, жаль» — думалъ Коля, — «велосипеда не захватилъ». И почти бжалъ по Парижскому шоссе. Платаны и липы роняли послдніе листья и желтобурымъ ковромъ была покрыта дорожка вдоль шоссе, Подъ каштанами лежали треснувшія колючія шишки и блестящій малиново-желтый орхъ ихъ скользилъ подъ ногами.

Коля зналъ, что въ эти осеннія воскресенья, когда еще ярко свтило солнце и было тепло, онъ наврно застанетъ всю семью Дарсонвилей на дач.

Едва свернулъ на узенькую шоссированную дорожку, едва увидалъ увядающія гирлянды доцвтающихъ розъ-помпонъ, свшивающіяся съ желзной арки воротъ, какъ услыхалъ шелестъ листьевъ и голоса въ саду дачи Дарсонвилей «Ля Фейе»…

Вся семья была на работ по уборк маленькаго сада.

«Патронъ» въ жилет и голубой рубашк, за нимъ Шарль въ старомъ теннисномъ костюм граблями сгребали большія кучи листьевъ. Люси, сидя на корточкахъ, спичками поджигала готовую кучу. дкій, терпкій дымъ стлался по земл. Мама Дарсонвиль на балкон дачи готовила кофе, и запахъ кофе смшивался съ запахомъ дыма.

Надъ ними въ оголявшихся втвяхъ весело и дружно чирикали птицы. Он точно подбодряли людей на работу.

Желтогрудыя синички въ черныхъ кокетливыхъ шапочкахъ прыгали по вткамъ, нагибали головки, однимъ глазкомъ заглядывая на дорожки, не увидятъ-ли тамъ чего нибудь вкуснаго. Черный дроздъ на желтыхъ лапахъ, желтымъ клювомъ обчищалъ стебелекъ. Палево-розовыя, съ коричнево-срою спинкою красношейки цлой стайкой о чемъ то весело спорили.

Изъ-за желзной проволоки по осеннему хрипло крича лъ птухъ…

И гд то за лсомъ почти непрерывно шумли автомобили, шуршали шинами по камнямъ, и, перебивая ихъ плавный шумъ, стрляла и фыркала бшено несущаяся мотоциклетка.

Этотъ гулъ большой Парижской дороги въ яркій солнечный праздникъ не прерывалъ, a оттнялъ мирную тишину дачнаго садика подъ большими платанами и липами, подъ лапчатой зеленью опадающаго грецкаго орха.

— А-а! Мосье Николя!.. За работу! — весело. крикнулъ Дарсонвиль.

— А-а! Мосье Николя! — звонко, въ тонъ отцу закричала Люси и побжала доставать грабли.

Не здороваясь за руку (по французски), — Люси привтствовала Колю дружеской улыбкой.

— Сучья, — говорила она, — отдльно… Пригодится зимою камины топить. Листья — въ кучи на лужайку… И за дло.

Желтое пламя весело гудло въ разжигаемой куч листьевъ, когда къ ней подвезъ новую тачку Коля. Люси, торжествуя, стояла подл огня.

— Какъ горитъ-то! — воскликнула она. Зелено-голубые глаза устремились на Колю. Они внимательно и быстро посмотрли въ его озабоченные глаза и точно прочли въ нихъ что то важное.

— У васъ что-то есть на душ, - сказала Люси. — Вы чмъ-то озабочены. Пойдемте, разскажите мн.

Они пошли по дорожк, шедшей мимо курятника, вглубь сада.

Коля, торопясь и волнуясь, разсказывалъ Люси всю исторію дяди Пети, его патента на орденъ и таинственной надписи на патент, которую онъ только что разгадалъ при помощи писателя Александра Ивановича.

— Я увренъ, мадемуазель, что тамъ… кладъ… Тамъ богатство… Вы понимаете?.. И мама., и Галина, и Селиверстъ Селиверстовичъ — вс они, наконецъ, отдохнутъ… А можетъ быть, тамъ такъ много, что можно будетъ и… Россіи помочь.

Точно синее море колыхнулось въ глазахъ Люси. Стали они на солнц прозрачными и глубокими. Въ нихъ играла морская волна.

— Папа! — звонко, на весь садъ крикнула она, — идите скоре сюда! Важное дло есть.

XII ДАРСОНВИЛЬ, ЛАДОГИНЪ И КО

Теперь все разсказано и все ясно. Уже вечеръ. Въ маленькой дачной гостиной Дарсонвилей весело трещатъ въ камин сучья и пахнетъ ихъ смолистымъ дымкомъ. На стол, накрытомъ скатертью, разложены: — орденскій патентъ дяди Пети, вычерченная Колею крестословица, большой французскій атласъ и тутъ же стоятъ чашки съ кофе. На диван, у стны, въ полумрак, обнявшись, сидятъ Люси съ матерью. Ихъ почти не видно. Ярко освщенъ патронъ, Мосье Жоржъ. У него въ зубахъ попыхиваетъ сигара. Подл него — Коля. Онъ то нагибается къ карт, то выпрямляется, выпячиваясь, и отвчаетъ на вопросы мосье Жоржа. Шарль неслышно шагаетъ, мягко ступая въ теннисныхъ башмакахъ по паркету.