Мантык, охотник на львов

— Понимаю, — сказалъ Коля, и, ловко изогнувшись надъ койкой, умло и красиво прикрпилъ небольшое Распятіе изъ слоновой кости. Прикрпивъ, онъ перекрестился и отошелъ къ двери.

— Могу я идти?

Мистеръ Брамбль криво усмхнулся толстыми жирными губами и накладывалъ въ трубку зеленовато-коричневыя тонкія стружки табаку.

— Идите, мой милый мальчикъ, — сказалъ американецъ.

Коля откинулъ легкую бархатную занавску, висвшую на мдныхъ кольцахъ надъ раскрытой дверью, вышелъ въ корридоръ, прошелъ по нему къ широкой лстниц и сталъ подыматься на верхнюю палубу.

Лстница въ бломъ мрамор и богатомъ ковр, двумя маршами, изгибаясь, сходилась на площадк. Здсь между бронзовыхъ, рзныхъ корзинъ съ живыми цвтами, въ золотой рам, была повшена большая морская карта пути «Лаоса», и маленькая булавка съ французскимъ флагомъ была воткнута тамъ, гд было написано «Марсель» — въ лвомъ верхнемъ углу карты.

Вправо — широкая арка открывала видъ на свтлую громадную столовую, съ небольшими столиками, прочно прикрпленными къ полу и уже накрытыми блыми, въ синеватыхъ крпкихъ складкахъ скатертями. Тамъ беззвучно ходили стэварды [38] въ синихъ фракахъ и разставляли посуду къ утреннему завтраку.

38

Пароходные лакеи.

Въ об стороны отъ карты шла лстница къ настежъ открытымъ дверямъ на верхнюю палубу. За ними южное пламенло небо. Блый городъ лпился по розовой гор, и море подъ теплою ласкою солнца сверкало въ золотыхъ, слпящихъ глаза вспышкахъ огневыхъ отраженій. Оттуда шелъ пряный запахъ берега, соленое дыханіе морской волны, трескъ паровой лебедки, крики команды, лязгъ цпей и звонкій непрерывный людской крикъ-псня:

— Алали — алале… Алали — алале!

Все это манило и влекло Колю. Заставляло его торопиться на воздухъ.

Едва вышелъ и широкимъ корридоромъ спардека прошелъ къ носу, остановился пораженный. Высоко въ воздух, отчетливо рисуясь всми мелочами, вислъ на платформ, на стальныхъ цпяхъ, громадный, новый, блестящій автомобиль. Чуть покачиваясь, онъ медленно поворачивался, сверкая на солнц. Изогнутый надъ пароходомъ кранъ подавалъ его къ широко раздраенному*) отверстію трюма, гд уже ожидали его матросы въ блыхъ рабочихъ курткахъ. Тамъ стоялъ помощникъ капитана въ фуражк съ золотыми галунами и наблюдалъ за погрузкой.

Автомобиль дрогнулъ и сталъ опускаться въ трюмъ. Коля посмотрлъ, какъ его закатили въ темную глубину. Тамъ увидалъ Коля корзины съ птицами, громадныхъ блыхъ воловъ, ящики и тюки, тюки и ящики, плотно пригнанные одинъ къ другому. Ихъ было — безъ конца.

Коля перешелъ на другую сторону парохода. Подъ бортами вода была зеленой, мутной и отливала малахитомъ. Въ ней плавали корки хлба, бумаги, пустыя жестянки. Стая серебристыхъ рыбокъ съ голубыми спинками, тупыми носами гнала по вод хлбную корку и точно играла ею въ какой то свой рыбій футъболъ. Полупрозрачная слизистая круглая шапочка, величиною съ кулакъ поднялась на поверхность и заиграла перламутромъ, радужными огнями отражая солнце. Это была медуза.

Блый бортъ «Лаоса» съ этой стороны былъ завшанъ срыми холстинами. Бокъ парохода былъ раскрыть. Къ нему вплотную была причалена желзная шаланда съ каменнымъ углемъ. Зыбкія, черныя отъ угля доски были переброшены съ шаланды на пароходъ, и по нимъ взадъ и впередъ непрерывной лентой, — одни туда, на шаланду — съ пустыми корзинами, другіе оттуда, нагнувшись подъ тяжестью наполненныхъ углемъ корзинъ, бжали полуголые, закоптлые въ угольной пыли, блестящіе отъ пота люди. Пестрыя тряпки покрывали ихъ головы. Рубище висло на бедрахъ, рваные холщевые штаны едва доходили до колнъ. Тутъ были темныя, смуглыя тла арабовъ, блыя тла европейцевъ, желтыя китайцевъ — вс равно измазанныя углемъ и ставшія черными. Это они ободряли себя псней-крикомъ и, топая въ тактъ ей по чернымъ доскамъ босыми ногами, звонко вопили:

— Ала-ли, ала-ле, ала-ли — ала-ле…

Коля заглядлся на ихъ работу и многое вспомнилъ. Онъ видлъ стариковъ съ высокими тонкими безъ икръ ногами, и мальчиковъ, почти дтей. Вс работали, торопясь кончить погрузку, и трюмный старшина, плотный французъ, жестами и крикомъ: D^epкchez vous, mais d^epкchez vous, mes vieux! [39] подбодрялъ ихъ торопиться.

Одни насыпали широкими емкими желзными лопатами уголь въ быстро подставляемыя корзины, другіе подхватывали эти корзины, и людская вереница казалась сложною машиною.

39

Поживй, старички, поживй!

Чья то рука мягко охватила Колю за плечи. Онъ оглянулся. Мистеръ Стайнлей въ широкополой шляп подошелъ къ Кол и, охвативъ за плечи, согнулся съ нимъ къ борту парохода.

— Когда нибудь, — сказалъ онъ, медленно выговаривая слова, — люди изобртутъ, мой милый Коля, и такую машину, которая замнитъ этихъ несчастныхъ и будетъ за нихъ грузить на пароходы уголь.

— А что же тогда «эти» будутъ длать? — поворачиваясь къ мистеру Стайнлею, сказалъ Коля и его синесрые глаза впились въ глаза американца. Странно серьезно и сурово было ихъ выраженіе.

— Какъ, что?

— Они умрутъ съ голода… Вы знаете… Когда мы, — я, мамочка, Галина, ддушка Селиверстъ Селиверстовичъ съ внукомъ Мантыкомъ, два года тому назадъ, пріхали въ Марсель — у насъ ничего не было. Намъ нечего было сть. Съ нами были другіе Русскіе, и имъ тоже нечего было сть. Не просить же милостыню?.. Это, мистеръ Стайнлей, грхъ. И тогда ддушка и Мантыкъ, — ддушк было уже семьдесятъ лтъ, а Мантыку едва четырнадцать, и съ ними офицеры-добровольцы, пошли на пристань грузить уголь… И они сами прокормились и насъ прокормили. А, если везд станетъ машина, мистеръ Стайнлей, что будутъ длать бдные люди, у которыхъ ничего нтъ?

Мистеръ Стайнлей долгимъ взглядомъ смотрлъ на худощавое лицо Коли и потомъ тихо сказалъ:

— Бдное… бдное дитя… Когда нибудь вы все это мн разскажете!

Громадный «Лаосъ» былъ готовъ къ отплытію. Онъ издалъ три короткихъ глухихъ и зычныхъ гудка. На пристани волновалась и кипла толпа провожающихъ, по другую сторону снимали черныя угольныя доски, сворачивали угольные брезенты, и шаланда, отпихиваясь баграми, отходила отъ борта.

На высокомъ бломъ мостик, увшанномъ пробковыми спасательными кругами, въ будк съ зеркальными окнами у громаднаго рулевого колеса стало два матроса. Сдобородый капитанъ въ синемъ длинномъ сюртук и блыхъ панталонахъ, въ фуражк, густо расшитой золотымъ галуномъ и съ нимъ два офицера появились на мостив. Съ серебристымъ звонкомъ повернулось колесо машиннаго телеграфа и раздалась команда.

Тяжелые, срые осклизлые канаты причаловъ шумно упали въ воду. «Лаосъ» точно вздрогнулъ, вздохнулъ и вспнилъ воду винтомъ. Стала отходить отъ него пристань съ пестрой толпой, гд платки, руки и зонтики посылали послдній привтъ столпившимся у борта пассажирамъ.

Между пристанью и «Лаосомъ» легла зеленая полоса моря. Она вскипла блою пною, заиграла множествомъ пузырьковъ, зашипла, и, сначала медленно, потомъ все быстре, «Лаосъ» сталъ выходить изъ тснаго канала между пристаней.

Совсмъ еще близко отъ парохода, на взбудораженныхъ волнахъ колыхалась тяжелая угольная шаланда. Люди на ней бросили грести. Они стояли вс вмст, подняли руки, показывая одинъ палецъ, и что то отчаянно вопили. Но что, за шумомъ машины и волны, разобрать было нельзя.