Марш авиаторов

В рубке было тепло.

– Вниз спускайтесь, - сказал матрос, и мы, по одному, полезли внутрь.

Трюм был ярко освещен, и в нем было уютно. По обоим бортам располагались одна над другой четыре застеленные байковыми солдатскими одеялами койки: это был кубрик.

Стены кубрика повторяли овальную форму бортов, сужаясь к носу и нарушая привычную геометрию жилого помещения, это было забавно и ничуть не портило общего вида, даже наоборот - почему-то повышало настроение. В самом носу, также по бортам, висели еще две койки, а под ними была сооружена лежанка, похожая на треугольную тахту. Рядом с крутой, почти вертикальной лестницей, по которой мы спустились, стоял привинченный к перегородке небольшой стол с двустворчатой тумбочкой, похожий на кухонный.

Мы собрались под лестницей, ожидая, когда в кубрик спустится встретивший нас матрос, и многозначительно переглянулись.

– А я что говорил?
– восхищенно прошептал Мишка.
– Главное - добраться до места!

Сверху до нас доносился чей-то разговор: это наш матрос с кем-то беседовал. Голоса умолкли, и по лестнице загрохотали его кирзовые сапоги. Матрос спустился в кубрик и сказал:

– Выбирайте койки.

Это был молодой парень. Похоже, он был из тех, кто если не знает ответа на ваш вопрос, то так и скажет: "Не знаю". Он стоял, смотрел и ждал.

– А какие свободны?
– спросил Леха.

– Да все равно, - ответил парень.
– Ложись на любую, какая понравится.

– Неудобно как-то...

– А чего неудобно?
– проговорил он, удивляясь.
– Ну, если хотите - в носу можете...

– Пошли в нос, - сказал Мишка и первый направился к лежанке.

Мне всегда нравилось спать на верхних койках. Это у меня осталось еще с детства - от путешествий на поездах во время каникул: там, наверху, никто тебя не трогает и можно спокойно лежать, слушая стук колес. Когда я у себя дома соорудил для дочек двухъярусную кровать (комната в коммуналке, где мы жили вчетвером, была очень маленькой - всего четырнадцать метров, и я называл ее на манер космической станции - "Салют-4"), то иногда вечером, если моя младшая дочка смотрела "Спокойной ночи, малыши", сидя на диване, я забирался на ее верхнее место и тихо наслаждался одиночеством, пока меня оттуда не сгоняла жена. Поэтому я занял верхнюю койку, причем по левому борту: привык засыпать на правом боку, лицом к стенке.

Раньше, в холостяцкой своей жизни, я мог засыпать как угодно и на каком угодно боку. Однажды я даже заснул, стоя на четвереньках перед диваном и положив на него голову, поскольку не имел сил положить на него все остальное. А уже после того, как женился, меня приучили засыпать именно на правом боку. Причиной этого было то, что на нашем диване спать вдвоем можно было только в этом положении. А поскольку моя жена могла засыпать только на правом боку, то приучила к этому и меня. После всяких нежностей и прочих веселых приготовлений ко сну, она, в завершение всего, командовала: "На-пра-во! Раз-два-три!" На счет "раз" - я оказывался на левом боку, на счет "два" - на спине и уже на счет "три" - носом к стенке, на правом боку. Иногда, правда, это происходило не по команде и без резких движений или даже без движений вообще, а так - само собой...

Мы бросили сумки на выбранные нами койки и пошли смотреть, как разместились наши привилегированные товарищи.

Товарищи, оказывается, нас уже ждали, глядя с высоты своего положения на то, как мы неуклюже карабкаемся по трапу - деревянной лестнице, переброшенной на наш кораблик с теплохода. "Никакого флотского шику", - комментировал наше восхождение Ильин.

– Ну, как каюты?
– спросил Мишка, ступив на палубу теплохода первым.

– Одноместные, - ответил Ильин.
– Как и положено командному составу. Прошу, - пригласил он нас в свою каюту.

Маленькая каютка с железной кроватью и деревянной тумбочкой ничем нас не поразила. Тем более, что в ней ощущалась вибрация и был слышен гул работавшей внизу судовой машины. И к тому же в ней было холодно. В нашем - пускай и общем - кубрике было лучше, но мы об этом говорить не стали, чтобы Ильин не потребовал немедленного "честного" обмена.

Каюта у Юры была такой же.

Мы вышли на палубу и закурили в ожидании приглашения на ужин. От воды тянуло холодом, и мы начали потихоньку замерзать. Мимо сновали какие-то люди, видимо - матросы: они, так же как и встретивший нас парень, были в кирзовых сапогах и ватниках и не обращали на нас никакого внимания.

Насмотревшись сверху на уходившую в темноту реку, накурившись и окончательно оголодав, мы решили подняться на вторую палубу и выяснить, когда же у них на корабле по распорядку ужин. Мы поднялись по трапу на верхнюю палубу и, увидев светившиеся квадратные окна кают-компании, находившейся в носовой надстройке, пошли на этот свет, словно путники, заблудившиеся в ночи.

– Стой!
– раздалось откуда-то из темноты, и перед нами появилась рослая фигура в расстегнутом пиджаке.
– Чего надо?
– не очень дружелюбно спросили нас.

– Как бы узнать, где тут у вас ужином кормят?
– поинтересовался шедший впереди всех Ильин.
– Он показал на часы.
– Бай-бай пора...

– Подождите здесь, - ответила фигура и исчезла за боковой дверью надстройки.

– Вот это гостеприимство, - усмехнулся Ильин.

Мы молча стояли за его спиной, и нам было тоскливо.

Фигура появилась вновь и спросила:

– Кто из вас командир и штурман?

– Есть такие, - неуверенно ответил Ильин.

– Короче - кто?
– рассердилась фигура.

– Юра?
– позвал Хуркова Ильин.

– Ну, я командир, - отозвался Хурков.
– Дальше что?

– Пошли со мной, - фигура повернулась к нам спиной.

Юра не сдвинулся с места, и Ильин, готовый уже идти следом за фигурой, вопросительно на него посмотрел.

– В чем дело?
– спросила фигура, задержавшись перед дверью.

– А остальные?
– спросил Юра.

– Остальных накормят матросы.

Юра посмотрел на Ильина и сказал:

– Иди, если хочешь. Я остаюсь.

– Как скажете, - ответил Ильин и, пожав плечами, скрылся за дверью.

– Забирай-ка ты, Юрка, свои манатки и айда к нам, - тронул мрачного командира за плечо Мишка.
– Сейчас чего-нибудь придумаем, - весело сказал он.
– У Лехи еще хлеб остался, у Вадика сало есть, у меня тоже где-то НЗ тушенки...

У трапа мы остановились. Юра ушел к себе в каюту за сумкой, а мы закурили. Подводить итоги не хотелось, и все молчали.

Появился Юра, и мы перебрались на свою посудину.

В рубке никого не было, зато в стене все так же светился открытый люк, и мы по очереди спустились в родной - теперь уже - кубрик.

Знакомый нам матрос и еще один человек, как оказалось - капитан, пили чай, расположившись у стола. Пахло копченой рыбой, и у нас потекли слюнки.

– Мы еще одного привели. Ничего?
– спросил у них Репа.

– Конечно, - ответил капитан.
– Места всем хватит. Садитесь ужинать.

Он поднялся с табуретки, и следом за ним встал матрос.

– Вот это по-нашему, - сказал Леха, - "по-бразильски"!

В кубрике было тепло. Мы быстро сбросили свои плащи и подошли к столу. На нем кроме хлеба лежала наполовину съеденная копченая рыбина. Вилок не было. Капитан и матрос из поля нашего зрения сразу исчезли: мы видели только то, что находилось на столе.