Маски сброшены

– Не знаю. Я ничего не знаю!

Вне себя от гнева и досады, Ворожеев резко и грубо толкнул её. Она упала на диван.

– А я даже рада, что все так произошло!
– пытаясь подавить свой страх, произнесла Софи.
– Господь не допустил, чтобы я совершила душегубство.

– Моя очаровательная крошка!
– с ухмылкой произнес Ворожеев.
– Неужели ты думаешь, что на этом все так и остановится? Ну нет! С тебя ещё станется! Тебе придется по-новому проделать то, что ты уже проделала. Только без всяких "промывок" и "поправок"! Ты меня понимаешь?

Не в силах более выносить гнусное вероломство отца, Алексис вышел из укрытия. Его лицо было искажено болью и презрением.

– Какой же вы отвратительный и ничтожный человек!
– воскликнул он.

– Алексис!
– растерянно пробормотал Ворожеев.
– Как ты здесь оказался?

– Мне кажется, в данный момент это не имеет значения, а имеет значения то, что мне все известно. Вы руками этой особы пытались отравить мою мать.

– Послушай, сын...
– пытался что-то сказать в свое оправдание Ворожеев.

– Не называйте меня сыном!
– резко оборвал его Алексис.
– Я стыжусь, что во мне течет ваша кровь!

– Но это так, - с самодовольством заметил Ворожеев.
– Ты мой сын, и в тебе течет моя кровь. Нравится тебе это или нет. Ты дитя двух врагов. И пора бы уже с этим смириться, сынок.

– Какой бред! Смириться с тем, что вы едва не отравили мою мать!

– Она наверняка сделала бы то же самое, покуда была бы на моем месте!

– Она никогда не была бы на вашем месте!

– Всякого может постичь несчастье, разорение и бедность, - возразил Ворожеев.

– Она никогда не дошла бы до преступления, даже если бы её постигло самое страшное несчастье! И никогда не опустилась бы ни до одного из ваших недостойных и бесчестных поступков. И знаете: почему? Потому что благородство - не только у неё в роду, но и в душе. А вам неведомо, что это такое.

– Красиво и легко рассуждать о благородстве души, - непримиримым и обвиняющим тоном произнес Ворожеев, - имея при этом приличный дом, процветающее поместье и капитал в банке. Но совсем иное, когда ты вынужден влачить такое жалкое состояние. И все по её вине! Она сама вынудила меня пойти на такой крайний шаг.

– Вам нет никакого оправдания!

– А я и не пытаюсь оправдаться!
– с ехидством произнес Ворожеев.
– Тем более перед тобой - жалким подобием своей маменьки. И коли ты стыдишься, что в тебе течет моя кровь, то я стыжусь, что у меня такой сын девицеподобный святоша. Ты вобрал в себя все то, что мне ненавистно!

– Вот вы и показали свое истинное лицо!
– с хладнокровным безразличием, за которым скрывались огромная обида и разочарование, произнес Алексис.
– В полной мере проявили свои отцовские чувства. Не сложно же было сбросить с вас эту маску лицемерия.

– Полно! Кто бы говорил о лицемерии! Ты всегда изображал передо мной хорошего сына, а ведь ты никогда не питал ко мне сыновней привязанности.

– Не легко питать сыновнюю привязанность к тому, кто сам не питает к тебе никакой привязанности.

– Ну вот, - заключил Ворожеев.
– Похоже, мы оба сбросили свои маски. И каков же итог? Твоя мать - мой враг, впрочем, как и я - её. Ты на стороне своей матери. Это неудивительно, поскольку ты всегда принимал её сторону, что бы она не совершила против меня. Следовательно, ты и мой враг, поскольку ты на стороне моего врага.

– Что ж. Тогда избавьтесь от меня, как вы пытались избавиться от моей матери!

– с ненавистью воскликнул Алексис.
– Никто не знает о том, что знаю я. А я знаю достаточно. И если со мной что-нибудь случится, никто не посмеет обвинить в этом вас. Это было бы слишком чудовищно! Правда, есть эта особа, - Алексис небрежным жестом указал на Софью, которая молча следила за этой моральной битвой отца с сыном.
– Особа, которая тоже знает достаточно. Но она тем более не посмеет обвинить вас. Как я понял, вы держите её в жестком кулаке и в большом страхе. К тому же она ваша сообщница.

– Да, это было бы слишком чудовищно, - согласился Ворожеев.
– Одно дело - отправить на тот свет жену, которую ты ненавидишь, совсем другое сына, в котором течет твоя кровь. При том, единственного продолжателя рода князей Ворожеевых. Нет, сын, пусть ты полное подобие своей маменьки, но твоя жизнь для меня священна.

– Благодарю за величайшую милость, - с сарказмом произнес Алексис. Только вот ответной от меня не ждите. Потому что если мою мать снова постигнет несчастье от вашей руки, ваша жизнь для меня не будет стоить ничего! А теперь, прощайте! Я не желаю более знать вас и видеть!

Алексис резко дернулся и стремительно ринулся прочь из дома своего отца.

– Проклятая Эльза!
– вне себя от ярости крикнул Ворожеев.
– Она отняла у меня все! Мое состояние, мое былое величие, и даже моего сына!

– Ваш сын сам отрекся от вас, и не без причины, - дерзко заметила Софи.
– Ваше состояние вы прокутили. Теперь мне это ясно. А ваше величие...

– Заткнись, дура!
– крикнул на неё он.
– Сделай ты все как надо, не было бы этих проблем!

– Вы думаете, ваш сын выдаст нас полиции?
– поинтересовалась она.

– Нет, - возразил он.
– Он слишком благороден, чтобы пойти на это. Он будет страдать, ненавидеть, но он ничего не сделает против меня.

– Пока вы ничего не сделаете против его матери, - прибавила она.

Алексис выбежал из особняка. Охваченный чувством огромного разочарования, разбитый душевной болью, он вцепился в колонну, словно искал у неё поддержки. Из его груди вырвался душераздирающий вопль, переполненный таким отчаянием, что оно вне сомнения способно было бы вызвать содрогание и отклик в душе у любого, услышавшего этот вопль. Алексис несколько раз ударил кулаками ни в чем не повинную колонну, вымещая на ней все свои болезненные эмоции. Но как бы Алексису не было тяжело и больно, он не позволил своим эмоциям окончательно раздавить его. Он собрался духом, взял себя в руки и побежал прочь от этого проклятого места, где даже земля, деревья и кирпичная ограда - внушали ему отвращение.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Княгиня Элеонора Львовна Шалуева была из той породы женщин, которые всегда все - или почти все - обо всех - или почти обо всех - знают. Она была в курсе всех новостей, сплетен и слухов, которые распространялись в высших кругах. Ей всегда было дело до всех и до всего. Но особенно ей было дело до того, что говорилось об её семье и происходило вокруг её семьи. При помощи различных хитростей и знакомств ей удавалось проникать в корень этих разговоров об её семье, а при помощи интриг и денег - вырывать эти корни, если они были ей неприятны, или же, наоборот, подпитывать, если они были ей полезны.