Маски сброшены

"А что если моя дочь умирает?" - пролетела в голове княгини Шалуевой мрачная мысль.

Она побледнела и медленно опустилась на кресло. Она прислонила руки к голове и сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха.

"Ну нет!
– тут же взяла она себя в руки.
– Хватит строить догадки! Нужно самой съездить к ней и все разузнать!"

Она резко встала, взяла колокольчик и принялась что есть силы трезвонить.

"А что если этот дурень Антип все преувеличил или неправильно понял? пролетела в её голове другая мысль.
– И мою дочь никто не собирался отравлять, она всего лишь плохо себя почувствовала".

В кабинет княгини Шалуевой вошел её мажордом и почтительно остановился.

– Звали, ваше сиятельство?
– спросил он.

– Да, - подтвердила она.
– Вели заложить экипаж. Я собираюсь навестить свою дочь.

Примерно через час экипаж княгини Элеоноры Львовны подъехал к дому Елизаветы. Элеонора Львовна, опираясь на руку своего кучера, вышла из кареты. Дворецкий Елизаветы, сразу же узнавший в приехавшей даме мать своей госпожи, почтительно открыл перед ней двери дома и пропустил её во внутрь. Элеонора Львовна небрежно вручила ему свою трость и накидку и направилась в покои дочери. У дверей её покоев она увидела Анфису.

– Эй, как там тебя? Анфиса? Где сейчас твоя госпожа?
– надменно спросила Элеонора Львовна.
– Мне необходимо её видеть.

– Они в своей спальне, - ответила Анфиса.
– Только вам лучше не тревожить их - они очень больны.

Элеонора Львовна обдала горничную презрительно-холодным взглядом и пошла дальше, не обращая внимания на это предостережение.

– И молодой барин велели никого не впускать в их спальню, - прибавила Анфиса, смело преграждая ей дорогу.

– Что ты там такое пролепетала?
– с возмущением и высокомерием сказала Элеонора Львовна.
– Я её мать. Прочь с дороги!

Она отодвинула локтем стоящую на её пути горничную и прошла вперед. В этот момент дверь спальни Елизаветы распахнулась и вышла она сама. На ней был шелковый пеньюар, надетый поверх ночной рубашки. Следы недуга Елизаветы были очевидны: болезненная бледность, круги под глазами, язвы на губах и странная сыпь на шее и руках. Кроме того, Елизавета была очень слаба и едва держалась на ногах. Появление дочери, а, особенно, её болезненный вид, смягчил разгневанную мать. Возмущение, раздражение и гнев Элеоноры Львовны переменились на растерянность и виноватую покорность. Она уставилась на дочь, не зная, какие слова сказать.

– Здравствуйте, маменька, - слабым голосом промолвила Елизавета.
– Не нужно обижать мою горничную. Она заботится обо мне.

Горничная Анфиса подскочила к госпоже и своей крепкой рукой обхватила её ослабленный стан.

– Ну что же вы поднялись с постели, барыня!
– с ласковым упреком сказала Анфиса.
– Вы так слабы!

– Не беспокойся, - сказала Елизавета.
– Мне нужно поговорить с маменькой. Оставь нас, пожалуйста, наедине. И не бойся, я не упаду.

– Хорошо, барыня, - послушно сказала горничная, осторожно убирая свою руку, поддерживающую госпожу.

– Пройдемте, маменька, в мою спальню, - предложила Елизавета.

Элеонора Львовна молча и безропотно прошла за ней в её спальню и плотно закрыла за собой дверь.

– У тебя заботливая горничная, - отметила Элеонора Львовна.
– Однако это нехорошо, что она не впускает к тебе родную мать.

– Извините, что принимаю вас таким образом и в таком виде, произнесла Елизавета, - но я плохо себя чувствую.

– Я это вижу, - сочувственно произнесла Элеонора Львовна.

– Чем я обязана вашему визиту?

– поинтересовалась Елизавета.

Тон её был холодным, но вежливым.

– Ты бы легла постель, - предложила мать.
– Едва на ногах держишься. Давай, я тебе помогу.

Она крепко взяла дочь под локоть и помогла добраться до постели, затем усадила её поудобнее и поправила подушки. Сама же устроилась в кресле, напротив нее.

– Чем я обязана таким переменам?
– удивленно спросила Елизавета. Помнится, в последнюю нашу встречу вы сказали, что постараетесь забыть о моем существовании. А также сказали, что двери вашего дома навсегда закроются передо мной, если я разведусь с князем.

– Но ты с ним пока ещё не развелась, - заметила мать.

– Но я не переменила своего решения. Сейчас более, чем когда-либо я желаю развестись.

– Почему сейчас более, чем когда-либо?
– поинтересовалась мать.
– У тебя появился мужчина?

Елизавета внимательно посмотрела на нее, пытаясь определить по выражению её лица: известно ли ей что-либо о графе Вольшанском, а если известно, то что именно.

– А что если и так?
– неопределенно ответила Елизавета.
– Разве не вы мне это посоветовали?

– Стало быть, твое решение развестись с мужем связано с другим мужчиной?
– сделала вывод Элеонора Львовна.
– Но это же глупо: идти на такие жертвы ради мужчины, пусть даже очень замечательного.

– Развод для меня не жертва, а избавление. И я иду на него только ради себя. Но если вы пришли ко мне затем, чтобы, как в прошлый раз, говорить о разводе и моих отношениях с мужем, то вы напрасно теряете время. Я отказываюсь вас слушать. Эта тема исчерпана.

– Нет, я пришла не за этим, - возразила мать.
– Я пришла, чтобы справиться о твоем здоровье. Я узнала, что ты больна.

– С какой быстротой разносятся слухи!
– поразилась Елизавета. Впрочем, сколько я себя помню, вы всегда были в курсе всего и обо всем узнавали в первую очередь. Нужно отдать должное вашим источникам осведомления.

– Я очень беспокоюсь о тебе, Елизавета. Тебе угрожает опасность.

В интонации её голоса, действительно, чувствовалось искреннее беспокойство.

– Опасность, - медленно протянула Елизавета.
– Как странно! Вы первая, маменька, кто вслух произнес это слово. До сих пор никто со мной не обмолвился об опасности, хотя это ясно, что её дух витает вокруг меня. Это ясно из чрезмерной бдительности моего сына и моих слуг и, наконец, из странности моей болезни. Но все либо боятся признать её существование либо берегут меня от излишних волнений. А я слишком слаба и раздавлена, чтобы самой разобраться во всем этом. Может быть, вы поможете мне, маменька?

– Я сама едва ли что-то знаю.

– Полно, маменька! Вы знаете многое, иначе вы не говорили бы с такой уверенностью об опасности. Только что вы были так искренны, не будьте же снова фальшивы. На мою жизнь покушались, не так ли?

– Похоже, что так, - вынуждена была признать княгиня Элеонора Львовна.

– И вам известно, кто?

– Нет, - возразила Элеонора Львовна.
– Этого мне неизвестно.

Если бы Елизавета была в своем обычном состоянии, она уловила бы волнение и неискренность в голосе матери, словно та что-то скрывала. Но внимание Елизаветы было рассеянным под влиянием плохого самочувствия.