Мастер и сыновья

— Краснобай, — выкрикивает мастер, — ты такую захотел, чтобы мы ее на руках носили?

— Пока что, отец, не желаю ни такой, ни этакой. Придет пора, захочу — раз-два и будет.

— Где только собачья свадьба соберется — ты самый первый — гав-гав! К Телкснисовой девке в клеть дорогу без понукания находишь. Ну, ну, далеко ли до беды.

— А наверно, отец, у тебя та клеть все из головы не выходит, где ты в молодости под фундамент залез и пол поднял? К этой Думицеле…

Мастер поднимает кулак:

— Молчать! Сейчас зубы пересчитаю. Чтоб знал, как с отцом разговаривать!

— Да зачем из-за таких пустяков шуметь! Могу папе и по-хорошему уступить…

— Чего уступить? Что ты хрюкаешь?

— Зубов парочку… — тихо бормочет Йонас, отодвигаясь подальше к стенке, чтобы не дотянулась рука старика, тяжесть которой парень уже не раз испытал.

— И теми зубами тебя сжую, которые у меня остались, — уже спокойно говорит мастер. Поворачивается он в ту сторону, откуда слышится шуршание волочащейся по полу юбки. — Мать, раз все хорошо кончилось, так и ладно. Забудем про клецки. Поди сюда, решим, которого борова резать.

Одновременно в одну дверь заходит Андрюс, а в другую, из каморки, мать.

— А вот жених. Не придется и жребий тянуть. От поповны Надежды припопился… высокоблагородие!

Андрюс, засунув руки в карманы брюк, горделиво задрав подбородок, не считая нужным огрызаться на уколы Йонаса, распустив словно индюк, откинутые назад полы пиджака, источая запах духовитого мыльца, отступает в свой угол. Там, в каморке, графчик чувствует себя безопаснее.

— Ты не косись, — говорит отец Андрюсу, — слушай, что мы порешим.

— Э, — машет рукой щеголь, показывая, что его вовсе не интересуют разговоры домашних.

— Чего там с этим графчиком… лучше всего его в аптеку пристроить — к мазям. Ох, там для него мыльца всякие, порошки — торговал бы себе. Привык к легкой работе, да чтоб все ему кашку манную… Симаса в монахи — не трубокур, не бражник. На что ему девка или кузница: как молотом бам, так все — во имя отца и сына…

— Вот тебе — бам, — мастер дает Йонасу щелчок по лбу. — А ты кто такой? Мелешь за десятерых! Как только этот твой кусок мяса не устанет? В другой раз высунешь, я сразу ножом чирк — и пополам!

— Э, еще и мне останется.

— С кем, отец, воюешь, разве такого переговоришь, — старушка вытирает нос.

— Симас, не зевай, больше клецек не получишь. Говори, подойдет тебе Кимантасова Эляна?

Йонас заливается хохотом. Мастер не понимает, что он дурного сказал. Чем не девка? Здоровая, работящая, да вдобавок непревзойденная песенница. Не раз слышал мастер, как она распевает у себя на огороде, а уж как на поминках затянет — сам покойник подмигивает.

— Да… — жалобно блеет Симас.

— Чего — да?

— Да ведь смеется отец, колченогая она, что вилы… нужна она мне!

Йонас покатывается пуще прежнего.

— Говорила я, что, если суждено мне дождаться, чтобы детки переженились, не найти сношеньки лучше, как Аляксова Пятрусе. Чего она только не умеет — и вязать, и ткать. Вот иду я намедни: «Слава Иисусу Христу…» Гляжу — Пятрусе. А богомольна! В костеле всегда первая.

— Глазки, как буравчики, щечки красные, а для мамы главное, что богомолка. Сивый да сивка — это упряжечка! — хлопает себя ладонью по колену Йонас. — С утра до вечера сможет вместе с Симасом молитвы лопотать. Вот и будет у нас своя обитель.

— Над Пятрусе не зубоскаль, и мне она по душе. А ты что запоешь, Симукас?

— Да.

— Опять — да!

— Да она, вроде нашей мамы, старая… недолго протянет. — Симас виновато улыбается и, отворачиваясь к стенке: — Дух от нее, что от шлеи… не желаю…

Надрывается и Андрюс за дверью. А в Йонаса будто ветер вселился — трясет его, дергает: нечасто Симас такой разговорчивый, так ловко сдачу дает, как сегодня.

— Вижу, не такой уж ты святоша! Не одну обнюхал, — еле сдерживает смех отец. — Найдем для тебя и с хорошим душком.

— Про таких графчика порасспросить. Интересно, как там Надежда — батюшкина дочка… — нарочно громко говорит Йонас, чтобы услышал Андрюс.

— Заткнись! — отзывается щеголь. — Дурак ты набитый!

— Ты там не хрюкай, боров. Повстречаю тебя с той девкой — уж я вас обвенчаю! — решительно предупреждает отец.

Так, переходя от смеха к ругани, от ругани опять к веселому разговору, Девейка с сыновьями перебирает всех девушек в деревне и в городке. От материных советов никакого толку: она все сулит богомолок или вековух, и даже отец часто соглашается с замечаниями Йонаса. Мастер в этих делах проявляет большой вкус и познания. Вместе с Йонасом они, будто гуску, перышко за перышком, до самой кожицы, ощипывают какую-нибудь Антосе. Эта хороша была бы, да не пойдет за бедняка. Другая тоже неплоха, но опять не для Симаса — ничего у нее за; зушой нет. Уж как ни кинь, а не годится сноху в пустой телеге привозить. Девейка вспоминает девчат, которых встречал у портного Кризаса или которых портной сватал. Йонас нарочно предлагает брагу завалящую вдову с пятью ребятишками::

— Какого тебе еще приданого? И самому никаких хлопот. Сразу на готовенькое!..

— А если насчет твоей Телксните потолковать? — предлагает отец. И кажется, что Симасу сразу полегчало, он даже дух переводит. Теперь мастер настаивает, чтобы Йонас женился, но тот, петляя, сбивает отца со следа и опять науськивает его на Симаса. Симас снова порывается улизнуть из дома, но мастер тащит кузнеца назад:

— Я не шучу. Ты хорошенько поразмысли…

— Ничего, отец, обнюхается Симукас!

* * *

У Девейки оплетают ворота травами. Изгородь уже увита пионами, украшена пестрыми бумажками. Видно, как от избы к избе стачками ходят люди. Те, кто постарше, идут степенно, то и дело останавливаясь, а подростки и ребятишки бегают наперегонки, путаются под ногами у старых дядюшек. Вот уже целая толпа баб и мужиков, словно согнанная ветром мошкара, взбирается на горку, скатывается вниз, бежит к большаку, где Девейка, не выпуская из зубов длинной нитки, на которую нанизаны цветы, растягивает ее во всю дину забора. В этом ему помогают соседи, сдабривая вой труд шутками, прибаутками давних времен. Настроение сегодня у мастера — лучше не бывает. Волосы у него, кажется, еще белее пены, а лицо румяное, как ягодка калины. Не отпускает он ребятишек, не угостив их заячьим квасом — поднимает за уши, хватает девчонок и сильными пальцами так буравит им бока, что те прямо извиваются.

Когда ворота завязаны и все приготовлено, на большаке выставляют стражу. Перекатываясь через канаву, ребятишки выбегают на дорогу, озираются и, чирикая, как воробьи, снова бросаются назад, к взрослым.

Подвод с невестиной стороны еще не видать. Но же прошел слух, что они собираются выезжать. Чем се еще заняться старикам, как не состязанием в шутках, в острословии с молодежью. Вот мастер вталкивает в горницу новоприбывшего соседа: «Ты не упирайся, Стонис, — говорит мастер горшечнику, пропихивая его в дверь, — пиво у меня не простое. Довольно ы бабам горшков навертел, сегодня сможешь бить».