Мастер спорта в догонялки

«Руки обязательно помыть надо»! — Пробурчал под нос, заканчивая и осматривая представшую перед глазами благостную картину.

Что, собственно, и сделал, как только с блатными было покончено. Мой же помощник, не удовлетворившись этим, надел всем на головы наволочки. А после начал деловито обшаривать карманы и прощупывать швы пленённых сидельцев. И, как ни странно, улов неожиданно оказался довольно большим.

Несколько мятых купюр легли на стол и, жадно глядя на внезапно обретённое «богатство» предприимчивый уголовник спросил.

— Как делить будем, мент?

Бегло пробежавшись глазами по скомканным бумажкам, среди которых имелся даже зелёный «полтинник», я прикинул, что здесь немногим более двухсот рублей. И, невольно задаваясь мыслью, как деньги попали в, так сказать, самое сердце и «святая святых» советского пенитенциарного заведения, задумался.

Вряд ли среди администрации водятся круглые дуралеи. Не видящие дальше своего носа и, не заметившие при обыске запрещённые, (а том что обладание деньгами сидельцам никак не входит в перечень разрешённых вольностей я нисколько не сомневался) материальные блага.

«Везде бурлит жизнь, всюду цветёт и пахнет коррупция». — Еле заметно улыбнулся я.

И даже в Изоляторе Временного Содержания, при известной изворотливости «можно жить» и, пусть по меркам свободы, сиро и убого но, по сравнению с остальными, «простыми», так сказать заключёнными, очень даже «ничего себе».

— Чё молчишь, мент? Как дербаним? — Прервал мои досужие размышления ушлый сиделец. И, напряжённо смотря в глаза, полуспросил-полупредложил. — Пополам, или?..

Причём, по алчному, прямо-таки ласкающему деньги взгляду, было понятно, что он совсем не прочь забрать всё найденное себе.

«Однако, нахальство — второе счастье». — Про себя усмехнулся я.

Ведь, только что, буквально несколько секунд назад, он был в шаге — да что там! — в миллиметре от самой низшей и всеми презираемой касты «опущенных». А теперь, гляди ты! Уже обшмонал моих жертв и нагло и беспардонно претендует на половину награбленного.

Хотя, с другой стороны, ежели как следует подумать и разобраться, без его ушлой помощи я бы просто-напросто не додумался обыскать валяющихся в отключке пострадавших. Да и, как ни крути, а вписался он за меня по полной. В меру своих слабых сил и, вследствие полученных лёгких травм ограниченных возможностей, но всё-таки…

В общем, задавив жабу и решив, что «спокойные тылы» лучше чем лишняя сотня рублей, я опять пожал плечами и сказал.

— Поровну.

— А ты правильный пацан, мент. — Снимая робу и, начав вспарывать швы, сделал мне комплимент урка. И, вытащив откуда-то из-под воротника иголку с ниткой, принялся зашивать отобранные из обще кучи, мелкие купюры. — Если на общую попадёшь, скажу братве, чтобы тебя не трогали. В люди, конечно, тебе не выбиться, масть не та. Но, отсидишь свои годы нормальным, порядочным мужиком.

В лёгком ахуе, то есть, простите, в внезапно возникшем и, если честно, вызвавшим небольшой такой ступор, удивлении, я вылупился на хозяйственного зека. Который, вместо того, чтобы думать о том, каким образом выбраться из этого, если честно, уже начавшего немного надоедать и несильно давить на психику, замкнутого пространства, занялся, неуместными на мой взгляд, обыденными делами.

Я, вообще-то, здесь задерживаться не собирался. А ближайшими планами были не безпроблемная отсидка в общей камере и признание, безопасного для моей жопы прочих частей тела, «правильного» так сказать, статуса рабочей лошадки, а поспешное бегство.

Причём, сделать я это планировал, как можно быстрее, а ноги унести со всей возможной скоростью и, естественно, как можно дальше.

Так что будучи, в общем и целом, благодарным за обещанные в перспективе благоприятные рекомендации, я осторожно поинтересовался.

— А дальше что думаешь делать?

— Сразу надо дождаться ужина. — Заканчивая портняжное занятие и откусывая нитку, сообщил он. А потом, воткнув иголку обратно под воротник и замотав вокруг остатки нити, обстоятельно продолжил. — Этих, он мотнул головой в сторону валяющихся на полу и пока не подававших признаков жизни поверженных мучителей, разложим по нарам. Баландёру до пизды, так что пайку приму я. Поедим от пуза, а потом, на вечерней проверке, и начнётся настоящий кипеж. Нас, скорее всего, раскидают по штрафным изоляторам. А этих… А-а-а, да мне похуй, — тут он энергично и очень экспрессивно махнул рукой, — что с козлами «хозяин» сделает.

После чего, не сдержав эмоции, уголовник вскочил и отоварил каждого обутой в грубый ботинок ногой, по кумполу.

— Пускай в больничке поваляются. — Злобно процедил он. И, давая волю чувствам, высказался. — Обосцать бы их! Да, только они и так не жильцы. И уже по жизни опущенные.

Слегка прихуев (извиняюсь, в немом изумлении) я наблюдал за разыгрываемой мизансценой. Но, поскольку хитросплетения и прочие, безо всякого сомнения важные и нужные в уголовном мире периптелии блатной иерархии, меня интересовали мало, я прокашлялся и осторожно задал интересующий вопрос.

— А, как вообще из камеры выбраться?

— Ломись, не ломись, никто даже не пошевелится. — Ответил мне более опытный и сведущий в местных порядках сиделец. И, увидев мой недоумённый и вопросительный взгляд, пояснил. — Это ж пресс-хата. А у вертухаев негласный приказ. Тут хоть кол на голове чеши и во всю Ивановскую ори благим матом, они ничего не видели и не слышали!

«Мда-а уж! В каждой избушке — свои погремушки»! — С некоторой долей иронии, философски подумал я. — «Плетью обуха не перешибёшь, я поменять, давно и прочно заданный кем-то уклад, с наскока и кондрачка не получится».

Поверил я своему информатору практически сразу. И, скорее дурачась, чем надеясь на хоть какой-то положительный результат, подошёл к двери и, несколько раз сильно ударив по ней ногой, проорал.

— Отройте-е! Убива-а-аюу-у-т!

— Зря стараешься. — Щербато ухмыльнулся зек. И, привстав и, в очередной раз ударив по голове одного из зашебуршившихся пленных, уселся обратно. — Хотя, если всё тихо, тоже выглядит подозрительно. А так… Дела идут, контора пишет. А эти суки! — Тут он снова немножко попинал своих недавних обидчиков. — Исправно отрабатывают свою гнилую пайку!

Сколько сейчас времени я, конечно же, не знал. Но, по внутренним ощущениям было не больше пяти вечера. И до ужина и, следующей через полчаса после него, вечерней проверки, было ещё ого-го сколько.

Так что, немного поразмышляв, я плюнул на конспирацию и, сделал каждому из лежащих на полу тел, инъекцию. Вернее, уколол троих. Так как два уже были «осчастливлены» иглами с парализующим ядом. А доводить до летального исхода в мои планы не входило.

После чего я, встряхнув одеяло и застелив им нижние нары, улёгся и закинул руки за голову.