Мать (CИ)

– Дураки, что ли?

Ромка бросил картонки и подскочил к Пахомову. Заговорил, издевательски кривляясь:

– Получил от Грищука, а? Получил? Ты теперь чмошный! Позорник! Чухан! С тобой водиться галимо! Ты говно лизал! Лизал, лизал!
– он запрыгал, тыча в Пахомова пальцем.
– Говно лизал!

– Врёшь ты всё, козёл!
– заорал Володька, дрожа губами.

– Лизал, лизал!

– Сейчас вмажу тебе - будешь знать!

К ним подбежал Мишка, сказал, поморщившись:

– Не обращай внимания.

Пахомов, побледнев, глянул на него, потом опять перевёл взгляд на Ромку:

– Заткнись, сука!

Но Ромка не унимался. Его будто заклинило.

– Лизал, лизал, говно лизал! Говноед!

Пахомов развернулся и пошёл прочь, сунув руки в карманы.

"Вот же мразь, - думал он, чуть не плача.
– Теперь вся школа узнает. Блин, что делать-то? Сволочь Грищукская, чтоб ты сдох".

Острое чувство унижения и горечи вновь, как и в тот ужасный день, затопило по самую макушку. "Гад, урод, - мысленно костерил он Ромку.
– Не лучше Грищука".

– Ты чего, от Маргариты втык получил?
– спросил его Беляков.

– Не, - с угрюмо ответил Володька. Он вздохнул, озираясь. В ушах всё ещё стоял противный Ромкин голос: "Лизал, лизал! Говноед!". - Слушай, мне тут надоело. Пошли отсюда, что ли.

– Как же пошли, если Маргарита нас не отпускала?

– Да чихать мне на Маргариту!
– брякнул Пахомов.

– Оба-на!
– удивился Беляков.
– А куда ты хочешь двинуть?

– Да вот хоть... в видеосалон, что ли... Ты как?

– Пошли, - пожал плечами Беляков.
– Только не сейчас. Куда спешить-то? Всё равно скоро отпустят.

Он был прав. Через полчаса Маргарита скомандовала отбой.

– Зимин, Свержин, отнесите грабли на склад. Малыгаева, приведи со спортплощадки Луханина с Петровым. Жердев, собери пустые мешки. Шарова, прекрати беситься! Сходи к Ирине Леонидовне, скажи, что мы закончили. Игнатенко, найди Григория Валерьевича, завхоза. Вот ключи от класса труда - отдашь ему.
– Она помолчала, разглядывая четвёртый "В".
– Ну что ж, молодцы. Беляков, не лови ворон, на меня смотри! В понедельник всем быть на демонстрации! Помните: это не просто выходной, а день солидарности трудящихся. Мы обязаны проявить нашу солидарность. Будет очень плохо, если все школьники придут, а четвёртый "В" - нет. Полагаюсь на вашу сознательность. Все свободны.

Володька и Беляков направились домой к Пахомову, чтобы попросить у родителей денег на фильм. Володька хорохорился, болтал о всякой всячине, подавляя горечь от Ромкиных слов, а сам думал то о Грищуке, то о своём провале на конкурсе.

– Ты на каком вопросе срезался?
– спросил он приятеля.

– На одиннадцатом, вроде. Про основателя ихней Компартии.

– А кто вообще победил-то?

– До конца дошёл? Никто, кажись. Путёвку дали чуваку из девятого класса. Он дольше всех продержался. Только зря.

– Почему?

– Ну, он вернул её потом.

– Зачем?
– изумился Пахомов.

– Да фиг знает. Какие-то у него там проблемы.

Пахомов мстительно усмехнулся. "Вот и хорошо", - подумал он.

Проходя мимо проклятой стройки, Володька невольно прижался к другой стороне дороги и прибавил шагу. На перекрёстке им пришлось задержаться - там двигался очередной похоронный кортеж с автобазы: грузовики растянулись от рынка почти до "Геолога".

– Блин, почему они вечно по главной улице идут?
– нервничал Пахомов.

– Наверно, потому что здесь - хороший асфальт, - резонно ответил Беляков.

Улучив момент, когда между КАМАЗами появится просвет, они перебежали через дорогу и направились вниз по улице, вдоль одинковых кирпичей пятиэтажек. На пустыре за стадионом гремели хлопки: подростки жгли костёр и кидали в него шифер.

– У меня в ноябре Мишкин самолётик улетел на балкон, - сообщил зачем-то Володька.
– Я его тогда не мог достать - дверь примёрзла. А теперь вот всё растаяло, но фиг он от меня его теперь получит, гад.

Беляков промолчал.

В подъезде Володька проверил почтовый ящик, выудив очередное письмо счастья - уже третье за год.

– Зырь, Толян, чего нам шлют, - показал он Белякову линованный лист, аккуратно выдранный из тетради по русскому языку. На листе красивым почерком было написано: "Не выбрасывайте и не рвите это письмо! Кто перепишет его десять раз и отправит по десяти адресам, к тому придут счастье и удача. Одна девочка получила такое письмо, но не стала его переписывать. У неё умерли родители, а сама она тяжело заболела. Другая девочка сожгла это письмо, и у неё дома случился пожар. А ещё одна девочка переписала его десять раз и разослала разным людям, и ей было счастье и здоровье. Пионеры, комсомольцы и коммунисты не верят в бога и будут гореть в адском пламени. А кто верит, спасётся...".

Беляков прочитал письмо, хихикнул.

– Как будто Зимин писал. Только без ошибок.

Они поднялись на третий этаж. Володька долго звонил, потом открыл своим ключом. В большой комнате гудел пылесос, в квартире пахло рыбой - кто-то из родителей варил уху.

– Мама, мы с Толяном в видеосалон хотим пойти, - прокричал Володька с порога.
– Дашь денег?

Мать вышла в прихожую. Она была в старом домашнем платье и тапочках. Волосы были перетянуты ободком.

– Здравствуйте, молодые люди, - улыбнулась она.
– Что, субботник уже закончился?

– Ага, - ответил Пахомов, протягивая ей письмо счастья.

Беляков смущённо мялся в дверях.

– Здрасьте, - сказал он.

Мать пробежала глазами письмо и скомкала его.

– Тебе денег дать? Сколько?

– Рубль, - ответил Володька. Но посмотрел на друга и тут же поправился: - Два.

Мать открыла потёртую замшевую сумку, стоявшую на тумбе в прихожей, достала из кошелька две жёлтых банкноты.

– Держи. Может, ещё дать? Жвачки себе купите...

– Не, - замотал головой Володька.
– Не надо.

Отец тоже вышел в коридор. На нём был поварской фартук с цветочками.

– Привет!
– сказал он обоим.

– Здрасьте, - тихо ответил Беляков.

– Ну, мы пойдём, - заторопился Пахомов, боясь, как бы родители не сцепились на глазах у друга. Ссоры между ними вспыхивали мгновенно и совершенно непредсказуемым образом.

– Ты не поздно будь!
– крикнула ему вдогонку мать.

– Ладно.

Видеосалон располагался в подсобке Дома культуры. На полпути к нему Беляков встретил нескольких своих друзей на велосипедах. Завязался деловой разговор.