Мать ветров

— Ты запомнил, дорогой, ну надо же! Значит, это не совсем и бессмысленный бред? Уронить землю на небо, да, сделать его ближе, доступнее...

— … а небо на землю, — теплое дыхание теперь беззастенчиво щекотало шею. — Впрочем, ты себе уже присвоил маленький кусочек неба.

Неба. Льда. Холодного сурового моря. Артур усмехнулся. Знал бы кто, что пленило его в краю глубоких снегов, несуразных кривых деревьев, укрытых шкурами примитивных жилищ и низких, чарующих звуков ритуальных бубнов. Вспомнил ли он о Хельге, потому что влюбился в север, или же всей душой потянулся к северу, когда увидел в нем отражение прозрачно-голубых глаз Хельги, — разве важно теперь?

Руки сами понеслись к краскам и палитре. Того роскошного ультрамарина, который Али использовал, рисуя портрет Горана, у него не было, но хватало и дешево замешанного синего, чтобы отдаленно передать магию ночного снега.

— Лысокотовцы тебя сгрызут, — не унимался Али. — За... ммм... отсутствие чутья текущего политического момента.

— Я не рисую текущие политические моменты, — ответил Артур и отступил на несколько шагов. Почесал затылок кистью, зажмурился, прикидывая, как будет освещено просторное помещение в разное время суток. Посоветовался с молодым коллегой: — Чум и человек вон там... Неплохо выйдет?

— Пожалуй, — медленно проговорил саориец. Резко обернулся на звук шагов в коридоре. Просиял, когда дверь в будущий зал общих собраний распахнулась: — Витторио! Вы не слышали нашей с Артуром беседы. Как на Ваш непредвзятый взгляд?

— Вы мне льстите, — смущенно — смущенно, а не раболепно — улыбнулся преподаватель. — На мой непредвзятый взгляд — широко, аж дух захватывает! И мир будто перевернулся. Похоже на нашу революцию.

— А кое-кто утверждал, что не рисует текущие политические моменты! Простите, Витторио, Вы ведь по делу?

Эльф высунул голову в коридор, плотно прикрыл за собой дверь, подозрительно осмотрел каждый угол, как будто в пустом огромном помещении без закутков и перегородок мог кто-то спрятаться, и только потом жестом подозвал к себе обоих художников.

— Я долго не решался. Год не решался сказать. Но в свете грядущей реформы университета нельзя молчать и дальше. После того, как Марчелло потребовал у ректора указать Хельгу в качестве соавтора своего труда, случилась одна беседа... Кажется, это важно.

Дождь загнал под крышу рыбацкого домика Али, Артура, Хельгу, двух портовых из некогда подпольного кружка и старого сапожника из комитета квартала Ангелов. Звали еще троих проверенных людей, но революция семьи не отменяла, поэтому они прийти не смогли. Ждали еще троих, но ожидания оправдались лишь частично.

— А Яри? — удивился Али.

— Поругались после заседания? — предположила Хельга.

— Угу, — буркнул Марчелло. Тяжело плюхнулся на лавку поближе к огню, а напротив него присел Алессандро. Оба успели порядком вымокнуть по пути сюда. Историк стянул верхнюю из стопки лепешек, но не донес ее до рта. Объяснил: — Хельга вам рассказала, что начали мы цапаться еще до обсуждения конфискации. А после, когда я последовательно голосовал за конфискацию собственности у врагов революции и за переход банка в управление Комитета, он на меня с кулаками полез. Кричал, что мы уже просто воры.

— Да как же, почему? Ведь пункт о банке не приняли... Мы в листках, по крайней мере, не читали, — недоуменно заметил Артур.

— К сожалению, не приняли. Что не помешало Яри посчитать, что со дня на день, цитирую, «головорезы под командованием бывших воинов и лицемера твоего Али» пойдут отбирать имущество у всех честных граждан, кто хоть чуточку богаче этих, снова цитирую, «ленивых оборванцев».

— Ого, братишка! Ты в состоянии кем-то командовать? — язвительно промурлыкала Хельга, слегка развеивая тягостную атмосферу. Собравшиеся посмеялись, и даже очень печальный Алессандро слабо улыбнулся.

— Ясно... Он переживает за своего дядюшку и инстинктивно тянется к другим владельцам лавочек или сбережений, — Али вздохнул и перевел взгляд на эльфа: — Вас тоже расстроило постановление о конфискации, только Вы не привыкли бросаться на кого-либо с кулаками?

— И я не считаю народных дружинников головорезами и лентяями. Но я сегодня надоел уже Марчелло и теперь собираюсь надоедать вам. Это — прямой путь к диктатуре. Вслед за отчуждением собственности начнут отбирать жизни неугодных Комитету людей, перейдут к откровенному террору! Вы этого хотите вместо той свободы, которой мы никак не можем надышаться? — Алессандро легко поднялся, и его светлая, будто излучавшая чистое сияние фигура нависла над собравшимися с неумолимостью некой высшей правды и совести.

— Террору? — одновременно переспросили Али и Хельга. Девушка достала из сумки, что скромно лежала под лавкой, две увесистых стопки листов. Ее брат пояснил: — Мы нашли это в Сыри. Протоколы допросов, в том числе допросов под пытками. Вы можете ознакомиться, Алессандро, здесь есть любопытные документы, подписанные Витторио после того, как его слегка ошкурили. Здесь есть признание относительно себя самого, сделанное дорогим мне эльфом, Вы его не знаете. Кажется, после вынужденного предательства Витторио он не нашел в себе силы сопротивляться... но хотя бы никого не сдал. Прочтите внимательно, вот оригинал, а вот — снятые нами копии. После Вы распишетесь в том, что копии достоверны, заберете их и представите Комитету. Комитет сам решит, что делать с ними дальше.

— А оригиналы? — зачем-то осведомился Алессандро, хотя ответ был очевиден.

— А оригиналы, разумеется, остаются у нас, — жестко произнес Марчелло. — Мы не настолько доверяем Комитету, а после некоторых сегодняшних открытий я не доверяю ему вдвойне. Алессандро, читайте, посмотрите на то, что такое настоящий террор.

— Это ужасно, — выдохнул эльф, листая страницы, на которых кое-где виднелись пятна крови. — Но... Марчелло, дорогой мой ученик, неужели ты видишь разницу между сотнями смертей и десятком казней? Между смертью и лишением имущества?

— Вообще-то вижу.

— И не предполагаешь, что меч диктатуры коснется непосредственно тебя и твоих близких?

— Вполне вероятно. Но Вы не отвлекайтесь. Мне есть еще, что сказать, и, кажется, не только мне.

С заверением копий справились где-то за два часа и два котелка с успокоительным сбором. Поставив последнюю подпись, Алессандро извинился и вышел немного постоять под дождем. Неунывающий старик-сапожник, владевший грамотой, зло щурился, глядя в огонь, а двое недавно научившихся читать портовых запивали обретенный навык самогоном.

— Какой там насест?

— Для канарейки***. Не хошь, а запоешь.

Страшные бумаги рассовали по двум разным сумкам, Алессандро вернулся, и перешли ко второй части встречи. Вскоре до всех более-менее дошло, почему Марчелло позвал самых надежных.

У него не было доказательств. Если они вообще существовали. Договариваться заговорщики от верхов могли и устно. Ну или уже уничтожили переписку, памятуя случай со вскрытием архивов Габриэля. Но гипотезу историк все же высказал.

Король людей, очевидно, имел свои виды на трон, власть и казну, которой бы владел единолично, без участия эльфийского коллеги. В этом его интересы совпадали с теми, кому вообще правление короны стояло поперек горла. Устранить двух монархов за раз — дело хлопотное. А вот устранить сначала одного, дать развернуться другому и дождаться, когда в заглохшей из-за отживших порядков стране наступит очередной кризис, и, пользуясь напором народа, свергнуть оставшегося правителя — красиво, элегантно и удобно.