Мать ветров

— Да.

Эльф едва слышно вздохнул и присел на лежанку. Махнул рукой, приглашая молодого лучника устроиться рядом, и покачал головой. Таким его редко видели подчиненные. Задумчивым, растерянным. А Саид невпопад подивился тому, как эти вишневые глаза вопреки теплому цвету умудрялись обычно казаться холоднее льдов на пиках самых высоких гор.

— Я не знаю, что с тобой делать, Саид, — вполголоса заговорил Арджуна. — Формально я не нахожу в твоем поступке повода для суда. Да, ты нарушил дисциплину, но ты действовал в интересах Фёна и... человечности. Ты не бросил товарища в беде, хотя хори нам более чем сомнительные товарищи. Мы обязательно обсудим случившееся вместе с нашим командиром, я потребую, чтобы Зося серьезно побеседовала с тобой, но о наказании не может быть и речи. Однако, Саид, ты ведь позволяешь себе вольность не в первый раз.

— Ты о том случае на ярмарке, после которого отец меня высек?

— Да, об этом. И, вспомни, ты нагрубил мне после отъезда Али.

— И забыл извиниться перед тобой, — смущенно пробормотал молодой лучник. — Прости.

— Прощаю, — кивнул Арджуна. — Ты горячий, порывистый и в то же время не желаешь слепо подчиняться требованиям. Это помогло тебе принять правильное решение сегодня и осенью, когда ты сообразил, как нам договориться с хорями. Эти же твои качества привели тебя под плеть и едва не повредили нашей организации, — эльф устало потер виски, отбросил со лба тяжелые короткие пряди цвета темного золота и снова вздохнул: — Буду думать, как тебя воспитывать дальше. И ты подумай.

Командир Теней встал и собрался пойти к выходу из пещеры, как вдруг почувствовал, что его кисть крепко стиснули пальцы подчиненного. Обернулся — и на миг потерял дар речи, когда Саид прижался щекой к его ладони. Эльф резко выхватил руку и презрительно бросил:

— Не забывай о субординации, щенок.

Оставшийся в одиночестве молодой лучник только плечами пожал. Арджуна как Арджуна, вполне ожидаемая реакция. В последнее время Саид все реже обижался на невыносимый характер своего командира.

Нож заметно дрогнул и едва не повредил будущее плечо лука. Арджуна удивленно уставился на свои руки будто впервые видел их. С чего вдруг? Тонкие красивые губы скривились в несчастной усмешке. А ладонь-то до сих пор горит... Проклятый мальчишка. Пылкий, открытый, теплый... и правда щенок, с этими его доверчивыми карими глазами.

Эльф отложил в сторону работу и вытянулся на своей лежанке. Его соседи по пещере отсутствовали в лагере, и ему выпала редкая возможность поваляться в одиночестве и подумать.

Все-таки они его сломали. Фёны ломали его лед десять лет, упорно, то по чуть-чуть подтапливая язычками костров, то с размаху выдалбливая целые куски кайлом.

Поначалу он сопротивлялся и даже заявил первому командиру, Кахалу, что либо пускай терпит его в отряде на его условиях, либо пусть попытается отыскать еще одного профессионала столь же высокого уровня, который стал бы жить в подполье. И как же Арджуне было стыдно, когда этот отчаянно храбрый голубоглазый гордец согласился. Стыдно настолько, что эльф всерьез подумывал о задушевной беседе с ним. Беседы не случилось. Той осенью «Дети ветра» потеряли сразу двух своих товарищей, одних из основателей организации. Куда командиру возиться еще и с его застарелой болью, если свежие раны кровоточат? Раны второго командира оказались, наверное, сто крат страшнее. Разом потерять двух близких друзей и своего отца, после — налаживать дисциплину не в одном отряде, а в целой армии. Раджи не уделял достаточно внимания собственным детям, а командир Теней и не смел, и не желал откровенничать с кем-либо за его спиной. Зося? У эльфа среди фёнов сложилась та еще репутация, но совесть у него все же имелась. Зосе за глаза хватало вдовства, разлуки с двумя сыновьями и проблем с Мариушем.

Но они его ломали. Все три командира, которые одновременно и доверяли ему, и ценили его, и при этом не забывали то и дело обуздывать его нрав. Подчиненные, такие разные, пугливые, колючие, смышленые, тугодумы, но одинаково любимые. Друзья. Как ни странно, но у Арджуны были и друзья. Он не подпускал их к себе слишком близко, однако эти своеобразные отношения определенно являлись дружбой.

Смешно. Его, профессионального стрелка высочайшей квалификации, зрелого даже по эльфийским меркам, прошедшего до Фёна еще одно подполье и отсидевшего шесть лет в тюрьме, доломал окончательно зеленый мальчишка. Самый талантливый его ученик, самый верный, непокорный, его гордость и вечная головная боль.

Ледяная корка, что надежно покрывала его сердце, треснула. Адски острые тонкие обломки впились в живую плоть словно клыки голодного хищника. Арджуна скомкал в руках одеяло так, что костяшки побелели, и до крови прикусил губу. Свободное — впервые за десятки лет — дыхание давалось ему с трудом.

Беседа командира Теней с командиром Фёна о поступке Саида вышла краткой, если не сказать — поспешной. Зося подтвердила ту характеристику, которую Арджуна дал решению своего подчиненного, и высказала то, о чем они с Раджи размышляли уже давно, но, как обычно, руки не доходили.

— Фёну летом стукнет двадцать три года. Пора бы нам всерьез обобщить опыт организации, припомнить все самые неоднозначные ситуации, какие случались за это время, и вынести их на обсуждение, — сказала Зося. — Нам нужно что-то вроде учебника подполья, хотя печатать и распространять такую книгу, конечно, небезопасно.

— Начнем с внутреннего распространения, — предложил Арджуна и скупо улыбнулся, поддерживая своего командира.

— Правда, не все ж ходить по своим граблям, когда на чужие посмотреть можно, — нахально встрял в разговор старших Саид. Те лишь обреченно посмотрели на него, мол, горбатого могила исправит, и договорились вынести предложение на весенний Совет.

Но торопливое обсуждение объяснялось вовсе не беспечностью командира армии. Во-первых, вопрос не требовал безотлагательного решения, а, во-вторых, Зося по-прежнему оставалась матерью. Которая впервые за прошедшие полгода получила весточку от своего сына, уехавшего учиться в Пиранский университет. Гонец, их добрый знакомый, возвращался в Ромалию с рассветом, а значит, у Зоси и Саида было лишь несколько часов, чтобы прочитать письма Али и ответить ему.

Буйный весенний ливень выплеснул на горы все свои молодые силы и теперь шуршал тихо, ласково, обволакивая лагерь вкусной прохладной свежестью. Зося отдернула шкуру, которая закрывала вход в пещеру, и расстелила одеяло поближе к проему. Саид снял с костра котелок с медом, разлил горячий напиток по кружкам и присоединился к маме. Они почти одновременно вскрыли предназначавшиеся им письма и прижались друг к другу, согретые светом до боли родного изысканного почерка.

И Саид поплыл. Али вряд ли претендовал на звание мастера слова, но яркое воображение и наблюдательность художника подсказывали ему, как выплеснуть на бумагу образы так, чтобы они ожили. Лучник чувствовал, что мерзнет вместе с братом в аудиториях величавой мрачной громады университета и отогревается в уюте маленькой чайханы, упивается ароматом магнолий и стойко переносит вонь выливаемых на улицу помоев, любуется многоцветием разных народностей на центральной площади и содрогается при виде крови тех, кого публично секут на ней. Но больше всего юноша наслаждался тем, что по ведомым лишь им двоим знакам он выискивал посреди красочных описаний мысли, которые вряд ли пришлись бы по душе цензорам обеих стран.

Впрочем, далеко не все требовало полной шифровки. Особенно живо Саида заинтересовал пересказ лекции о вервольфах и последующего спора между студентами.

«Должен заметить, что мне сказочно повезло, и Пиранский университет — воистину колыбель просвещения. Через несколько дней после того, как Алессандро поведал нам жуткую историю жизни и гибели волков, у нас вышла занимательная дискуссия. Мои товарищи с грустью заметили, что уничтожили вервольфов и впрямь жестоко, однако их традиционные жертвоприношения были не менее бесчеловечными. Я полюбопытствовал, следует ли, в таком случае, вырезать те народы, которые и по сей день практикуют убийства по религиозным соображениям. Мнения разделились. Одни ребята считали, что это досадный пережиток, и постепенно подобные верования канут в прошлое. Другие напомнили мне, что нынешние служители не приносят людей в жертву, а спасают заблудшие души. Я же, в свою очередь, напомнил последним, что вервольфы не просто убивали, но обменивали смерть одного на воскрешение нескольких соплеменников. К счастью, мои просвещенные друзья ценят каждую человеческую жизнь и они посчитали такой обмен чудовищным. Мой недоверчивый друг Марчелло спросил, как же нам относиться к судьям и палачам тех двоих саорийцев, которых накануне засекли до смерти за торговое преступление. Нам разъяснили, что казнь — штука неприятная, но необходимая, если мы желаем жить в цивилизованной стране, а не скатиться к дикости вервольфов. И теперь, братишка, я спешу поделиться с тобой знаниями о том единственном боге, поклонение которому и отличает просвещенного человека от невежественного дикаря».