Мед.ведь.ма
Шрифт:
Яркое солнце пробивалось сквозь тропические растения, запах отдыха и неспешности, всё размеренное, вязко-сладкое, изумрудное и золотистое, как праздничная ель, и всё это не соответствовало внутреннему состоянию Биая. Мино передал его неподалёку от парковки двум ребятам из Аяксов, и уехал обратно, выполнять свою функцию в механизме драконьего царства. Телохранители Дракона оглядели Биая на наличие оружия и, убедившись, что у того с собой ничего опасного нет, указали вперёд, сопровождая. Только теперь Ханбин поднял голову и прочёл надпись «Марин лайф парк». Джиён назначил ему встречу в океанариуме? Почему? Что это значит? Он уже что-то знает? Что-то подозревает? Биай попытался успокоить себя, чтобы не выдать себя напрасными тревогами. Бывает и так, что надумаешь себе лишнего, и именно дрожью или изменённым поведением обнаруживаешь себя. Но что ему было выдать? Он же не против Джиёна что-то задумал, вовсе нет,
Биай шествовал между Аяксами, чуть впереди, мимо отдыхающих, детей и взрослых, молодёжи и зрелых пар, местных и приезжих, резвящихся в парке там и тут, он проходил мимо ещё не снятых плакатов «10 лет нашему океанариуму!», с информационными статьями под заглавиями, рассказывающими, какую невидаль можно посмотреть в галереях подводного музея. «Марин лайф парк» — парк «Морская жизнь», был крупнейшим в мире океанариумом, и сюда стекались толпы людей со всех концов света. Почему Джиён, избегающий столпотворения и не любящий людские массы, вдруг позвал его сюда?
Они вошли в подводную часть парка, и пошли по коридорам, накрытым стеклом и тысячами тонн воды за ним. Синева и голубой свет разлились перед глазами, лица, одежды и руки покрылись бирюзой. Множество азиатов и европейцев слонялось вдоль обзорных витрин, за которыми плавали рыбы, медузы, громоздились кораллы, ползали крабы, лежали моллюски. Ощущение, что бредёшь по морскому дну, как призрачный моряк из фильмов о пиратах Карибского моря, не покидало Биая. Проходящие сквозь воду дрожащие лучи плескались на всём, куда попадали. Окрашенная синевой прохлада превращала переходы для туристов в таинственные пещеры, а вода будто застывала, расступаясь перед людьми. Аяксы не носили пистолеты на виду, поэтому тройка не привлекала ненужных взглядов, и спокойно шествовала к месту встречи. Некоторые галереи были тематическими, другие вели к подводному кафе или ресторану, где можно было отобедать, глядя на скатов или проплывающую рыбу-молот. Ханбину указали на дверь, где висела табличка с предупреждением «закрыто на уборку». Один из Аяксов смело отворил её и пропустил молодого человека внутрь. Перешагнув порог, он ощутил, как беззвучно прикрылась дверь за его спиной.
Джиён стоял задом, с сомкнутыми на уровне копчика руками; пальцы одной держали другую за запястье, нагруженное тяжёлым серебряным браслетом, граммов в сто пятьдесят — двести. Зал был почти круглым, чуть затемнённым. Морская живность плавно огибала стеклянный купол, и Дракон увлеченно наблюдал за ней, как маленький мальчик. Он слышал, что кто-то вошёл, и не скрывал этого, поведя лицом, но не доведя его до разворота, позволяющего встретиться взглядами.
— Привет, Джиён, — негромко поздоровался Биай, совладав с голосом.
— Привет, — ответил Дракон, и продолжил стоять, не оборачиваясь. Помешкав, Ханбин сделал шаг и остановился.
— Не подумай, что я отнимаю твоё время из-за ерунды… То есть, конечно, это не совсем твоя проблема… — Мужчина не реагировал, но и не перебивал. Это позволило сделать по направлению к нему ещё шаг. — У меня похитили сестру, Джиён. Из квартиры, или на улице — я точно не знаю, какие-то люди из Китая… Я думаю, что это синьцзянцы, они пригрозили, чтобы я не смел докладывать тебе…
— Подойди, — позволил Джиён ему, наконец, приблизиться достаточно, и Биай закончил движение, встав рядом с боссом и рассказывая дальше его профилю:
— Я боялся за Бёль, и не решался говорить тебе, я искал её сам, чтобы вернуть, но не смог, и… И я уже в безвыходном положении, я не знаю, где она, и не могу её вернуть, а назначенное ими время иссякает…
— Чего они хотят? — спокойно спросил Джиён. Ханбин сглотнул слюну.
— Они говорили о какой-то девке со способностями гадалки, об альбиноске, которая якобы у тебя есть. Они велели мне найти её и привезти им, но я не знаю ни о какой такой альбиноске! Я не решился позвонить тебе и спросить, поэтому пытался найти Бёль, я перевернул весь Сеул, они не могли увезти её далеко, но всё равно ничего не нашёл, поэтому вынужден обратиться к тебе…
— Что же ты сразу не спросил у меня о какой-то альбиноске, если тебе сказали, что она у меня? — Джиён повернулся к нему, устало вздохнув, но взор его не выражал ничего, ни призрения, ни утомлённости, ни иронии — ничего.
— Я боялся. Боялся за Бёль… они же сказали, что если посмею, то всё… — Ханбин запнулся, переволновавшись. Ведь о сестре всё было правдой, он извёлся, думая о ней. — Я люблю её, Джиён, очень люблю, я не мог рисковать, просто не мог… У тебя никогда не было сестры**, возможно, тебе трудно меня понять…
— Что верно, то верно, — перебил его Джиён, достав зажигалку и закрутив. — Не походив в чужих мокасинах — не поймёшь, почему другой идёт
именно так.— Джиён, ты умный человек, очень умный, прости, если я где-то что-то не правильно сделал, возможно, по незнанию, но что я мог? Но вот, как только я понял, что ничего сам не смогу сделать, я обращаюсь к тебе и спрашиваю, скажи, что это за альбиноска, ради которой похитили мою Бёль? И можешь ли ты помочь мне, обменяв её на мою сестру?
Дракон достал пачку сигарет, выудил одну, закурил, убрал пачку обратно. Ханбин стоял в растерянности. Молчание выводило из себя, но показать этого нельзя. А Джиён ведёт себя, будто не слышит обращённых к нему слов. Владыка Сингапура выпустил дым и опять увлёкся подводным миром, раскинувшимся за стеклом.
— Ты когда-нибудь тонул, Биай? — внезапно спросил он. Ханбин ощутил холодную лапу смерти на своём горле и стал понимать, почему ему назначили встречу именно здесь. Дракон уже обо всём знает, и ему не угодила скрытность своего человека. Он хочет пустить его на корм рыбам, а до этого измучить предвкушением и ожиданием умирания. Есть ли шанс спастись? Есть ли смысл пытаться?
— Н-нет, Джиён, никогда. — Перед глазами пронеслись ночные кунания в поиске Бобби в глубинах реки Хан. Но он не тонул, тонул его друг. Биаю не доводилось испытывать этого пути к гибели.
— А со мной бывало, — прищурился Джиён, дымя. — Я был младше, чем ты сейчас. Пытался быть крутым, связывался с уже крутыми, влезал в долги, вертелся, низко и унизительно, но не парился по этому поводу ни тогда, ни сейчас. Результат ведь достигнут, верно? Что ж тогда жалеть и чего стесняться? Однажды я заторчал столько бабок — по нынешним моим меркам жалкие гроши, но тогда было иначе, — что ко мне явились коллекторы. Они кунали мою голову в наполненную водой раковину, и не давали глотнуть воздуха до самого последнего момента. Они мастера в этом деле, знают ту секунду, когда поздно, а когда в самый раз доставать должника. Когда моё лицо было под водой, и я всерьёз думал, что мне пришёл пиздец, я чуть не обосрался от страха. Можешь ли ты себе представить? Уверенность, что тебе пиздец! Я готов был плакать и, наверное, даже отсосать за спасение. И вот, меня достают, диктуют условия, кунают снова, а я уже в таком состоянии, что готов на всё, лишь бы отпустили. И когда они отпускают и уходят, обещая вернуться, если денег не будет, я не могу спать и есть, не добыв им денег, потому что не хочу повторения этого ужаса. О, а я был в ужасе! Огромном, как океан, хотя топили в домашней раковине. И я нахожу деньги, но оказывается, что набежали проценты, и я должен заплатить и их, и меня снова кунают… У них это игра такая, забава, поймать человека на крючок и заставлять носить им деньги, грозясь смертью. Но, знаешь, во второй раз было не страшно, не так, чтобы вообще, но почему-то уже живёт уверенность, что выживешь, и надо просто потерпеть. И так и получается — потерпел, выжил, побежал искать деньги. В третий раз… знаешь, что я испытывал третий раз, лицом в раковине? Возмущение. Ненависть. Силу. Я считал секунды, уже зная примерно, сколько они держат под водой, и чувствовал, как наливаюсь силой. Знаешь, откуда берётся она и рождается гнев? Оттуда, что думаешь: «Какого ж блядь хера, я столько пережил, а теперь, блядь, откинусь? Нет уж! Выкусите!». После того, как избежишь смерти раз-другой, ты весомо ощущаешь рост ценности своей жизни, ты думаешь, блядь, да я ж герой драгоценный, я натерпелся не для того, чтобы меня закопали, и я превратился в перегной. — Джиён замолчал, докуривая. Биай не мог понять, зачем ему рассказывают этот кусок биографии, если не для того, чтобы пощекотать нервы? Вряд ли Дракон стал бы откровенничать с кем-то, кто останется жив. — Говорят, что те, пытки над кем не прекращаются, начинают думать иначе, не о том, какими они стали драгоценными, а о том, как бы поскорее прекратить эти страдания и сдохнуть. Я не хотел дойти до такой стадии, и когда меня отпустили третий раз, я перерезал бритвой горло обоим, благодаря той самой силе, что сказала мне, что я пережил и испытал достаточно, чтобы иметь право стать победителем. — Он вновь притих, и Ханбин не решался прервать эту тишину. Ему хотелось, чтобы Дракон сам объяснил назначение этой исповеди. Ухмыльнувшись, Джиён вдруг негромко заметил: — Я вчера чуть не захлебнулся. Хорошо, что ты позвонил, прям выручил.
— Ты…плавал? — несмело предположил Биай.
— Нет, блядь, в своих слезах чуть не захлебнулся! — засмеялся Джиён и, похлопав по плечу парня, признался: — Вот за что не люблю воду, так за то, что в ней невозможно курить.
— Джиён…
— Что касается альбиноски, которую у тебя потребовали, то ты опоздал буквально на три дня. Она была у меня, и я с удовольствием бы тебе её сейчас отдал, но у меня её больше нет. Я её… отпустил.
— Отпустил? — непонимающе переспросил Ханбин, считая, что под этим скрывалось «избавился» или «выбросил».