Мексиканские негодяи
Шрифт:
– Ты шутишь, Антонио?
– Какие уж тут шутки, посмотри на себя. Ты и раньше-то мне не особенно нравилась, а тут такое…
– Ой, что вы делаете? Стойте, не выносите меня.
– Выносите, выносите, ребята. И не бойтесь ударить ее об угол, она не такая уж хрупкая…
146.
– Мария!
– Да, Антонио?
– Я хочу взять псевдоним, помоги мне выбрать.
– А зачем тебе псевдоним, Антонио?
– Ну, как, у всех великих писателей был псевдоним – у Марка Твена, Максима Горького и Андрея Белого, которого,
– Но ты же не великий писатель.
– Как это?! А мое письмо к твоей маме, после которого ее хватил инсульт? А жалоба, которую я написал на нашего соседа, этого негодяя Мигеле Ангуло, собаку которого мы отравили? Ею зачитывалось все отделение полиции.
– Но ты же не подписывал его, это была анонимка.
– Правильно, а если бы у меня был псевдоним, я бы подписал. Вот, смотри, если я возьму псевдоним «Федор Достоевский», то у меня уже сразу будет несколько хороших романов.
– Но Достоевский же умер. Это плохая примета – брать имя покойника.
– Да, я тоже об этом думал. Тогда другой вариант – Патрик Зюскинд, он как раз живой.
– Подожди, вас же тогда будет двое, и все будут вас путать.
– Да? А, может, удастся уговорить Зюскинда взять псевдоним «Федор Достоевский»? Вдруг он не знает об этой примете.
– Знаешь, Антонио, не надо брать псевдоним «Зюскинд». Вдруг в Мексике начнутся еврейские погромы.
– Н-да… Ну, что, Мария, похоже я в творческом кризисе. Придется оставить это скабрезный стишок, который я нацарапал ножиком на двери Рамиресов неподписанным.
– А подпишись своим именем.
– Ты что, дура, Мария? Рамиресы придут и набьют мне морду
– Тогда подпишись именем нашего соседа, этого негодяя Хавьера.
– Прекрасная мысль, Мария. Правда, жаль, что мое произведение будут приписывать другому, но зато вечером мы увидим, как семеро Рамиресов бьют Хавьера. Иди, Мария, купи пива и поп-корна, а я вынесу два кресла на лестничную площадку.
147.
– Антонио!
– Что, Мария?
– Откуда эта помада у тебя на щеке?
– Не говори глупости, Мария. Это боевой раскрас. Во мне проснулись гены моих предков.
– Ты имеешь в виду своего дедушку – стоматолога?
– При чем здесь? Мы же происходим от древних ацтеков, а они выходили на тропу войны раскрашенными и хорошо одетыми.
– А ты вышел на тропу войны?
– Естественно! Иначе зачем бы я надел свой лучший костюм и так надушился.
– А с кем ты воюешь?
– С бледнолицыми. Ведь это они научили нас пить огненную воду и трахать наших женщин. Я пошел им мстить.
– И как ты будешь это делать?
– Еще не знаю. У меня всего сто долларов, мне может не хватить, поэтому я зашел взять еще двести.
– А может, ты не будешь им так жестоко мстить, а вступишь с ними в цивилизованный диалог, заодно сэкономишь сто долларов?
– И это говоришь мне ты, Мария, мать твоих троих детей, хозяйка нашего хомячка Густаво, женщина, которая каждый день вытирает пыль с моего телевизора.
– Что ты несешь, Антонио?
– Я несу врагам смерть и разрушение. Пойду, отрублю у них что-нибудь жизненно важное, подвинься, Мария.
148.
–
Антонио, Антонио!– Что, Мария?
– Сегодня было так смешно! Представляешь, этот негодяй Гонсалес у нас на работе открыл бутылку пива зубами.
– У, Мария, это ерунда, я тоже так умею. Смотри. (Хрясь!). Гм. Тьфу. Гм. Тьфу-тьфу-тьфу.
– Ой, Антонио, зачем ты выплевываешь зубы?
– Знаешь, Мария, мне не нужны эти зубы. Все равно они больше не прикреплены к моей челюсти, а в таком виде они мне не пригодятся. Только мешают разговаривать.
– Да? Ну, тебе видней.
– Но зато, Мария, я могу открывать пиво глазом. Смотри.
– Ой, Антонио, может, не надо?
– Не волнуйся, ты же меня знаешь. (Хрясь!). Ой. Ой-ей-ей. Ну, что, Мария, открыл?
– Не знаю, Антонио, непохоже.
– Да? А что это там моргает на бутылке?
– Антонио, это твой глаз.
– Глаз… А кто этот мужчина?
– Какой, Антонио?
– Ну, вот этот, рядом с тобой… со странным выражением лица.
– Ой, даже не знаю, как тебе сказать, Антонио.
– Говори, Мария, я готов ко всему.
– Антонио, это ты.
– Н-да, к этому я готов не был. Как быстро закончилась вечеринка… А ведь начиналось все так хорошо – пиво, которое должны были вот-вот открыть… Права народная мексиканская пословица – не имей сто матологов, а имей одного окулиста.
149.
– Антонио, Антонио! Ну, сколько можно!
– Что случилось, Мария, что ты так кричишь?
– Мне это надоело. Я целыми днями занимаюсь по хозяйству, а ты только ешь, пьешь, спишь и смотришь телевизор.
– Мария, ты даже не представляешь, какую глупость ты сейчас сказала. Я же готовлюсь к Всемексиканским соревнованиям по пятиборью.
– Антонио, но как же ты будешь соревноваться в таком виде – пьяный, растолстевший, заспанный. Разве в таком виде можно бегать, плавать, скакать на лошади?...
– Мария, это совсем другое пятиборье. В нем спортсмены соревнуются в том, чтобы лучше всех пить, есть, спать и смотреть телевизор.
– Правда? Хм… Подожди, но это же только четыре дисциплины.
– Молодец! Все задают этот вопрос. Просто «пить» идет в зачет два раза – как утренний вид и вечерний. С утра соревнуются пивом, а вечером – текилой.
– А почему же ты так часто пьешь текилу с утра?
– И это хороший вопрос. Мария, у меня, как у каждого профессионального спортсмена двухразовые тренировки.
– Ну, хорошо, как побеждают в «пить», «есть» и «спать» я еще понимаю. А вот как определяют победителя в смотрении телевизора?
– Мария, ты молодец, ты уже начинаешь разбираться в спорте. За смотрение телевизора выставляют две оценки – за технику и артистизм. Вспомни, как я смотрю футбол. Техника проявляется в том, как я подскакиваю, бью кулаками по подлокотникам, хватаюсь за голову, кидаю стаканы. А артистизм – это выражение лица, выкрики, красота и изобретательность фраз, которые я выкрикиваю. В общем, Мария, давай так – в «пить» и «спать» я чувствую себя уверенно, а вот в «есть» я пока слабоват. Приготовь мне кастрюлю кактусовой манной каши, я попробую съесть ее быстрее, чем за 8 минут 11 секунд, это рекорд Мексики.