Мельбурн – Москва

Она не возражала, кивнула и тоже поднялась.

– Ладно, пойдем в кабинет, поговорим о делах.

С квартирой на Покровке я был немного знаком, знал, что в советское время здесь была коммуналка из семи комнат, и одну из них после евроремонта слили с прихожей, сделав широкий холл, а из двух соседних соорудили удобный кабинет, в котором мы с Саней пару раз обсуждали дела. В других помещения квартиры, кроме, естественно, туалета, я никогда не бывал, но готов был дать голову на отсечение, что комната, куда привела меня Лялька, абсолютно не подходит для деловых разговоров – стены обиты какой-то особой тканью, широкая двуспальная кровать застелена атласным покрывалом, на полу персидский ковер. Я с опаской ступил на него, повертел головой – куда бы сесть – и, опустившись на крохотный стул с изогнутыми ножками, вполне серьезно спросил:

– Не упаду?

– Не знаю, – глаза ее улыбались, – может, лучше на кровать.

Проигнорировав это двусмысленное предложение, я небрежно заметил:

– Твой кабинет невелик, однако.

Не спуская с меня глаз, она с присущей ей грацией села на ковер у моих ног и обхватила руками колени.

– Леша, послушай, чего мы всегда ходим вокруг да около, ведь ты же все понимаешь.

– Не понимаю, – жестко возразил я.

– Вспомни тот день у Большого озера – ведь я тебе тогда нравилась.

– Я забыл, Леля, наверное, это было очень-очень давно.

– Неправда, – ее подбородок мелко задрожал, – неправда! Ты сам мне это сказал, такое не забывают! Просто ты тогда струсил!

Обвинение в трусости мужчине всегда неприятно, тем более, что в данном случае оно было незаслуженным – не боялся я тогда, просто не настолько она мне нравилась, чтобы вносить в свою жизнь какие-то осложнения.

– Мало ли что каждый из нас мог в то время сболтнуть, Леля, – со скучающим видом я нарочито подавил зевок, – мы были совсем детьми! Ты мне тогда, помнится, тоже что-то кричала – что-то вроде того, что выйдешь за Саню, а меня раздавишь. Не помню, как таракана? Или нет, клопа.

Зря я это сказал, потому что Ляля мгновенно взвилась, вскочила на ноги, и глаза ее торжествующе вспыхнули.

– Ага, ты врал, ты все помнишь! Врал, да? Врал?

Непонятно, чего больше было в ее голосе, восторга или ярости. На всякий случай я поспешил тоже подняться – больно уж она в этот миг напоминала разыгравшуюся кошку, даже тонкие пальцы с ухоженными розовыми ноготками изогнулись и на миг померещились мне готовыми вцепиться в мои глаза когтями. В эту минуту я опять припомнил рассказ маминой приятельницы тети Гали о сумасшедшей Маре, Лялькиной бабке. И о том, что Лялька на эту бабку очень похожа – и внешностью, и характером.

– Знаешь, Ляля, мне не очень нравятся подобные сцены, – произнес я строгим и холодным как лед, сковавший Чистые пруды, голосом, – чего ты добиваешься? Давай открытым текстом. Сразу скажу, чтобы ты не тратила времени: любовниками мы никогда не будем. Ты уже не школьница, а взрослая женщина, у тебя муж и ребенок.

– Муж! – губы ее скривились от отвращения. – Плевать я хотела, я его ненавижу!

– Ну и зря. Не знаю уж, чем он тебе не угодил, это не мое дело, но Саня безумно тебя любит, и он, в сущности, неплохой человек. В любом случае, я ему многим обязан.

– Обязан! – расхохотавшись, она схватилась за живот и повалилась на блестящий атлас кровати, – ха-ха, животики лопнут! А ты знаешь, почему он устроил тебе эту квартиру? Не знаешь? Сядь, расскажу, если хочешь.

Любопытство оказалось сильней меня, я вновь опустился на изящный стульчик и небрежно протянул:

– Что ж, расскажи.

– Короче, почему мужик этот, Вадик, тебе квартиру продал? Он на литовской фирме менеджером работал и сразу на нескольких заказах прогорел – мебель по месту заказа прибыла, а клиенты не заплатили.

– А что, он забрать у них эту мебель и продать другим не мог?

– Конечно, нет, каждый гарнитур под индивидуальный заказ делается и бешеных денег стоит, кто его просто так с налету купит? Они у Сани под каждый заказ специально древесину покупают, да еще у них с ним договор, что они Сане сорок процентов стоимости заказа перечисляют. А тут что им перечислять, если деньги не пришли, как ты полагаешь?

Я пожал плечами.

– Не знаю, но раз такая ситуация…. Они, наверное, объяснили Сане.

– Да Сане плевать на их ситуацию у него с ними договор – выполнили заказ, отправили и должны перечислить деньги. С Саней ссориться опасно, у него с должниками разговор короткий, а древесины им больше век не видать, у Сани вся Сибирь схвачена, все поставки его. Они сначала хотели скрыть – вроде, никакого заказа и не было, просто так древесину купили, на будущее. Но у Саньки-то с твоим вирусом вся их информация о заказах на руках, сам знаешь. Тогда они на Вадика стали наседать – погорел, так иди к Шебаршину и с ним выясняй. А Саня сразу: я ждать не собираюсь, нет денег – продавай хату, ты в ней, все равно, не живешь. И что получается? Деньги, что Вадик получил за квартиру, он вернул фирме, те расплатились с Саней, а теперь еще ты ему будешь долг отдавать.

– Буду, конечно, меня ваши мебельные дела не касаются. Деньги мы с Машей уже начали откладывать, единственно, что я хотел узнать, какой платить процент.

Губы Ляльки тронула улыбка – нежная и кроткая, какой я у нее никогда не видел.

– Лешенька, хочешь, я прямо сейчас уйду от него к тебе? Хочешь, мы навсегда уедем куда-нибудь заграницу – ты и я. У меня есть деньги, все тебе отдам.

Она грациозно опустилась передо мной на колени, прижалась щекой к моей ноге, снизу заглянула мне в глаза, и по этому взгляду я внезапно, понял, что с головой у нее непорядок. Как и у Мары по описанию, данному тетей Галей, – если что-то вобьет себе в голову, то ничем не выбьешь. Для Ляльки это «что-то» – я. Столько лет разыгрывать из себя хорошую жену и мать и все для чего? Чтобы исподволь, через Саньку, подобраться ко мне и соблазнить. И как с ней себя вести? Сумасшедшие хитры и опасны. Однако потакать ей ни в коем случае нельзя – нужно действовать ласково, но решительно.

– Нет, Ляля, – я взял тонкую руку с красными ноготками и поднес к губам, потом поднял ее за плечи и, посадив на кровать, слегка отступил, – ты очень хорошая и добрая, но нет. Прости.

Казалось, силы покинули ее. Беспомощно поникнув, она смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Почему, Леша? Почему?

– Я люблю Машу и дорожу своей семьей. Это все, теперь вернемся к разговору о моем долге.

Лицо Ляли обладало удивительной способностью постоянно менять выражение, после моих последних слов она из несчастной отвергнутой женщины мгновенно превратилась в королеву, властвующую над жизнью и смертью подданных.

– Саня просил меня саму заняться этим вопросом, – в ее тоне и плотно поджатых губах было собрано, казалось, все высокомерие земного шара, – я решила не брать с вас процентов. Можете откладывать деньги и отдавать, как вам будет удобно.

– Что ж, спасибо, – я слегка помялся, не зная, что еще сказать и повторил: – Спасибо, Ляля.

– Что ты, Леша, мы ведь с тобой росли вместе. Не хочешь меня – нет моей судьбы, значит. Выпьем за прощание.

Мне стало легче – царапаться своими розовыми коготками она, кажется, не собиралась, а если что-то и задумала, то больше я на ее хитрость не попадусь, и встреч у нас в интимной обстановке не будет, дудки! Насчет долга мы все выяснили, а теперь до свидания. На радостях я даже пошутил: