Мельбурн – Москва

– Где мы? – испуганно спросила я.

– Поспи еще немного, – махнул рукой Алексей, – я тут пока малость поколдую – включу насос и отопление на третьем этаже, пусть чуток прогреется.

Когда мимо двух безмолвных и холодных этажей я поднялась наверх и вошла в холл, то ошеломленно ахнула – даже в самых богатых домах Австралии не обставляют гостиные инкрустированной мебелью с позолотой и перламутром. И уж, конечно, не ставят колонн из итальянского мрамора фирмы Бертолини – любой нормальный австралиец счел бы это ненужной тратой денег.

– Что это, Алеша, музей?

– Частное жилище, коттедж.

– Неужели твой?

– А что, не похоже? – он рассмеялся, но как-то невесело. – Это коттедж моего школьного приятеля. Он выстроил его для своей жены, но она умерла. Он не в силах продать коттедж и не в силах здесь бывать, поэтому отдал мне ключи.

– Прямо Тадж Махал, – я благоговейно коснулась мраморной колонны, – а отчего она умерла?

По лицу Алексея прошла тень.

– Пока не будем об этом, Наташа, ладно? Я обещал тебе все рассказать и расскажу, но позже, а сейчас отдыхай – на этом этаже три гостевые спальни, каждая со своим санузлом, выбирай любую.

– А ты?

Он устало улыбнулся.

– Ну, куда же я от тебя денусь, австралийская киска. Завтра рано утром поеду в Троицк за продуктами, сделаю запасы – нам, наверное, придется здесь просидеть до четвертого марта. Так что, если утром проснешься, и меня не будет, не пугайся.

– Можно, я с тобой?

– Ни в коем случае, тебя, скорей всего, уже ищут. От Марка им известно об австралийской сестренке, ведущей расследование, твои фотографии найти нетрудно. Наверняка девочка Юля у них, и по фото она уже опознала Вику из Литвы, которая толклась с ней в подъезде, а уж концы с концами связать – делать нечего, там не совсем идиоты работают.

– Тебя тоже могут искать.

– Ну, что делать, я голодать не могу, от голода я зверею. И по Сети нужно полазить, взглянуть, что пишут – захвачу с собой ноутбук с флеш драйвом.

– Разве в этом дворце нет Интернета?

– Дворец не дворец, но покрытие здесь плохое, даже с мобильного нормально не поговоришь, а сетевой кабель отключен – здесь ведь сейчас никто не живет.

Утром я проспала до одиннадцати часов, а когда проснулась, Алексей уже почти выгрузил из машины привезенные продукты.

– Алеша, ты уже здесь!

Кое-как набросив шубку, я сбежала вниз и крепко его обняла.

– Здесь холодно, иди, оденься, австралийская киска, – он чмокнул меня в макушку и подтолкнул обратно, – сейчас будем завтракать.

– Что-нибудь новое прочитал насчет Марка? – я со слабой надеждой заглянула ему в глаза. – Может, это все-таки не он? При нем должен был быть паспорт Эдика.

Алеша вздохнул и шагнул вверх по лестнице.

– Нет, это он. Нового ничего, про паспорт Эдика ни слова, написали только, что родственники опознали тело.

Поникнув головой, я побрела на третий этаж, перед глазами стояло тонкое умное лицо Марка. Теперь он стал просто «телом». За завтраком мы почти не разговаривали, однако, собрав со стола грязную посуду и засунув ее в посудомоечную машину, я решительно повернулась к Алексею.

– Ты мне обещал все рассказать. И про друга, который выстроил этот Тадж Махал, тоже.

– Правда, неужто обещал? – он усмехнулся, и возле губ его неожиданно опять появилась разгладившаяся было за эти дни горькая складка. – Ладно, Наташка, я расскажу тебе все с самого начала, но у меня к тебе одна просьба.

– Знаю, хранить все в тайне.

– Нет, записать весь мой рассказ на твой диктофон – хочу, чтобы потом, когда я закончу, ХОЛМС провел для меня анализ ситуации.

Часть вторая, рассказанная Алексеем Русановым

Глава девятая

С Саней Шебаршиным, хозяином этого коттеджа, мы оба родом из маленького уральского города Волчанска. Дома наши стояли на одной улице, учились мы в одной школе и в одном классе. Во дворе у Шебаршиных рос огромный раскидистый дуб, под которым постоянно сидел Санькин прадед Тимофей Иванович, по праву считавшийся хранителем семейных преданий о первых поселенцах Волчи – так прежде назывался поселок Лесная Волчанка, позже выросший в город Волчанск. Память у Тимофея Ивановича, несмотря на возраст, была великолепная, рассказывал он – заслушаешься. Как сейчас слышу его голос:

«….так шли они и шли за золотом, а стали ночлегом в верховьях Малой Волчанки. Костер запалили, Прохор, прадед мой, стал ветки подкидывать, кинул – тут и вспыхнуло. Смотрит – не сук это, а бурого угля кусок. Утром поднялись дальше идти, брели-кружили и опять вернулись к этому месту. Долго ходили и все назад их приводили тропинки. Решили они тогда, что пути дальше нет, так тут и судьба им осесть в Волче. Осев, брали в жены девушек манси, но Прохор, первый из волчанских Шебаршиных, привез красавицу жену из Башкирии, и родила она ему десять сыновей…..»

Потомков этих десятерых давно разметало по России или того дальше, но оставшиеся в Волче почитали своим долгом хранить и передавать из поколения в поколение семейные предания. Тимофею Ивановичу, как он утверждал, было не менее ста лет, но из-за его неслыханной для такого возраста памяти даже местные историки, не найдя нужной информации в архивах, частенько прибегали к нему проконсультироваться.

Наша семья, в отличие от Шебаршиных, была не из местных старожилов. Деда моего, горного инженера по профессии, отозвали с фронта и прислали в Лесную Волчанку в сорок втором, когда разморозили Волчанское угольное месторождение. В военные годы здесь работало много немцев, переселенных с Поволжья. После перестройки, когда им разрешили уехать в Германию, они оставили свои дома, и ныне те стоят пустые, никому не нужные, угрюмо глядя на Волчанск заколоченными окнами.

В одном из таких домов мы в голодные девяностые прятали украденные с трамвайной линии провода и металл. Крали тогда все, потому что нужно было выжить – зарплату никому не платили, а за ворованное приезжавший из Карпинска барыга выкладывал наличные. Ходили «на дело» по ночам, объединялись по нескольку семей. Милиции не боялись, боялись пацанов из ПТУ – те шли за проводом целой ватагой и не любили конкурентов. Поэтому мы обычно собирались большой группой – я с отцом и старшим братом, Санька с родителями, Ивановы отец и сын и наша с Санькой одноклассница Лялька Вахрушева. У Вахрушевых в семье взрослых мужчин не было – отец в девяносто первом спился и замерз, у матери на руках еще трое малых, не бросишь же их ночью, чтобы карабкаться за проводом.

Помню, как Лялька бежала рядом со мной, в старых отцовских брюках, и больших дырявых ботинках, набитых газетой – чтобы не сваливались.

Санька постоянно норовил влезть между нами, и из-за этого я один раз, споткнувшись о корягу, здорово расшиб себе колено и локоть. Лялька тогда, нарвав лопухов, обернула мои кровоточащие раны и обвязала их сверху двумя лоскутами, оторванными от ее старой юбки.

Позже, уже в одиннадцатом классе, она уверяла меня, что именно тогда в меня и влюбилась, хотя мне не особо в это верилось – думаю, это было сказано для красного словца. Признание ее совершилось в тот день, когда мы с одноклассниками ездили на Большое озеро – школа заказала для нас автобус. Бродили по лесу, фотографировались и фотографировали пейзажи. Встав за деревом и выбрав место, где солнце сквозь ветви не попадало на объектив, я только собирался щелкнуть затвором, как кто-то тронул меня за локоть.