Мельбурн – Москва

– Ну почему же сразу «за прощание», до смерти нам обоим еще далеко.

Мы вернулись в холл, где освещаемый светом хрустальной люстры столик все еще носил следы недавнего нашего пиршества. Ляля достала из настенного бара два чистых бокала, наполнила их бренди, протянула один мне.

– Держи. Сразу, залпом, и чтобы со всем покончить, чтобы душа моя больше не страдала. Пей и уходи, чего ты стоишь!

Действительно, лучше было покинуть эту квартиру, как можно скорее. Я торопливо осушил бокал, а она свой лишь пригубила и поставила на стол, глядя на меня блестящими полными слез глазами.

– Что ж, Ляля, до свидания и еще раз спасибо.

Внезапно у меня закружилась голова, да так сильно, что я опустился на диван. Мелькнула мысль «Не стоило мешать коньяк с бренди». Свет в холле стал совсем тусклым, а лицо Ляли начало двоиться, непонятно каким образом в ее руках оказалась коричневатая свеча. Она зажгла ее и поставила на стол, а потом села рядом со мной и прижалась всем телом.

– Подожди, Лешенька, подожди, я ведь еще не выпила. Посидим немного так, рядом.

Я хотел оттолкнуть ее и встать, но запах свечи, поначалу казавшийся мне тяжелым и приторным, вдруг начал нравиться, во всем теле появилась невиданная легкость. Не хотелось ни о чем думать, гибкое женское тело, виноградной лозой обвившееся вокруг меня, вызывало восторг желания. Губы ее прижались к моим, тонкая рука скользнула к молнии моих джинсов. Не помня себя, я стиснул ее плечи, рванул блузку.

Когда сознание вернулось, первым моим чувством была дикая головная боль. Чья-то ладонь ласково поглаживала мою щеку, склонившись надо мной, белело, расплывалось чье-то лицо.

– Где… что…

Губы казались распухшими, язык не повиновался.

– Лешенька, любимый, ненаглядный мой, прости! Один только раз, я хотела, чтобы мы были вместе один только раз!

– Мне плохо, – я сам не узнал свой голос – какой-то жалобный, детский.

– Сейчас все пройдет, любимый, все будет хорошо.

Я сумел, наконец, сфокусировать взгляд, и огляделся – Лялька в разорванной блузке, из которой вывалилась одна грудь, лежала на узком диване рядом со мной, юбка ее была задрана, бесстыдно оголяя бедра.

– Что ты… мне подсыпала?

– У меня будет от тебя ребенок, – мечтательно сказала она.

Меня словно током подбросило.

– Что?! Ты с ума сошла?!

С большим трудом я спустил ноги с дивана, встал и негнущимися пальцами начал застегивать джинсы. Ляля тоже поднялась, легким движением оправила блузку и юбку, пригладила волосы, а потом села за стол и, подвинув к себе салатницу, начала прямо из нее есть салат.

– Какая я голодная, кошмар! Будешь есть?

Меня затошнило, в коленях появилась дрожь, пришлось снова сесть.

– Что ты сделала, Ляля, зачем?

– Я хочу сына. От тебя, не от этого жирного придурка. Сегодня я точно забеременела, у меня всегда все четко.

– И что ты скажешь Сане?

– Тебе интересно? Ну, тогда я ему сейчас позвоню, и ты послушаешь.

Она легко вскочила, подбежала к своей сумочке, стоявшей на столике у зеркала, и достала мобильный телефон. Я вяло пожал плечами и сказал то, в чем теперь был полностью уверен:

– Ты ненормальная.

В ответ она лишь фыркнула. Ее последующий разговор с супругом я, наверное, буду помнить до конца жизни.

– Саня, привет, не помешала? Так рада тебя слышать, любимый! Звоню, потому что соскучилась, ты когда приедешь? Нет, еду по Москве, не могу без тебя сидеть дома. Сейчас посмотрю, где я – а, у метро Тургеневская. Да, сама веду. Нет, хочется побыть одной. Знаю, что снегопад, буду осторожна. Так ты мне не сказал, когда будешь. Ой, послезавтра, так долго еще ждать! Почему ты никогда не веришь, что я без тебя скучаю? Ладно, пока. Целую, любимый.

– Зачем ты сказала, что у Тургеневской? – вяло поинтересовался я, когда Лялька, скорчив гримасу отвращения, отбросила трубку.

– Чтоб не спрашивал потом, что и почему – у него навигатор, он и так район, где я сейчас есть, видит, – беспечно ответила она. – Да ладно, не бойся, никто ничего не узнает! Видишь, он послезавтра приезжает, я сразу к нему в постель прыгну. Потом скажу, что так соскучилась, что дни перепутала. Этот дебил просто обалдеет от радости, когда я скажу, что забеременела. Не волнуйся, твоего ребенка я всем в жизни обеспечу.

– Ты настоящая тварь! – грубо сказал я. – Что за гадость ты мне подсунула?

– Какая разница, за деньги все может купить. Лешенька, что теперь? Ведь ничего уже не изменишь, любимый, иди ко мне.

Резко оттолкнув ее руки, я поднялся и ударом ноги перевернул стол с едой.

– Можешь рассказать мужу, кто и почему разбил его драгоценный сервиз. Сука!

Пока Лялька, обалдело хлопая глазами, разглядывала осколки и лужу от бренди, смешанного с коньяком, я отыскал на вешалке свою куртку, натянул сапоги и вышел, с громким стуком захлопнув за собой дверь. В голове уже прояснилась, и теперь все внутри дрожало от бешенства – так нелепо попасться на удочку этой сумасшедшей! Что теперь будет? Пройдя с полпути, я заметил, что держу куртку в руках, натянул ее, но облепивший свитер снег сразу начал таять. От ледяных ручейков, щекочущих спину и грудь, стало так зябко, что лишь в теплом вагоне метро мне удалось немного согреться.

Глава одиннадцатая

Ночью у меня начался озноб, температура поднялась до сорока и лезла еще выше. Маша вызвала «скорую», а она все не ехала – из-за снежных заносов, как объяснила диспетчер по телефону. У меня начался бред, но изредка сознание возвращалось, и я слышал, как Маша снова и снова звонит и спорит с диспетчером. Наконец медики все же пробились к нам и сделали все, что надо – обернули меня мокрой простыней и вкатили жаропонижающее.

Утром я почувствовал себя уже настолько сносно, что мог заметить странное выражение лица Маши. Она непрерывно сновала между комнатой и кухней, делая все, как полагается – накормила Игорька, сменила и сунула в стиральную машину мое мокрое от пота белье, дала таблетки, – но при этом ни разу не встретилась со мной глазами. Один раз я попытался удержать ее руку:

– Маша, погоди, я…

– Потом, Алеша, мне некогда, – и взгляд ее при этом был устремлен куда-то в сторону.

Спустя три дня температура моя полностью нормализовалась, но поведение моей жены осталось прежним, и спала она теперь вместе с Игорьком на его диванчике. В конце концов, я не выдержал:

– Маша, скажи честно, что я наговорил в бреду?

– Алеша, – она вдруг горько и как-то по-детски всхлипнула, – давай уедем отсюда! Продадим эту квартиру, отдадим долг и уедем!

Я не стал спрашивать, почему вдруг у нее возникло такое желание, лишь с горькой иронией поинтересовался:

– И куда же нам ехать, в Тамбов?

– Что, кроме России других мест нет? Тебя ведь звали работать в Дубаи.

– Два года назад, но такая возможность бывает нечасто. А что тебя здесь не устраивает? Летом поедем в Париж.

– А что меня может здесь устраивать? – она прижалась щекой к моему плечу. – Этот прохиндей Шебаршин, на которого ты работаешь?

– Ну вот! То он был у тебя хороший человек, теперь стал прохиндей. Шебаршин – честный бизнесмен, торгует лесом.

– А лес чей, его? Лес народный.