Мёртвые души. Книга 1 и Книга 2

Недавно… ведь совсем недавно, мой мир казался мне чужим. Слишком ровным, вылизанным, зажатым в рамки, как будто кто-то написал инструкции и заставил всех их соблюдать. Люди там не жили — функционировали. Проснись. Поешь. Иди. Работай. Возвращайся. Спи. Повтори.

Словно биороботы.

Без сбоев. Без огня.

Я плевался на это однообразие. Хотел настоящего. Движения. Вызова. Что ж… получил.

Потом был мир вампиров.

Город, чужие взгляды. Слова, в которых больше яда, чем смысла.

Поначалу — интересно. Потом — невыносимо.

Не знаю, что стало спусковым крючком.

Может, то, как на меня смотрели. Может, ощущение, что я — всего лишь пища с бонусами или инструмент.

А может, огонь внутри просто не выдержал.

И я сжёг всё к чертям.

Теперь вот этот мир.

Камень, пыль, чужие лица. Метка на запястье зудит, напоминая, что свободы нет. Ни в теле, ни в решениях.

Испытание. Смерти. Старший, который смотрит на людей, как на заготовки мяса.

И снова — не нравится.

Я уже не знал, что думать.

Три мира — и в каждом я чужой.

Каждый вызывает отторжение. В каждом — что-то ломается внутри. Или не сходится. Или бьёт в самое больное.

И вот вопрос:

А может, дело не в мирах?

Может, дело во мне?

Может, это я — не могу вписаться. Ни в один ритм. Ни в одну систему.

Ни с кем не по пути.

Хочется верить, что я ищу… своё. Настоящее. Что просто не нашёл.

Но если честно — всё больше похоже на то, что я воюю со всем, к чему прикасаюсь.

Что, если я — не спаситель, не выживший, не герой?

А ошибка, скрип в механизме, который ломает каждую шестерёнку, к которой прикасается?

Мысль неприятная.

Но упорно лезет в голову.

Я закрыл глаза, вдавливая затылок в жёсткий матрац.

Спать хотелось, но внутри всё клокотало.

Будто бы что-то внутри меня росло, и само не знало, чем станет, когда вырвется наружу.

А времени — всё меньше.

Я проснулся рано, ещё до рассвета. Внутри что-то сжималось — не от страха, скорее от смутного напряжения. Будто тело само знало, что сегодня придётся столкнуться с чем-то неприятным. С этими мыслями я наскоро умылся ледяной водой из бочки и направился к Старшему.

Он жил в обычной хижине у северной окраины поселения. Без охраны, без высоких стен и тронов. Даже дверь у него скрипела, как у всех.

Но каждый, кто проходил мимо, спешил отвернуться. Тут боялись не внешнего величия, а того, что было внутри.

Я постучал.

Ответа не последовало, но дверь была не заперта.

Я вошёл.

Он сидел у низкого стола, наклонённый над чем-то — возможно, над картой или схемой. В тусклом утреннем свете лицо его казалось серым, почти мертвенным.

Он не поднял взгляда, только сказал:

— Ты пришёл.

Я молчал.

Старший выпрямился и посмотрел на меня, и наступила долгая пауза. Он как будто изучал не внешность, а то, как я стою. Как дышу. Готов ли дерзить или нет.

— Значит, ты хочешь знать, что значит быть претендентом, — наконец произнёс он, медленно, взвешивая слова.

Я кивнул.

— И что меня ждёт, — добавил я. — Я не собираюсь идти как слепой на убой.

— А тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь? — рыкнул он.

Старший прикрыл глаза и провёл рукой по щеке. Морщины у глаз были глубокими, как трещины в старом камне.

— Ладно, информация тебе, и правда, не повредит. Каждый из четырёх Старших выбирает четверых претендентов. Раз в год Абсолют устраивает Испытание. Что именно будет — не знает никто. До самого начала. Бывает разное. Мясорубка, охота, защита… Всё зависит от настроения или цели тех, кто стоит выше нас.

Он замолчал, будто дал мне время переварить. Я ждал. Наконец, он продолжил:

— Мы не жертвуем вами. Мы вкладываем в вас. Вы — инвестиции. Если выживешь, получишь свободу. Метка исчезнет. И смерть прошлого претендента сотрётся — мы в расчёте.

Я почувствовал, как в запястье кольнуло, будто отголосок его слов заставил метку отозваться. Она зудела мерзко, будто что-то под кожей шевелилось.

— А ты? — спросил я. — Что ты получаешь с этого?

Он не стал юлить.

— Процент от энергии, которую вы добудете на Испытании. Это честный обмен. Если один из вас дойдёт до конца, я поднимусь на ступень выше. А если никто не выживет — значит, был не тот год.

— И ты спокойно на это смотришь? — с трудом сдержал я раздражение.

— А ты бы не смотрел? — он наклонил голову. — Ты убил претендента. Ты — мой должник. Я даю тебе шанс. Не жалость. Не пощаду. Возможность.

Я не ответил. Потому что всё, как ни крути, было правдой.

Он встал.

— У тебя неделя. Отдыхай. Ешь. Готовь тело. Потом начнётся отбор.

Я вышел на улицу, под резкий утренний ветер, и только тогда понял, что дыхание всё это время сбилось. Метка на руке уже не просто зудела — она как будто пульсировала.

Неделя.

Потом — Испытание.

И свобода, если повезёт.

Или конец.

Я вышел на улицу, вдохнул прохладный воздух и замер.

Солнце только поднималось, окрашивая край неба в грязноватый, ржаво-жёлтый оттенок. Воздух пах гарью, сыростью и железом. Вдалеке кричала какая-то живность — резкий, рвущий ухо звук, который сразу давал понять: ты не дома. Но я больше не вздрагивал от таких криков. Привык. Быстро, пугающе быстро.

Я шёл между хижинами, мимо угрюмых лиц, грубых рук, загрубевших от тренировок и боя. Все эти люди жили в состоянии постоянной готовности. Не боялись — скорее, не имели права бояться.