Мертвый мир - Живые люди

– Все будет хуже в любом случае, если эта толпа не пройдет мимо. – это была смелая попытка перевести тему или состроить из себя дурака, и Биллу бы все удалось, если бы не категоричный ответ Алоны, отвлекшейся от лекарств.

– Я не об этом, - пряча несколько баночек с таблетками в глубокие карманы жилетки седого мужчины, она смотрит сверху вниз, сомкнув брови на переносице. Как врач она не может вот так вот игнорировать состояние старика.

– А я об этом, - отрезая подобной фразой любые пререкания, старик недовольно поглядывает на карман с лекарствами. Он бы оставил их здесь, но жить хочется. Без них он был бы слишком простой и громкой мишенью для мертвецов. – Я не могу винить Агату в том, что происходит. Пускай она и виновата, но сам я не лучше. Я действительно сбежал и не жалею об этом, даже возвращаться не хочу.

– Останься здесь хоть на пару дней, - из-за интереса к состоянию здоровья старика или из-аз того, что происходит на станции, просит доктор Белчер, смотря уверенно, говоря своим взглядом, что Биллу есть на что еще посмотреть в этом месте.

– Черт с ним, - выдыхая, смирившись, соглашается старик, поднимаясь со стула. Кивнув Алоне, он выходит, думая только о том, что приближающееся стадо тревожит его больше, чем обычно. Биллу бы в любом случае пришлось остаться на станции, потому что переждать время, пока орда будет шествовать по лесу, в своем старом покосившемся охотничье домике невозможно.

***

Марко быстро пробежал мимо меня, будто куда-то спеша или от чего-то убегая, а я лишь проследила за ним взглядом, не утруждаясь поинтересоваться, что случилось. Людей здесь, на внутренней части станции, было много. Палатки расставлены, а я была рада, что находились желающие спать на улице. Мне же этого не хотелось. Но и ночевать в той комнате, на том же матрасе, желания не возникало. Я бы или не спала, или сбежала бы куда-нибудь в лес, в домик охотника или на старую базу.

Впрочем, от того места посреди леса, где когда-то ночевали любители оружия и звериных следов, ничего не осталось, кроме груды обломков: прошлое стадо разрушило его до самого основания. Агата негодовала и из-за того, что удалось собрать лишь половину тех припасов, которые, по инициативе Билла, хранились там на всякий случай. Этим своим высказыванием: «Все из-за безрассудства Билла!», она настроила людей против старика, а меня против себя.

– Блэр, ты не видела Сэм? – Гари наткнулся на меня случайно, ища свою дочь, которая, вероятнее всего, проводила время с Мэтом. Я лишь отрицательно помотала головой, будто немая, продолжая идти куда-то к небольшому местечку, где вечерами разводили костер. Здесь, на раскладном стуле, сидела Эмма, откинув голову назад, подставляя открытые участки тела солнцу.

– Не хочешь присоединиться? – замечая мой безмолвный взгляд и довольно долгое бездействие, женщина чуть приподнимается, смотря в мою сторону полуприкрытыми глазами, которые, вероятно, чуть ослеплены ярким солнцем.

– Это помогает отвлечься? – усаживаясь на соседний стул, смотря вокруг, будто пытаясь заметить угрозу, которой сейчас является каждый человек на станции, спрашиваю я у подруги Крайтона, стараясь не вспоминать их близость и страсть.

– От окружающего да, но от собственных мыслей – нет, - словно рассказывая забавную историю, Эмма улыбается, чуть меняя позу, поворачивая ладони к солнцу. – Если тебе нечем заняться, то просто попробуй. Это приятно.

– Приятно? – будто удивляясь такой глупости: разве осталось что-то приятное в этом мире, переспрашиваю я, но женщина лишь кивает на мой вопрос, закрывая глаза и расплываясь в блаженной улыбке. Решая довериться словам Эммы, я следую ее примеру, почти растекаясь на солнце, будто кусочек желтого масла.

Сначала ты не чувствуешь ничего, борешься с желанием подняться и уйти, но после, от того, что ты находишься на одном месте, тебе постепенно становится тепло, а потом жарко. И ты ничего не можешь поделать, потому что твое тело плавится, силы исчезают, и ты словно прикован к этому стулу такими же цепями, которые держат тебя на станции.

Когда ты закрываешь веки, и на лицо тебе светит солнце, то кажется, что ты уже оказался в аду, где все вокруг красное, пламенное и горячее. Кажется, твоя кожа темнеет до ужаса быстро, покрываясь темной коркой, но ты не можешь открыть глаза, чтобы убедиться в этом. Потому что если откроешь, то ослепнешь. Безвыходная ситуация.

И Эмма оказалась права: ты забываешь о том, где находишься, не чувствуешь людей вокруг, вещей и даже не слышишь ничего этого, но оказываешься теперь в своем сознание, которое становится таким же ярким и горячим, словно солнце. Ты отвлекаешься от реальности, но погружаешься в свой мозг, в свое безумие, от которого отчаянно бежишь.

«Почему ты сидишь здесь одна?» –неожиданный вопрос, прозвучавший, как оказалось, в моей голове, заставил меня подскочить на месте, но вялое и бессильное тело, подчиненное солнечному теплу, смогло только странно дернуться. Да и глаза я не могла открыть, как бы не хотела. Светлое и яркое, будто солнце, сознание превратилось, начиная меняться, в забытые воспоминания: ночная прохлада осени, холодная бетонная стена и выглядывающий из-за арки светловолосый парень, улыбающийся уголками губ.

«Мне так нравится», -собственный голос отвечает за меня, но я совершенно точно понимаю, что это лишь воспроизведенные памятью ответы. Парень опускается совсем рядом, позволяя мне рассмотреть его лицо в самых деталях. От этого хочется подскочить еще раз, но на этот раз собственное тело даже не дергается.

«Тебе нравится быть одной даже теперь, когда живых осталось слишком мало?» - его лицо еще не тронуто кровью, он еще не знает о том, что произойдет, он еще жив, сидит здесь, рядом со мной, а я понимаю, что соленая слеза скатилась по щеке, попадая на покусанные губы.

«Ты не поверишь, но да», -как бы я хотела прокричать обратное, как бы хотела завопить о том, что парень не должен выглядывать из-за стены, но не могла. Взгляд почему-то переместился на еще одинокий крест у сетчатого забора, который раньше пугал меня своей хилостью.

«Знаешь, когда в школе ты всегда говорила, что хочешь зомби–апокалипсис, я не понимал, но думаю, теперь понимаю», -голос Криса звучал наивно, доверчиво, а я старалась запомнить любое изменение в интонации, любую особенность его слов. Мне просто не хотелось, чтобы этот момент заканчивался, не хотелось возвращаться из этой темной ночи, когда все еще были живы, туда, в солнечную реальность, где я потеряла почти всех, кого встретила. «-В пустых улицах, домах, в том, что никто не запрещает тебе что-то делать, есть своя прелесть».

«Ты ничего не понял», - категорично отрезает собственный голос, словно осуждающий парня. И с этим я согласна, потому что в этих улицах нет ничего прекрасного, они ужасно пусты, они причиняют боль своей пустотой. В них нет ничего, даже воспоминаний. –«Представь, там, на этих пустых и пугающих улицах, повествующих лишь о смерти, ты - последний человек на земли и тебе все равно. Ты можешь быть дьяволом или Богом, хорошим, плохим, святым или же гнилым и мерзким. Никто не осудит, не похвалит. И жизнь в одиночестве покажется тебе вечностью, надоедающей и бессмысленной».

«Я пожалуй пойду, у тебя не лучшее настроение», - Крис поднимается с земли, а я отчаянно пытаюсь подчинить себе собственное тело, желая схватить его, вновь предупредить, остановить. Только не уходи туда, откуда невозможно вернуться, только не снова.

И после этой мольбы, которую слышу лишь я, вновь раздается выстрел, мир вокруг вновь меняется: теперь раннее утро после дождя, и тело Криса, лежащее на мокром асфальте. По щеке стекает слеза, смешивающаяся с кровью парня, брызги которой разлетелись во все стороны. Кажется, я теперь просто скулю, стараясь не смотреть на это, но я из прошлого широко открывает глаза, заставляя меня переживать все это вновь, вновь чувствуя боль, страх, ненависть и желание уснуть.