Мертвый мир - Живые люди

– Ты тоже забываешь много ненужного? – рука дрожит, плечи дергаются порой от жуткого холодного страха. Марко хочет побить себя, заставляя вспомнить то, что – теперь он уверен-забыл. Слезы наворачиваются на глаза. Маму нельзя забывать, боже, у него ведь был когда-то отец! Любимый папа, защищающий его, Джина, маму! Как же звали мать? Как?

– Да, я что-то знала, но давно об этом забыла. – Тайлер наконец управился с укрощением палатки, чувствуя гордость за свою сноровку. Это бы заставило девушку улыбнуться или порадоваться, но, почему-то, было все равно. И из-за этого она ненавидела себя еще больше. Из-за этой слабости, из-за этого безразличия. Она чувствует себя ужасным человеком.
– Но некоторые наши знания могут перестраиваться, совершенствоваться, будто кто-то запустил обновления телефона или компьютера. Или как заводы по производству сигарет, при войне начинающие выпускать патроны. Схема одна и та же, но итог другой.

– И как ты это делаешь, как переключаешь режимы? – теперь парнишка отчаянно хочет не помочь девушке, а найти ответ, который спасет его от беспамятства. Ему нужна формула, нужен способ, который позволит сохранить имя матери в голове, имя отца. Как же их звали?

– Переключаю режимы? – будто тут же забывая, о чем говорила секунду назад, Дарлин удивляется и отрывает взгляд от темнокожего мужчины. Она теперь может только наблюдать за ним, готовясь помочь в любой момент. Но его голос для нее – вещь, которая убьет. Джоунс поворачивается к Марко, прося будто повторить вопрос, натыкаясь на его хрупкое и дрожащее тельце.

Она поддалась безразличию, позволяя себе говорить с ребёнком, как со взрослым. Но, несмотря на свое развитие, очень высокое для такого возраста, мальчик остается всего лишь мальчиком. Слова Дарлин для него были слишком большой ношею. Она ненавидит себя и из-за этого.

– Перестраиваешь свои воспоминания? – его темные глаза, глубокие и бездонные, теперь напоминали колодец, который долго был пустым, поэтому почти разрушился. Но вот, подземный источник вновь пробился через почву, наполняя дно, а после поднимаясь выше. Кажется, ребенок оказался на самом дне этого колодца, пребывающая вода в котором грозилась теперь убить его.

– Я знаю некоторые вещи о людях, их психологии, - Дарлин бы хотела обнять его, хотела просить прощения, утешить, но боялась, что кто-то, кто следит за ними, увидит это. Боялась дать кому-то подсказку, как окончательно уничтожить ее, убивая кого-то еще.
– Мы все поменялись, верно, но основа осталась той же. Стоит только попробовать, и ты начнешь понимать, что и к чему подходит. Как мозаика.

Она ведет себя так холодно, но именно из-за внешней холодности, внутри, наконец, начинает чувствовать хоть что-то. Хоть что-то новое, чего не было давно. Этот ребенок… Его вопросы, дрожащие плечи, слова – все это пробуждает в ней что-то забытое. Что-то, что она забыла случайно. Он как спасение.

Дарлин никогда не думала, что кто-то из семьи Янг сможет вызвать ней подобные чувства.

– То есть, люди были хорошими, ты знала, что они сделают в какой-то ситуации. Когда они стали плохими, то тебе пришлось немного изменить правила, определяющие поступки? – словно записывая алгоритм действий, чтобы после подстроить под него очевидное возвращение памяти, Марко вновь позволяет любопытству взять вверх. Лучше уж заинтересованность, чем боязнь будущего.

– Да, когда люди стали плохими, – будто и не слушая паренька после этой фразы, повторила Дарлин, словно отключаясь. Раньше бы она не сказала это так категорично, даже не подумала бы, но сейчас поняла, что презрение Блэр к некоторым было оправданно. Никто не идеален, но существуют особые демоны, даже не скрывающие своих рогов. Те люди, что уничтожили Холвудс, относились именно к ним, к таким вот демонам.

Они молчали какое-то время, сидя в этой части базы, смотря, как люди обустраивают место для жизни на теплые времена. Это все было похоже на большой пикник, ярмарку, подготовку к чему-то масштабному. Казалось, именно этот день станет началом новой эпохи, нового времени. И в это действительно хотелось верить.

– Знаешь, насчет страданий и мыслей о тех, кого уже не вернуть, -поднимаясь со скамьи, смотря теперь почти в ее карие глаза, мальчишка решил нечто важное для себя. Он вспомнил имя матери, –Жаклин – и это приносило уверенность. Ребенок оказался почти одного роста с Джоунс, что продолжала сидеть, согнувшись в спине.
– Мама говорила, что жить прошлым – плохо, что это ни к чему не приведет. И я уверен, в этом она точно была права. Мама верила в судьбу, верила в людей, верила в нас с братом. Если ты поймешь, что жить прошлыми чувствами и болью глупо и неправильно, то станешь сильнее.

– Ты умнее, чем твой брат. – что-то внутри Дарлин иронично улыбалось, но лицо ее с надетой на него маской спокойствия по-прежнему было неподвижным. Она действительно никогда не думала, что услышит подобное от Янгов. Дарлин всегда считала их более приземленными и примитивными. Хотя, она судила лишь по Джину, и он уж точно не был «особенным».

– Мама говорила тоже самое. – одно лишь имя, которое он вспомнил, но Марко уже был счастлив. Марко уже был уверен и в будущем, и в себе, и в людях. Он был уверен, что все станет лучше, что все изменится. Что этот день принесет новый теплый ветер, способный пробудить таких же подавленных людей, как Дарлин Джоунс.

Мальчику хотелось верить в это, и он надеялся услышать хоть какое-то обещание от девушки, хотелось, чтобы она тоже поверила в его надежды. Марко казалось, что он – это его мать, что огромная часть темноволосой женщины, что навсегда останется в его памяти, – он был уверен в этом так же сильно, как и в том, то придут перемены – передалась ему после ее смерти. Ее присутствие он теперь ощущал очень явно.

– Ты не должна умирать. Не ради того, кто уже уснул, - вспоминая бабушку, которая так и не открыла глаза, когда ее деревянный «домик» без окон и дверей опускали в яму, почти прошептал ребенок, собираясь уходить. Он сам не жил вечным сном бабушки и теперь начал понимать намного больше. Этот день для него точно был особенным.

– Я подумаю над тем, что ты сказал, - сердце Дарлин, что окружали острые иглы, которые не позволяли органу биться более живо и быстро, чувствуя хоть что-то особенное, будто перестало бояться боли, принимая ее, смиряясь с ее существованием.

– Не стоит думать, нужно делать. – и стоило мальчишке, маленькому и почти беззащитному, сказать это, как тонкие, но острые иголки где-то внутри девушки рассыпались серебряной пылью, освобождая сердце. Теперь она знала, что жить с этой болью можно. Что это – испытание, которое стало частью ее жизни. Эта боль – сама суть существования, которая позволяет дышать, ощущать и радость, и счастье. Боль стала всем.

***

Самое ужасное, когда внутреннее состояние и настроение не совпадают с тем, что творится вокруг.

Солнце в небе светило очень ярко для такого раннего времени, а мне хотелось только того, чтобы это солнце исчезло. Погода действительно была чудесной, но я прогоняла все чувства, что она вызывала, стараясь уничтожить возможное опознавание чего-то прекрасного внутри. Сейчас было не время для всего этого. Вернее, сейчас не было времени вообще ни для чего.

Солнце светило, продолжая слепить, раздражать свей яркостью. Люди мельтешили на внутренней части станции за толстой стеной арки, привлекая своими шумными голосами Ходячих снаружи. Палатки были расставлены, столы для обедов на свежем воздухе тоже. Лёгкая мелодия, как в тот раз, когда я впервые встретила здесь Криса Осборна, обвинившего меня в том, что я неизлечима от своего одиночества и прогнившего восприятия мира, вновь играла, разносясь по округе тихими нотами. Правда, люди перебивали музыку своими криками и спорами. Кто-то вновь что-то не поделил или сделал вид, что его обделили. Этот шум заполнял все. Мне некуда было бежать. Я убегала от всего последние две недели: от людей с чернеющими душами, от мертвецов, что были не только в округе, но и в моей голове, от самой себя. Я бежала, убегала, скрывалась, боялась, раздражалась и ненавидела себя за все это.

Солнечные лучи ослепляли и грели, но я чувствовала лишь холод внутри себя – мне хотелось чего-то настоящего, живого, яркого, подлинного и красочного. Этот холод внутри меня был мертвецки морозным, все словно застывало, окоченевало. Мир вокруг давно стал мертвым, но я сама, не осознавая, верила в то, что люди живы. Моя ошибка угнетала меня. Мое ложное предположение заставляло вечно разочаровываться.

Я ничего не хочу или кто-то другой решил бездействовать?

Моё сознание сжалось до размеров молекулы, атома, а после взорвалось как сверхнова?