Месть

–  Вы бываете в музее Ринглинга?
–  спросил я молодого копа, севшего рядом со мной.

–  Был один раз, мальчишкой, - ответил он.

–  А вы?
–  спросил я водителя.

–  Нет, - сказал он.
–  Моя жена была.

–  Ей понравилось?

–  Сказала, что да.

Я думал, не спросить ли о музее Ринглинга Вивэза, но, войдя в его кабинет, увидел, что он сидит за столом и барабанит по нему левой рукой.

–  Дуайт Хэндфорд мертв, - сказал он.

Я сел напротив него.

–  Не могу сказать, что огорчен.

–  Я тоже, но это для меня проблема.

–  Где он умер?
–  спросил я.

–  Вы прекрасно знаете, что он умер в своем доме в Пальметто.

–  Откуда я это знаю?

–  Не выводите меня из себя.

Он перестал барабанить по столу.

–  Сосед видел, как в дом Хэндфорда сегодня утром зашли двое мужчин. Один высокий, в желтом плаще, и низкий, лысый. Они приехали в маленькой белой машине и через несколько минут уехали. Знакомо?

–  Что-нибудь еще?

–  Сейчас тело осматривает медэксперт. Пока все, что он может сказать, это что Хэндфорд умер и что это случилось сегодня ночью либо рано утром. Очень рано, до того, как его посетили вы и ваш друг.

–  И?..

–  Вы собираетесь валять передо мной дурака, Фонеска? Хэндфорд был убит. Застрелен. Говоря между нами, включая и маляров в соседней комнате, если они нас подслушивают, мир без него стал гораздо чище. Вы убили его, Фонеска?

–  Вы хотите сказать, что я приехал в Пальметто ночью, убил его, а потом съездил туда еще раз, чтобы обнаружить тело и не сообщить полиции?

–  Вы убили его?
–  снова повторил Вивэз.

–  Нет. А, может, вы?

–  Не смешно, - ответил он.

–  А я и не шучу. У вас есть и оружие, и мотив. Тот же самый, что у меня. Вы рады, что он мертв.

–  Я полагаю, очень многие рады, что он мертв, - сказал Вивэз.

–  Почему вы занимаетесь этим делом, хотя это случилось в Пальметто?

–  Потому что я полагаю, что Хэндфорд убил свою жену и, возможно, Тони Спилца: Спилц умер в моем округе, и его смерть в юрисдикции департамента полиции Сарасоты. А полиция Пальметто счастлива спихнуть это на меня, если я буду держать их в курсе расследования.

–  Яхта Пираннеса ушла сегодня утром, - сказал я.

–  Я знаю, мы его ищем.

–  Что еще?

–  Вы не хотите исповедаться?

–  В чем?
–  спросил я.

Он всплеснул руками.

–  В чем хотите! В покушении на жизнь президента, в нарушении правил дорожного движения, мне подойдет что угодно. Вы давно в последний раз были на исповеди?

–  Я не католик, - сказал я.
–  Я принадлежу к епископальной церкви, и очень условно.

–  Вы знаете, кто убил Хэндфорда или Спилца?
–  спросил он.

–  Я занимаюсь этим. Предлагаю повесить это на Пираннеса. Если он не совершал этих убийств, то я уверен, что совершал другие, о которых мы не знаем. Он дал мне все основания быть в этом уверенным.

–  Это так работает полиция в Чикаго?
–  спросил он.

–  Так, - ответил я.
–  Но я не полицейский.

–  Вы даже и не частный детектив.
–  Он начинал выходить из себя.
–  Вы всего-навсего доставщик повесток, сующий свой длинный нос в чужие дела!

–  Согласен.

–  Убирайтесь, Фонеска, - сказал он, положив руки на стол.

–  Я знаю, где вас найти.

–  Что стало с теми двумя парнями, которые тут были вчера, с тем черным в наручниках?

–  Вы - тяжелый случай, Фонеска, - сказал он почти с такой же грустной улыбкой, как у меня.

–  Ничего не могу поделать.

–  Пришлось отпустить. Они угонщики машин, но без их признания у нас не хватало улик. Они не раскололись и отправились по домам. Как обычно.

–  Можно еще вопрос?
–  спросил я.

–  Почему нет?
–  сказал Вивэз.

–  Вы были когда-нибудь в музее Ринглинга?

–  Вы совсем плохи, Фонеска.

–  Наверно, но я провожу что-то вроде опроса.

–  Был. С женой и детьми. Мы состоим в Обществе друзей музея. Мне очень нравится там - старина, тишина... Островок нормальной жизни во всем этом хаосе, где такие, как вы, разъезжают по улицам и задают идиотские вопросы. Вы удовлетворены?

–  Вполне, - сказал я.

–  Уходите, Льюис, - сказал он спокойно.
–  Вы мне почти симпатичны, но это может измениться.

Я ушел. Молодые полицейские, которые меня привезли, ждали у двери кабинета, глядя, как работают маляры, и болтали с ними. Они предложили отвезти меня домой, но я ответил, что пойду пешком.

Я пошел по Мэйн-стрит мимо ИМКА, где я не был пять дней. Мне очень не хватало велосипеда и разминки. Я хотел, чтобы повседневная жизнь вернулась в свое русло. Я хотел снова быть один. Глядя на людей на тренажерах за стеклянной стеной, я постоял немного, ожидая прозрения, но его не последовало. Я вернулся на Триста первую и повернул на юг, к дому.

Проходя мимо бара «Хрустящий доллар» напротив «ДК», я вдруг остановился как вкопанный. Ну конечно! Это был единственный ответ, который имел смысл. Только этот смысл меня не обрадовал.

Синий «Бьюик» стоял около «ДК», а ангел сидел за одним из столиков и ел что-то вроде бургера-люкс. Возможно, он видел, как меня забирали полицейские, и решил, что ехать за ними не стоит. Он ждал меня.

Я не хотел, чтобы он последовал за мной теперь, и вошел в «Хрустящий доллар». Там царил полумрак, к которому глаза привыкали не сразу. Музыки не было. Хотя я больше двух лет жил через дорогу, сюда я никогда не заходил. Бар оказался меньше, чем я думал, - всего один ряд деревянных столов справа и длинная стойка с табуретами слева. Кабинок не было. За одним из столов сидел молчаливый пьяница лет пятидесяти в яркой гавайской рубашке, устремивший глаза куда-то в прошлое.

У стойки стояли двое, тихо о чем-то беседуя. Женщина выглядела как ветеран Норт-Трэйл, лица мужчины в помятом пиджаке я не видел.

Я подошел к стойке и заказал длинноволосому бармену неопределенного возраста - от сорока до шестидесяти - пиво «Будвайзер». Он дружелюбно улыбнулся, подмигнул и сказал:

–  Момент.

Никакой музыки - это было приятно. Я никогда не понимал, почему, если вы садитесь к кому-нибудь в машину или приходите домой, чтобы поговорить, люди включают музыку.