Место третьего
Шрифт:
— Сэймей, я… — Соби озадаченно хмурится. — Я не уверен, что смогу…
— Перемести меня к клинике! Сейчас же!
— Если моей Силы не хватит, по дороге может случиться всё что угодно. Мы можем погибнуть.
— Соби! — бросив его телефон на кровать, торопливо залезаю в ботинки и хватаю со стула куртку. — Перемести меня к клинике Кимори. Это приказ! И мне наплевать, где ты будешь искать Силу, чтобы его исполнить! Быстро!
«Быстро» — это, видимо, в понимании Агацумы, черепашья скорость, с которой он поднимается на подрагивающие ноги, держась за стол, и делает спотыкающийся шаг ко
— Давай же! — цежу сквозь зубы, потому что он всё ещё медлит.
— Выполняю… — слабо шепчет он, и стены комнаты летят на меня, превращаясь в кирпичную ограду клиники.
Тут же становится ужасно холодно — оказывается, на улице метель. Быть того не может! Я оглядываюсь на Соби, который переместился на улицу в чём был — то есть в майке, домашних брюках и босиком, — вырываю руку из его ладони, и он, тяжело привалившись к ограде, медленно сползает на снег.
— Возвращайся домой, — бросаю я, бегом направляясь к входным дверям.
Не знаю, слышал он меня или нет. И не знаю, хватит ли у него сил на обратное перемещение, но в эту минуту Соби не тот, за кого я должен волноваться.
— Аояги, — сообщаю я дежурной, ещё даже не дойдя до стойки. — Аояги Рицка.
— Когда поступил? — спрашивает она, неторопливо набирая фамилию на клавиатуре.
— Вчера.
— В какое отделение?
— Я не знаю! Где он?
— Пожалуйста, не нервничайте. Вы родственник?
— Я его брат.
Она, как нарочно, медленно крутит колёсико мыши и наконец кивает.
— Неврология, стационар. Пятый этаж, палата…
Я срываюсь с места, не дослушав, подбегаю к лифту и, досадливо глянув на старика с костылями, который еле вползает в кабинку, взлетаю вверх по лестнице. Очутившись на пятом этаже, озираюсь и вижу в конце коридора родителей, примостившихся на лавочке.
— Где Рицка?
— О, — папа окидывает меня изучающим взглядом, — добрался за десять минут. Ты что, на вертолёте летел?
— Нет, телепортировался! Где он?
Отец кивает на прозрачные двери, ведущие в отделение стационара, за которыми снуют медики.
— К нему нельзя, — говорит он, когда я уже шагаю к двери. — Сейчас им занимаются врачи. Сказали, пустят, как закончат.
— Юки… Что же это?..
Мама, которая всё это время сидела, уткнувшись лицом в ладони, наконец выпрямляется и, кажется, только тут замечает меня.
— Сэймей… Где ты был? — спрашивает она уже не со злостью, а смертельно уставшим хриплым голосом.
На экспресс-сочинение легенды я сейчас просто не способен, поэтому пожимаю плечами.
— Прости, мама. Были дела, связанные с Гоурой. Я потом расскажу.
Она только разочарованно качает головой, но больше не задаёт вопросов. Не до меня ей сейчас, а пока Рицка болеет, и не будет. А когда он поправится, она уже и не вспомнит, что я где-то пропадал две ночи.
— Как он? — обращаюсь я к отцу, как к наиболее вменяемому из двоих.
— Сказали, состояние стабильное, — отвечает он не слишком уверенно. — Физически он здоров.
— Тогда в чём дело? Почему он не просыпался? Можешь рассказать всё подробно?
— Могу, присядь, — когда я устраиваюсь рядом, он тяжело вздыхает. — Вчера
Мисаки заметила, что Рицка не пошёл в школу — его курка висела в прихожей. А вот твоей там не было. Она решила, что ты вернулся накануне очень поздно, и пошла выяснять, почему ты ушёл в школу без него. Он спал, хотя был уже полдень…— Я пыталась его разбудить… звала… тормошила… — всхлипывает мама, глядя перед собой совершенно дикими глазами. — Он не отзывался… он… как будто просто спал… он…
— Она вызвала скорую, — поморщившись, перебивает отец, — потом позвонила мне, начала искать тебя, ты не отвечал, потом телефон оказался выключен…
— Что говорят врачи?
— Сначала сказали, что он в коме, но причину определить не смогли и не знали, очнётся он или нет. Мы с Мисаки провели тут весь день и всю ночь. Он проснулся только под утро, но…
— Так с ним всё в порядке или что?
— Он… — отец поджимает губы и смотрит на маму.
— Он нас не узнал, — хлюпает она. — Он испугался, когда нас увидел.
— То есть… он вас не помнит?
— Сэймей, он вообще ничего не помнит, — тихо бормочет отец. — Даже собственного имени.
Меня прошибает ледяной пот. Я с усилием сглатываю.
— Как это — не помнит?
— Врачи думали, что это может быть кратковременная потеря памяти из-за травмы головы, но никакой травмы не было. Мисаки пробыла с ним позавчера весь вечер и, поскольку тебя не было, сама уложила его спать. Всё было нормально. Поэтому…
— Что?
— У него… полная амнезия.
Я закрываю глаза и стараюсь дышать глубоко. Это словосочетание каменной плитой придавливает сердце.
— Врачи надеются, что это временное явление, но поскольку травмы не было… Одним словом, пока они не выяснят причину, точно ничего не скажут.
— Если не травма, то… причин может быть много. А вчера… в смысле, позавчера что-нибудь происходило? Что-то странное, или… — неужели всё-таки Система? — Может, он вёл себя как-то странно?
— Мисаки говорит, что нет.
— Ничего не было странного, — кивает мама. — Разве что… Он был каким-то вялым, но я решила, что он просто устал. Был сонным весь день. Но с ним такое и раньше бывало, когда он не высыпался.
Не высыпался, ага. В воскресенье.
И тут у меня мурашки пробегают по коже, когда я вспоминаю… Он сказал, что день чёрный. Почему он так сказал? Неужели что-то почувствовал? Или… интуиция подсказала? У Рицки был чёрный день. А я не остался дома. Отмахнулся от него, когда он звонил. Не вернулся, хотя мог бы насторожиться. И всё ради чего? Ради сражения с двумя дурами!
— Что такое? — хмурится отец. — Ты что-то вспомнил?
— Да нет, просто… думаю.
Двери отделения вдруг распахиваются, и к нам выходит врач, держа в руках уже нашпигованную разноцветными листами карту.
— Сенсей… — мама поднимается ему навстречу, прижимая руки к груди. Мы с отцом тоже поневоле встаём.
— Пришли результаты анализов, — хмурится он. — Анализы чистые.
— Но ведь это же хорошо, правда? — мама оборачивается к нам, ища поддержки.
— Нет, мама, — отвечаю я. — Это не хорошо. Это значит только то, что никаких соматических заболеваний они не нашли. Выходит, они по-прежнему не знают, что с ним.