Место третьего

— На здоровье, Рицка, — ровно отвечает отец за маму. — Конечно, ты можешь идти к себе, если больше ничего не хочешь.

— А как же чай? — оживляется мама.

— Чай мы попьём наверху, спасибо, — решаю я и, оставив наполовину полную тарелку, ухожу вместе с Рицкой. Ну их к чёрту. Обоих.

Эффект носит название «каждый раз как в первый». Ведь уже несколько лет знаю, что мама — истеричная дура, а отец — равнодушный истукан, лучше всего умеющий складывать лицо кирпичом. Но каждый раз этому поражаюсь. И как только не устаю? Впервые я посмотрел на родителей другими глазами, когда вернулся из Лун на зимние каникулы. И с тех пор моё знание об их истинной сущности только прогрессирует. Но когда надеешься, что выучил о них всё, когда думаешь, что они уже не смогут тебя ничем удивить и сюрпризов можно не опасаться… всё начинается по новой.

Первый месяц Рицки дома становится для меня неимоверным, бездонным озером бреда, в которое я окунаюсь ежедневно, плаваю, хлебаю его, наблюдаю и хоть как-то стараюсь пресечь. А для самого Рицки этот месяц наверняка становится сущим адом…

Осваивается он на удивление быстро. Уже через день спокойно ориентируется в доме и с первой попытки находит у себя в спальне нужные вещи. Видимо, какая-то память тела всё же срабатывает. Рицка с интересом рассматривает свои школьные тетради, пишет предложения на листочке, чтобы сравнить почерк, который, кстати, не изменился. Пару раз при мне включает компьютер, ходит по последним ссылкам. Но узнав, что раньше в основном играл в сетевые игры и общался с другими игроками на форуме, оставляет компьютер в покое.

Ещё он начал много читать. Полагаю, со скуки. В школу ему пока вернуться не разрешают, да он и не горит желанием. Зато навёрстывает, и довольно быстро. Сначала я подсунул ему прошлогодние учебники. Рицка полистал, поморщился и сказал, что этот материал он более-менее помнит. Поэтому сверился с записями в дневнике, что проходили в школе последним, и стал штудировать учебники этого года.

А я уже и не знаю даже, чем его занять. Мне всё время кажется, что ему скучно и что он от нечего делать взялся за учёбу. Я прихожу к нему, тормошу, предлагаю погулять, сходить в кино, в кафе, да просто хотя бы дома фильм посмотреть. Но он вежливо отказывается, объясняет, что, если не будет заниматься, потом не догонит, и снова ныряет в книгу. Ну да, не догонит. Особенно если учесть, что к началу третьего семестра класс только пол-учебника одолел, а он уже к концу подобрался.

Да и вообще Рицка стал очень… замкнутым. Понятное дело, что в его ситуации радостного мало, но я, как и мама, ждал от него другого поведения. Ведь человек, который ничего не помнит, должен хвостом ходить за родственниками и требовать рассказов о своей прежней жизни. Это было бы логично. Но максимум, что проявляет Рицка, — это сдержанный интерес. Да, он может что-то узнать или попросить рассказать, но как-то… между делом, что ли. Как будто его это особенно не волнует. Я даже пришёл к выводу, что сам чаще предлагаю что-то рассказать, чем Рицка спрашивает.

Замыкается он не только в плане интереса к прежней жизни, но и к нынешней. Он почти не рассказывает мне, что с ним происходит, о чём он думает, что его гложет. Только задав с дюжину разнообразных вопросов, мне удаётся вытянуть из него хоть что-то.

Например, я узнаю, что иногда он понимает, когда делает что-то не так, как прежде. Говорит, это похоже на умывание в гостях, если приходится чистить зубы новой зубной щёткой. Ответа на вопрос, откуда он помнит, как ощущается старая и новая щётки, он, разумеется, не знает.

Или, скажем, его сны. Сначала Рицке ничего не снилось, но потом сновидения вернулись. Он думал, что, возможно, так пробуждается его память. Но когда рассказал мне пару снов, в которых фигурировал я, и я ответил, что такого на самом деле не было, расстроился и вообще перестал об этом говорить.

Я вижу, что он отчаянно хочет вспомнить себя прежнего. Но когда спрашиваю, для чего, получаю ответ, ясно говорящий лишь об одном. В первую очередь он хочет этого не для себя…

Ну ещё бы. Понятно, откуда ноги растут. То, что я наблюдаю со стороны родителей — а преимущественно, разумеется, мамы, — порой ввергает меня в шок.

Например, все её разговоры с Рицкой неминуемо обрываются посередине этим полумечтательным-полуболезненным «а вот прежний Рицка…». И далее следует рассказ о некоем «прежнем Рицке», видеть которого в нынешнем она, похоже, решительно не хочет. Мама говорит с ним как с каким-нибудь дальним родственником, который приехал погостить, и ему безумно интересно услышать о привычках и поведении её младшего сына. Рицка в ответ на это только молчит и иногда извиняется, но чтобы увидеть, как сильно он при этом огорчается, особо всматриваться не нужно.

Всё это выглядит настолько мерзко, что я, как могу, эти мамины рассказы о прошлом немедленно пресекаю, а Рицку стараюсь тут же чем-то отвлечь. Но спустя неделю после его возвращения домой за ужином отец недвусмысленно намекает, что пора бы мне уже и в школу возвращаться, иначе этот учебный год закончить не смогу. И так почти все итоговые тесты пропустил, везением будет, если сумею быстро сдать всё в каникулы. Так что приходится послушаться и уже на следующий день отправляться к Учияме-сенсей на поклон. Выслушав мою историю, она обещает помочь, но становится предельно ясно, что на ближайшие недели две мне придётся поселиться в школе, как я до этого жил в клинике. А значит, контролировать ситуацию дома уже не смогу.

В том, что мой контроль тут просто необходим, убеждаюсь уже через пару дней, приползя домой после четырёх тестов и застав совершенно жуткую сцену.

Мама с Рицкой сидят на диване в гостиной, держа на коленях огромный семейный фотоальбом двадцатилетней давности. Рицка отвернулся к стене, изредка скашивая глаза на фотокарточки, мама ожесточённо тычет пальцем в одну из них.

— Я ведь только что говорила! Это твой дедушка. Неужели трудно запомнить?! Вот, смотри. Посмотри, я сказала! Видишь?

— Да.

— Кто это?

— Это мой дедушка.

— Конечно! Я же три раза тебе уже показала!

— Мама, ты что творишь?! — подбежав, выхватываю альбом у неё из рук и швыряю в кресло.

— А ты как думаешь? Он должен знать своих родственников. Он совсем никого не узнаёт!

— Разумеется, не узнаёт. У него амнезия.

— Вот пусть и вспоминает, — поднявшись с дивана, она бросает на Рицку брезгливый взгляд. — Посмотри на него, Сэймей. Ему даже неинтересно. Я почти два часа ему рассказываю и показываю, а он не может никого запомнить.

— Рицку нельзя перегружать информацией, — говорю я, сдерживаясь изо всех сил. — Не нужно заставлять его, если ему это не интересно.

— А должно быть! Это же его семья.

— Его семья сейчас — это мы. А ты даже не пытаешься…

— Это ты не пытаешься! Ты ничего ему не рассказываешь и не показываешь — только выводишь гулять, как собаку. А ему нужно вспоминать! Он должен хотя бы знать, кто его родственники и кто он сам.

— Мама, ты такую глупость сейчас сказала…

— Я хоть что-то для него делаю, Сэймей.