Меж двух огней

Бомба летит прямо нам под ноги, я не успеваю ничего сделать. Гейл отбрасывает арбалет, хватает меня поперек талии и оттаскивает прочь. Мы падаем на деревянные обломки чьей-то лачуги. Краем глаза замечаю парящий в воздухе обрывок флага. Человек, что держал его, лежит в двух шагах от нас. Он мертв. С его залитого кровью лица так и не сошла удивленная улыбка. «Это и правда ты, Сойка?».

Нечем дышать, легкие заполнены дымом. Осколки от разорвавшейся бомбы летят во все стороны, и Гейл сильнее прижимает меня к земле, прикрывая собой. Я прячу лицо у него на плече, уткнувшись носом в воротник костюма. Мне страшно. Я не знала, на что шла. Знал ли Хеймитч, который сейчас наблюдает за происходящим из Штаба, остается только догадываться. Уже в планолете я замечаю, что наш отряд поредел. Из тех, кого Боггс послал охранять меня, назад не вернулся никто.

— Опять все погибают из-за меня, — почти шепотом говорю я Гейлу, пока мама помогает мне переодеться из защитного костюма в больничную сорочку.

В госпитале Тринадцатого очень шумно. Я не помню, как мы добрались, но это, наверное, и не нужно.

— За тебя, глупая, — поправляет меня Хоторн.

Он сидит на соседней койке, встревоженная Прим обрабатывает его раны. Они намного серьезнее, чем мои.

— Это ничем не лучше. Кто я такая, чтобы умирать за меня?

Друг притворно вздыхает и протягивает руку, чтобы коснуться моего лба.

— Видимо, ты сильно приложилась головой о камень, когда падала, раз забыла, кто такая.

— Не смешно, Гейл, — сердится Прим.

— А мне кажется, даже очень.

Снотворного мне не давали, но веки вдруг становятся слишком тяжелыми, чтобы продолжать держать глаза открытыми. Я мирно засыпаю под перебранку сестры и друга. Мне снится, что Примроуз на самом деле наша с Гейлом дочь. Странные у меня все же сны, даже без морфлинга.

========== Глава 12. Разрушительная ==========

Вина. По словам Президента Койн, сейчас наша главная задача — объединить Дистрикты и направить всю силу их ненависти на Капитолий. Часть из них почти целиком перешла на сторону повстанцев, но есть и такие, в которых страх перед Сноу все еще сильнее надежды на светлое будущее, в котором не будет места Голодным Играм. Люди боятся. А я должна избавить их от тревог и сомнений. Заставить поверить, что они больше не одни. Вселить уверенность, что все будет хорошо. Показать, что я буду с ними, что бы ни случилось.

В Дистрикте-4 гражданская война в самом разгаре, в Дистрикте-7 все уже закончилось, а в Первом и Втором ничего еще не начиналось. Мы летим в горячие точки, терпеливо и бесстрашно облетая их одну за другой: задумчивая я с заряженным разрывными стрелами луком и сорванным голосом, хмурый Гейл с арбалетом и ожогом спины второй степени, невозмутимая Крессида с карманной камерой в одной руке и ружьем в другой, уставшие Кастор и Поллукс с тяжелой аппаратурой на спинах, сердитый Боггс, с губ которого не срывается ни одного лишнего слова, только приказы.

Мы побеждаем, но цена нашей победы растет с каждым днем. Теряем своих бойцов и союзников из дальних Дистриктов, миротворцев и повстанцев, солдат и мирных жителей, мужчин и женщин, стариков и детей. Кто-то погибает от ран, кто-то — от болезней, кто-то — от голода, а кто-то — от тоски по ушедшим. Одни умирают сейчас, другие умрут чуть позже. Плутарх не замолкает ни на минуту, твердя об успехах каждой проведенной операции, но я не вижу ничего, кроме Смерти, которая так и косит ряды людей, что стоят вокруг нас плотным кольцом и спасают мне жизнь, охотно подставляясь под смертельный удар.

«Может быть, хватит?!» — иногда так и хочется закричать мне. Может, нам все же стоит остановиться? Останется ли в конце хоть кто-нибудь, кто сможет насладиться сладким вкусом победы и видом мирного неба над головой? Слово берет Президент Сноу. Словно чувствуя моё состояние, словно читая мои самые потаенные мысли, которые я никогда не осмелюсь озвучить, он призывает к перемирию. Говорит, что мы не понимаем основной принцип выживания и не созидаем, а разрушаем. Обещает, что, если не остановиться, не выживет никто. Камера резко берет крупный план. Сноу уже не приказывает — он просит. Даже умоляет. Задуматься, переосмыслить, понять. Но все вокруг, и я в том числе, знают, что это не больше, чем очередная игра. И ещё все знают, что перемирие уже невозможно. Слишком много всего произошло, слишком далеко мы — и Сноу — отошли от последней черты. Пути назад нет. И всем уже все равно, что скрывается за той чертой.

Мы регулярно просматриваем репортажи из Капитолия. Ни Пит, ни Президент Сноу на связь больше не выходят. В отсутствие хороших новостей Фликермен вещает о непростом положении столицы и ближайших к ней Дистриктов, о забастовках, о перебоях с поставками продуктов, а также раздает указания местным жителям. Что делать, чем запасаться. Всей правды он, конечно, не сообщает — ни к чему лишний раз волновать и без того нервных капитолийцев — но война медленно, шаг за шагом подбирается к Капитолию. Город увешан громадными фотографиями государственных преступников, на которых вот-вот начнется охота. Китнисс Эвердин, Гейл Хоторн, Плутарх Хевенсби, Хеймитч Эбернети, Бити Летир, Финник Одэйр. Мы зловеще улыбаемся со стен небоскребов и направляем оружие на мирных жителей города. Камера по очереди демонстрирует каждого. Поймав на себе мертвый взгляд бирюзовых глаз, я вдруг вспоминаю, что не видела Финника с тех пор, как меня выписали из госпиталя. Решаю навестить его, но Хеймитч отлавливает меня на полпути к больничному отсеку и качает головой.

— Он тебя не узнает, Китнисс. Он вообще никого не узнает. Только все время зовет Мэгз и Энни.

Мы прибываем в Дистрикт… Восьмой? Девятый? Я сбилась со счета. Осматриваюсь. Может, взгляд зацепится за что-то особенное, непохожее на то, что я видела раньше, и это даст мне подсказку, где мы находимся? Но обстановка все та же: разрушенные дома, засохшие лужи крови на тротуаре, дети, рыдающие над телами родителей, пронзительный свист пуль и хмурое, грязно-серое от дыма небо. Повсюду — на каменных обломках зданий, на фонарных столбах и даже на деревьях — черно-белые плакаты. Это дело рук не Сноу, а Койн. Снова мы? Нет.

Примроуз Эвердин. Моя Прим. Ее сфотографировали во время нашей поездки в Двенадцатый. Босая, она стоит посреди Главной Площади, на останках Дома Правосудия и его обитателей. Волосы растрепаны, впалые щеки испачканы угольной пылью и пеплом. Тонкое платье выше колен не скрывает худые ноги, к которым жалобно жмется облезлый кот с рваной раной на правом боку. Руки безвольно висят вдоль тела. Она не плачет. На одних фото она смотрит вверх, в небо. На других — вниз, словно пытается успокоить испуганного кота. На третьих ее пристальный взгляд устремлен прямо в камеру. И это, наверное, страшнее всего. Моя Прим. Моя младшая сестренка, в чьих глазах уже не осталось надежды.

========== Глава 12. Холодная ==========

Нетерпение. Мы пытаемся отвлечь внимание Сноу вспыхивающими тут и там восстаниями. Это нетрудно. Гораздо сложнее придумать, как спасти пленников, томящихся в подземельях Капитолия. Впервые за много дней их имена звучат в зале для переговоров. Это я требую от Койн выполнить условия нашей сделки, зная, что договор будет иметь силу ровно до того момента, пока Дистрикты не объединятся. Дальше моя судьба, как и судьбы моей семьи и пленников, неизвестна. Президент нетерпеливо отмахивается от меня, но я настаиваю. Койн смотрит на меня снисходительно, словно на неразумного ребенка, и устало повторяет, что это слишком опасно. Не в силах больше сдерживаться, я кричу и размахиваю руками. Плутарх наблюдает за мной и одобрительно кивает головой. «Вот она, наша Огненная Китнисс». Уничтожаю его взглядом. Мужчина замолкает, но ухмылка не покидает его тонких губ до самого конца собрания. Позже, уже за дверью Штаба, Эффи сочувственно гладит меня по плечу и обещает поговорить с Хеймитчем.