Между нами. На преодоление

На него невероятно приятно смотреть в действии. Никакой спешки, лишних движений. Ольховский весь такой — непостижимо цельный, уверенный в себе и состоявшийся мужчина. Без суеты и показухи.

Не сложилось с разговором — закончили, хотя много чего есть высказать. Голоден — приступил к готовке. Мешают — сдвинул в сторону. Нет демонстративной агрессии, злости. А ведь на его месте, наверное, любой бы легко сорвался. Даже я, возможно, наорала бы…

Этот человек, видимо, влияет на меня медитативно. Я успокаиваюсь и решаюсь признаться:

— Я была замужем примерно год, — он поднимает глаза и внимательно слушает, — больше десяти лет назад. Не получилось, разошлись. Быть в отношениях — труд. Знаю, что со мной в этом плане непросто. Всё так и есть, принимать заботу я не умею, потому что привыкла к обратному — заботиться. Не обещаю, что перестроюсь сразу, но я попробую раскрыться. С тобой — мне хочется этого, Мир. Но не требуй от меня больше, чем я могу, пожалуйста.

Ольховский возвращается к схватившейся яичнице, ловко переворачивает её деревянной лопаткой и снова прикрывает крышкой. Убавляет огонь и движется ко мне.

Немного разводит колени и устраивается между ними. Кладет ладони на мою поясницу и тянет на себя. Взглядом своим серьезным простреливает самую душу.

— Я на тебя не давил и не собираюсь, Адель. Взрослые люди, у обоих багаж прошлого, благодаря которому теперь лучше понимается, что приемлемо, а что — нет. Если ты почувствуешь, что тебе некомфортно со мной, имеешь полное право уйти в любую минуту.

Киваю.

— Ты тоже, — шепчу блекло. Потому что эта мысль задевает…

30. Главный эксперимент моей жизни

Будем идти на преодоление.

— Так ты не против остаться здесь до завтра? Или есть другие планы? — Не против. Планов нет. Отпуск бесцельный. — Будем считать, с этого момента у него появилась цель, — расплывается в многообещающей улыбке.

А в глазах такое ярое предвкушение…

Улыбаюсь, заражаясь энергией. Которая вдруг бьет фонтаном и вынуждает активничать. Спрыгиваю, когда Мирон отходит проверить готовность блюда, и занимаюсь сервировкой. Блуждающий по кухне аромат заставляет желудок радостно сокращаться. С аппетитом поглощаем завтрак, переглядываясь. Под конец я отпиваю немного теплой воды вместо чая, потому что у Мира есть только кофе, и усмехаюсь, одолеваемая флешбэками.

Ольховский слегка приподнимает бровь в немом вопросе.

— Да ничего, — отмахиваюсь непринужденно, — просто вспомнились вдруг все казусы с водой и не только. Представь себе, я за всю свою жизнь не попадала в такое количество глупых ситуаций, как за эти полгода в твоем присутствии.

Он лишь загадочно хмыкает, уминая бутерброд.

— Поверь, эти ситуации… не казались мне глупыми, — отвечает немного погодя, — они провоцировали меня на интерес… — иронично качает головой и ухмыляется. — Потрепали мы друг другу нервы.

С этим охотно соглашаюсь, хихикнув. Настроение резко взлетает. Мирон рассказывает, что в гуще леса есть речка, и мы решаем прогуляться к ней днем. А до этого несколько часов подряд сцепляемся языками, обсуждая буквально всё на свете. Первый полноценный разговор, с ума сойти. И где-то на периферии зажигается лампочка с надписью: «Господи, как же с ним интересно». Кто бы мог подумать?.. С неотесанным грубияном, которого не выносила.

В обед тепло одеваемся и неспешно шагаем к лесу. Туман покрывалом застилает деревья, воздух пахнет скорой зимой, он уже холодный, но пока ещё не кусает щеки морозцем.

Много смеемся, пугая взрывом хохота редких ворон, которые с возмущенным карканьем отлетают подальше. Я держусь за любезно предоставленную мне руку, согнутую в локте, и искренне наслаждаюсь променадом. Это необычно — делить с мужчиной своё время, мысли, понимать его юмор, радоваться, что и он схватывает на лету твой, хотя вас разделают взгляды на жизнь, менталитет, характер и… возраст. Одиннадцать лет разницы — это далеко не мало.

Мы осторожно знакомимся, избегаем острых углов и откладываем вопросы, в которых не находим взаимопонимания. Барьеры не исчезнут по мановению волшебной палочки — оба это осознаем.

Речка совсем узенькая, где-то метра два в ширину, но с удивительно крутым течением, волны которого ударяются о встречные булыжники, разбиваясь тысячами мелких брызг.

Несколько минут следим за этим зрелищем у края берега и улыбаемся, когда капли оседают на нашей верхней одежде. Но, опасаясь, что такими темпами намокнем, Мир ведет меня назад и усаживает на крупное бревно.

Дышу полной грудью, впитываю свежий воздух, любуюсь природой. Даже погода не портит общего впечатления, у меня душа ликует от эффекта единения с чем-то истинным. С детства так, если вокруг лес или горы.

А потом Ольховский, задумчиво водя большим пальцем по тыльной стороне моей ладони, которую держит, ненавязчиво интересуется:

— Что бы ты сделала, если бы я не приехал ночью? — Легла бы спать. Как все нормальные люди.

Я, само собой, понимаю, что речь идет о другом, и мы сейчас будем обсуждать произошедшее вчера. Мой смехотворный ответ принимается Мироном как паясничество, и мужчина не спешит подхватить позитивный настрой. Терпеливо ждет нормального ответа.

Вздыхаю шумно, очень жаль портить такую чудесную атмосферу, но нам действительно необходимо обговорить эту ситуацию. Неприятную.

Оборачиваюсь и ловлю его пристальный взгляд.

— У меня есть огромный недостаток: я не боец. Я очень быстро разочаровываюсь. И соответственно — сдаюсь. Не пробую менять обстоятельства и тем более… людей. Я правда не умею бороться, Мир, потому что сопротивление причиняет мне боль. И, да, если бы ты не приехал ночью, после увиденного в ресторане я расценила бы это как точку в истории, которая толком даже не началась. Соперничать с другими женщинами — не моё.

Я снова по ощущениям переношусь в сцену у подъезда, где слышу короткое «да» и погибаю. В эти безжалостные секунды, когда думала, что он связан с другой. Это больно. У меня раньше не было никого, кто мог бы причинить подобную боль. Я испугалась. Сильно. Не объяснить, как душа отлетает к чертовой матери в такие моменты. Разум затмевают чувства, они беспощадны в своем проявлении. Умом позже я приняла, когда анализировала поступки Мира, что к ненужной женщине никто не сорвется посреди ночи, покинув важное мероприятие, но это осознание не кры?ло первую реакцию. Ты будто пережил клиническую смерть и помнишь каждый миг провала в черноту. Пусть и вернулся к жизни.

Признаваться в таком сложно, я сейчас открыта и уязвима.

Но раз уж мы решили строить отношения, по-другому никак. Откровенность за откровенность.

Ольховский сжимает мою ладонь сильнее. Будто благодарит за честность и поддерживает без лишних слов.

— Если бы я позвал тебя с собой, разве ты бы поехала?

Не произношу очевидное вслух. Зато это делает он:

— Не поехала бы, и смысла не было тебя просить.

Опускаю ресницы. К счастью, нет надобности объяснять, почему я бы не поехала. В качество кого? Да и вряд ли в ближайшем будущем буду готова появиться с ним вдвоем на публике. Мне нужно время.