Между вороном и ястребом
Шрифт:
– А потом эта нежная, пусть и снисходительная любовь умерла, и Аластор вряд ли смог бы сказать, когда именно. Когда Мэнди нарушила запрет матери и рассказала Беатрис об их с Айлин побеге? Впрочем, нет... тогда Аластор готов был простить сестру. Если бы она только поняла, что едва не натворила' Если бы попросила прощения! Но ведь этого так и не случилось...
– А после этого Лоррейн, уже знавшая о проступке сестры, но не усвоившая этот урок, донесла Беатрис о ночном визите Айлин - и вот теперь Беатрис нет, нет, нет... Нет и никогда не будет! Мерзкая сплетня, принесенная его сестрой, решила судьбу Беатрис, едва не стала
– Но кузены Райнгартены никогда не делали ему ничего плохого! Не просили ни чинов ни привилегий ни даже просто родственного внимания, оказывать которое прямо предписывает этикет' А ведь Аластор ни разу не позвал их ни на музыкальный вечер ни на тренировку, ни попросту в гости, хотя других приглашал частенько Аранвенов и Дункана, месьора д'Альбрэ... Даже вольфгардцев и лорда Кастельмаро!
– Да. таксе откровенное пренебрежение родственниками - это уже откровенная грубость, а со стороны короля - и вовсе немилость! Причем заметная всему двору! Надо же. как вовремя он об этом подумал...
– - Разумеется, я составлю грандсиньоре Лоррейн эликсир для свежести лица - заверил Лучано. как-то незаметно оказавшийся за столом - И грандсиньоре Амандине - тоже. Ручаюсь, эти прелестные дамы не утратят красоту, даже подарив грандсиньорам по дюжине наследников и наследниц. У нас в Итлии говорят, хочешь увидего свою жену через двадцать лет - посмотри на ее матушку! А грандсиньора Джанет. несмотря на зрелый возраст, поистине прекрасна, не так ли. монсиньор?
– Аластор, вынырнув из размышлений, едва не вздрогнул. Монсиньором Лучано должен был его назвать, когда в чашках кузенов окажется зелье. Но... когда успел?'
– Когда разливал шамьет второй раз? Или это был уже третий?.. Когда показывал лорду Этьену, как в Итлии посыпают шамьет тертым шоколадом? Или когда предлагал командору апельсиновые цукаты, «лично сделанные его. Лучано, почтенным батюшкой»? Или... Да какая разница?1 Важно, что желто-зеленые кошачьи глаза сверкают ясно и дерзко, сам Лучано любезен и весел, а в минских чашках расписанных золотом по тончайиему белоснежному фарфору, исходит пряным ароматом коварный шамьет...
– Ледяное отвращение к самому себе накрыло Аластора с головой и заморозило, словно он оказался голым посреди метели.
– «Похоже, этот экзамен на короля я провалил.
– подумал сн с беспощадной откровенностью.
– Месьор наверняка сказал бы. что и на фехтовальщика - тоже Если взял в руки оружие - бей! Сомневаться нужно было раньше, и все-таки... Не могу. Просто не могу! Будь Айлин у похитителей в руках, я бы пошел на что угодно! Однако она в безопасности, а меня., мутит от мысли о том. во что я превращусь, сделав это...»
– Подождите, милорд - уронил он. и лорд Этьен замер, не донеся чашку до рта
– Постазил ее на стол и недоуменно взглянул на Аластора.
– Рядом с ним отражением стихийника застыл его кузен.
– Лорд Этьен... лорд Эжен...
– Говорить было сложно. Аластор отлично помнил нужные вопросы, но когда учил их. написанные на листе идеально четким почерком канцлера, то малодушно надеялся, что легко получит ответы словно ключи
от города, сдавшегося без осады и штурма. А теперь получилось, что он сам отказался от этого пути, такого простого, требующего лишь крошечной уступки дурацким принципам... В конце концов, разве он не король? Разве не властен в жизни и свободе своих подданных, присягавших ему. клявшихся в покорности?– «А ты клялся отвечато им справедливостью и великодушием, - зло возразил он себе - Ну и где ты во всем этом видишь справедливость? Не говоря уж о великодушии? Дай им хотя бы шанс! И себе - тоже. Им - чистосердечно признаться, себе - сохранить честь»
– Милорды...
– продолжил он тяжело и упрямо.
– Прежде, чем вы сделаете еще глоток... Я хочу... Нет. я должен спросить вас. Если я не прав, то с радостью попроиу прощения и буду считать себя вашим должником за нанесенную обиду. Но если нет... Лучше бы вам ответить, пока еще я спрашиваю как ваш родственник... а не только король. Хорошс подумайте, прежде чем отвечать... Милорды, вы ничего не хотите мне рассказать?
– Быстрый короткий вдох Лучано он скорее почувствовал, чем услышал.
– «Прости.
– мысленно попросил Аластор.
– Ты так старался, а я все испортил. Но по- другому я не могу. И надеюсь, что не ошибся иначе все будет гораздо сложнее и неприятнее Очень надеюсь! Баргот бь; побрал эти игры с честью и права королей!»
– Ваше величество..
– начал Этьен Райнгартен то ли возмущенно, то ли испуганно, а потом..
– Все-таки идиотто, как говорит Лу. магистр Ордена точно не был Он посмотрел на Аластора в упор, потом - на Лучано. бесстрастно и любезно улыбающегося, потом - на свой шамьет и снова на Аластора
– А потом коротко и быстро тронул запястье кузена, тоже поднявшего было чашку. Лорд Эжен тут же опустил ее на стол. Фарфоровое донце глухо стукнуло о полированную столешницу и Аластор глубоко внутри передернулся от этого звука.
– Прежде, чей сделаем глоток..
– тихо повторил лорд Этьен - Ваше величество, неужели это...
– Он опять посмотрел на чашку с нескрываемым страхом и отвращением, словно на ядовитую змею, внезапно поднявшую голову среди вазочек и блюдец.
– Аластор стиснул зубы и глянул на Лучано. Тот ответил едва заметно приподнятой бровью
– Скажи.
– велел Аластор. изнывая от стыда и злости на самого себя
– Оба Райнгартена замерли в креслах, и только их взгляды метались от Аластора к Лучано и обратно, каждый раз цепляясь за проклятый шамьет. темными пятнами замерший в чашках
– Зелое правды - бесстрастно отозвался Лучано и. чуть подумав, добавил - Если его величество позволит, я с радостью разделю его с грандсиньорами чтобы доказать полную безвредность.
– Правды, значит...
– тихо повторил лорд Этьен.
– Потом повернулся, посмотрел кузену в глаза - долго, пристально..
– Теперь уже Аластор замер, боясь прервать этот безмолвный разговор, а потом оба Райнгартена разом кивнули друг другу, словно подтверждая некий договор, и... одним махом выпили шамьет!
– Апдгтор. ИЯуМЛРННП ГМПТП^ЯШИЙ ня НИХ. угпкипяп КДК ДПИННП яыдгхнул Пучлнп
– А кузены, опустили чашки так слаженно, словно тренировались этэ делать, выпрямились и подобрались в креслах, и на лицах их так же одновременно проступило странное выражение больше всего похожее на... облегчение.