Миллион для гения
Шрифт:
– На дороге перевернулся грузовик…
Несколько машин, сбившись в стайку на трассе, в темноте, под дождем, образовали собой светящееся пятно, а в середине его пылал автомобиль, и сквозь прозрачные окна были видны лица еще не задохнувшихся, еще живых людей. Зрители на дороге достали свои телефоны и камеры и начали снимать. Почему они не помогут им? Почему не откроют двери, не разобьют окна, ведь в машине люди! Они еще живы! А толпа зевак все стояла и продолжала снимать свое эксклюзивное кино…
– В Подмосковье сотни людей тушат торфяной пожар…
Ветки горели, яркие огоньки выстреливали своими разрядами из высохшей коры, и огонь мчался по верхушкам деревьев, по лужайкам, по крышам домов.
– Кризис на финансовых рынках…
– Чрезвычайное положение из-за вспышки чумы…
– В Сирии в мятежный город введены танки…
– В Н… области в результате пожара сгорели 3 частных дома. Погибли люди…
– В Пакистане при взрыве уничтожены 16 бензовозов с топливом…
– Погибли люди…
– Погибли люди…
– Погибли люди…
Этот круг на его горке, на веселом аттракционе давался тяжелее всего. Это были самые обыкновенные новости. Но то, что случилось сегодня, то, что еще где-то происходило или уже произошло, напоминало апокалипсис, конец света. Галя сидела и продолжала спокойно смотреть на экран.
– Привыкла! Давно привыкла!
Тележка остановилась и замерла. Он отстегнулся. Он устало смотрел на экран, где шли новости погоды. Теперь уже ничего не могло произойти… только погода… Погода и больше ничего. Как могло случиться, что кроме погоды, сегодня ничего хорошего в мире не произошло? Люди, проснувшись, не посмотрели на небо и солнце, не улыбнулись друг другу, не подарили кому-то цветы, не сходили на премьеру... Значит, не было сегодня премьеры! Неба и солнца тоже!... Цветов не было и людей!… Вообще, никого не было!… Никого и ничего… Кроме погоды…
– Но, кто-то это делает? Кто-то собирает по всему миру эти ужасы и превращает наш день в кошмар… И жизнь нашу тоже…
Последний раз взглянув на экран и получив напоследок по лицу и ушам порцией рекламы, он выключил телевизор.
– Ну, как, мой писатель? – спросила его она. – Понравилось?
– Очень! – воскликнул он, – особенно про маньяка и про пожирателя денег.
– А я говорила! – воскликнула она. – Ты очень много теряешь… Ладно, я тебе больше не нужна?... Пойду. Сейчас начнется мой сериал…
Она даже не представляла, как сейчас была ему нужна. После всего увиденного и услышанного. Ему было тошно, было не по себе… Но она ушла, и теперь только книги, тысячи его книг оставались рядом. И вид этих небоскребов, отражающих вечернее солнце, приводил его мысли и чувства в порядок, в уютный привычный покой, который он так долго берег и сохранял для себя… Для себя. А как же они? А тот ребенок, который один дома?...
Лето закончилось. Оно растворило свою жару в холодных осенних лужах. Люди, вернувшись из отпусков, забросили летние дела и начинали жить по-новому – по-осеннему. Они начинали свой “сезон”. А поэтому ему не было жалко расставаться с этим летом. Летом, которое, отобрав немало сил и времени, подарило некоторый опыт в том непростом деле, за которое они с Галей взялись… и с Ангелом тоже.
За это лето он почти ничего не написал. Он не мог писать, потому что каждый день, просыпаясь и заходя в свой кабинет, видел, как на него смотрели с укоризной его книги. Горы книг. Небоскребы книг. А он все никак не мог расстаться с ними. Осень заморозила свои холодные лужи в первом морозце, снегом запорошила город и улицы, и только его пестрая улица и его небоскребы стояли, подпирая потолок, не тронутые и никому не нужные. Пока не нужные никому. Ни один магазин не желал брать четыре книжки у автора, у частного лица, у какого-то Леонидова. Ни одна книготорговая компания не хотела работать с неизвестным писателем. Никто не изъявил желания даже прочитать их, поскольку книги теперь
читать совсем не нужно. И только одно брезжило где-то вдалеке, в начале следующего лета, в день, когда состоится премьера фильма, и тогда,… только тогда,… может быть,… его книги захотят покупать и читать.Но, неожиданно произошло событие, которое внезапно изменило их такую спокойную размеренную жизнь, и снова огонек затлел в их потухшем кострище, из которого они так хотели развести большой и веселый костер. И снова появилась надежда...
Как известно, все в этом мире делается только через знакомых. Ты рождаешься, и тебе помогают явиться на этот свет знакомые акушеры. Ты растешь, и еще не научился говорить, а через знакомых тебе уже подыскивают “правильную” школу. Через знакомых поступаешь в институт, потом через других знакомых находишь престижную работу. Уже сам обрастаешь знакомыми, и дальше идешь по жизни шаг за шагом, не сам по себе, а только с их помощью. Иногда даже кажется, что если бы не было знакомого акушера, ты бы просто не родился. А если бы и родился, то без следующего знакомого не вырос и не выучился. Да, просто, не смог бы выжить! По-видимому, при входе в этот мир следовало бы поставить Ангела или кого-то еще, кто задавал бы один простой вопрос: – У ваших родителей есть знакомства?
И если окажется, что нет, то и не стоит такого сюда впускать – все равно скоро ни с чем вернется обратно. Без знакомых на этом свете делать нечего. И если уж ты явился сюда и имеешь хоть семь пядей во лбу, и чего-то очень захотел в этой жизни сам по себе, все обречено на провал. И никакой Ангел не поможет. Единственное, что будет тебе позволительно без чьей-либо помощи – покинуть этот мир навсегда... Так устроена жизнь…
Галя последнее время, устав предпринимать какие-либо попытки, по-видимому, успокоилась. Ангел где-то пропадал по своим ангельским делам. Видимо, у него были еще какие-то подопечные-клиенты более сговорчивые и послушные, и теперь он появлялся редко. Проверял наличие книг под потолком, что-то ворчал, советовал и удалялся восвояси. Но однажды он принес новость.
Гале позвонил один ее старый знакомый. А у него был еще один знакомый. И, наконец, у того тоже был знакомый… писатель. А у писателя был знакомый поэт и издатель. Очень уважаемый человек, которого знали в поэтическом мире и не только знали, но и печатали… Впрочем, печатал он себя сам. Издавал книги свои и чужие и выпускал собственный Литературный журнал. Словом, появился еще один шанс, который не использовать было нельзя. Галя позвонила ему и договорилась о встрече. Поэт-издатель сказал ей, что сначала должен прочитать книги Леонидова, и только тогда он даст ответ, станет ли помогать.
– Чем он сможет помочь? – спросила Галя у писателя – знакомого поэта-издателя, привезя ему книги Леонидова. Тот ответил просто: – Если Тепанов возьмется – он СДЕЛАЕТ! Обязательно сделает! Его услуги будут стоить,… и он озвучил сумму затрат. Как ни странно, это были не миллионы и не миллиарды, а вполне соизмеримая с их возможностями цена, которую они могли заплатить за пиар и продвижение Леонидова на книжный рынок, за пропуск в этот новый для него мир.
– Это все, что у нас осталось, – возразил ей Леонидов.
– По странной случайности, это ровно столько, сколько у нас осталось, и мы заплатим эти деньги! – ликовала Галя. – Это же знакомый! Очень близкий знакомый знакомого моего знакомого, его знакомого писателя!
– Ты поняла, что сказала? – спросил ее Леонидов.
– Это наш шанс! – воскликнула она.
– Тепанов… А тебе не кажется, что в его имени чего-то не хватает? – спросил он ее.
– Да, пожалуй, чего-то не хватает, – задумалась она, но потом отмахнулась. – Это не важно. Главное, чтобы ему понравились твои книги, иначе он не возьмется…