Миллион для гения
Шрифт:
Люди продолжали заходить, заполняя помещение. Нет, тесно не было. По мере того, как людей становилось больше, стены словно раздвигались. По-видимому, это помещение могло вместить сколько угодно народу. Здесь не было кресел, а по периметру стояли большие столы, за которыми что-то происходило. Они пошли по залу, осматриваясь по сторонам. Стеллажи книг, ряды столов с различными Литературными газетами и журналами. Здесь же стояли огромные станки, из которых появлялись все эти издания, аккуратно укладываясь на столах перед собравшимися. Книги тоже печатались на глазах у публики. За соседними столами сидели какие-то люди и что-то писали. Оказалось, это были известные критики, которые брали интервью у писателей и поэтов, тут же сочиняя рецензии. Тут же читали их книги, с невероятной скоростью
На трибуну поднялся Тепанов. Зал умолк.
– Сегодня мы собрались в этом Доме Литературы для того, чтобы отметить знаменательное событие, – тихо и скромно заговорил он. Его длинные тонкие пальцы теребили оборку пиджака, и было видно, как он волнуется.
– Сегодня наши любимые кумиры пришли к нам, чтобы снизойти своим вниманием до нашего скромного собрания и благословить, – и он кивнул на классиков, сидящих за его спиной.
– Собрание, посвященное созданию Союза писателей третьего тысячелетия, считаю открытым!!!
Зал снова взорвался овациями и аплодисментами. Далее были зачитаны программа и устав новой организации, потом выступали писатели и поэты. Леонидов не знал их, и его тоже еще никто не знал и не читал, но он был рад с ними познакомиться и внимательно слушал. И Галя тоже была рада. Потом несколько слов произнесли великие классики и пожали Тепанову руку. Так был создан новый Союз писателей. Леонидов чувствовал себя на какой-то немыслимой высоте, на Олимпе, где собрались литературные Боги и просто начинающие писатели. Он чувствовал себя крошечной частицей этого собрания, частью этого круга талантливых, гениальных людей, и от осознания этого у него кружилась голова. На мгновение даже начал сомневаться, достоин ли такой чести, ловя на себе взгляды любимых классиков, и порой хотелось спрятаться, забиться в дальний угол… Но углов здесь не было. Потом снова речи, снова овации, а потом… Когда все улеглось и люди снова начали разбредаться по залу, разговаривать, читать газеты, случилось невероятное.
– Это же твоя книга! – воскликнула Галя. – Он тоже посмотрел на один из длинных столов и увидел знакомую обложку, а рядом лежали газеты, вернее, тот самый Литературный журнал, с титульной страницы которого смотрела его фотография. Великий Достоевский взял ее в руки, пробежав глазами статью, посмотрел на Леонидова. Он ничего не стал говорить, просто пожал ему руку, и тепло от этого рукопожатия сквозь столетия передалось ему.
– Пойдемте, господин Леонидов, пойдемте, – сказал какой-то человек и подвел его к столу. Потом он долго давал интервью, рассказывая о своих книгах, а из печатного станка тем временем выскакивали газеты и журналы, где под его портретом появлялись эти слова. Все происходило в реальном времени, как нереально могло показаться…
– Жалко, нет рядом Ангела, – подумал он, – тот сумел бы оценить по достоинству, а не обижаться где-то там, вдалеке от него. Какой-то несуразный он у него. Повезло же с Ангелом…
Зато Галя была рядом и неотступно следовала за ним. От стола к столу, от интервью к новой рецензии, и дальше, к печатному станку, откуда продолжали появляться его книги. А напечатанные Литературные журналы уже
заполняли огромный стол, росли, чудовищной пачкой поднимаясь к самому потолку, и с каждой обложки смотрели фотографии Леонидова. И казалось, что эта глянцевая кипа пятитысячным тиражом не устоит на месте, рухнет, нет… поднимется в воздух и полетит, расправив свои крылья-страницы, и все эти люди внизу увидят его портрет, и не только эти. – Вот, что такое пиар! – подумал он. – Если Тепанов возьмется – обязательно СДЕЛАЕТ.– Пойдемте к нам, господин Леонидов, – услышал он за спиной голос Тепанова. Тот стоял рядом, приглашая его за собой. Они отошли от печатного станка и вернулись к месту, где находились классики. Галя шла следом. Пушкин с удовольствием на нее смотрел, и тогда он понял, что когда-то не ошибся в выборе. У Пушкина, говорят, был хороший вкус. Она тоже смотрела на Пушкина, и не могла оторвать своего взгляда. Краснела, стояла и молчала, и Пушкин тоже молчал, лукаво подмигивая ей. Потом взял ее руку в белой перчатке и… поцеловал. Снова поцеловал, уже выше у локтя и опять заглянул ей в глаза…
– Однако, наглец! – возмутился про себя Леонидов. – Если бы он не был Пушкиным, давно получил бы по шее, – подумал он, продолжая следить за классиком, а тот все улыбался, нахально и откровенно глазея на нее.
– А может, наплевать на все регалии и звания?…
Голос Тепанова отвлек его от этих ужасных мыслей.
– Господин, Леонидов, – спокойно произнес он, – по нашему договору мы обещали дать вам премию.
– Да-да, премию, – не оставляя своих намерений глядя на Пушкина, пробормотал Леонидов.
– Уважаемый классик, наш замечательный, всеми любимый господин Толстой, готов вам дать ее от своего имени и со своим автографом.
И тут неожиданно вмешалась Галя: – А нельзя ли господину Пушкину тоже дать нам премию?
Теперь она стояла рядом с Пушкиным, и тот не выпускал ее руки. Такого Леонидов от нее не ожидал! Он удивленно взглянул на нее, потом перевел взгляд на Пушкина. Тот засмеялся и снова пронзительным взглядом на нее уставился.
– Но, по договору вам дается только одна премия, – возразил Тепанов, – потом повернулся к Пушкину и спросил: – Хотя… Ну что, брат Пушкин?
– Ничего страшного, – произнес тот, галантно глядя на Галю, – мы уступим-с, – прищурился, и глаза его засверкали дьявольским огнем. И снова впился губами в ее руку…
– Еще мгновение, – подумал Леонидов, – и он за себя не ручается… Вот, снова пялится, да как нагло!!! Съездить бы ему по этой поэтической физиономии, чтобы и честь знал? Однако, нельзя. Полагается вызывать на дуэль. А если тот выберет шпагу? Сумеет ли он с ней управляться? А пистолет?... Сумеет ли он собственными руками убить самого Пушкина, тем более во второй раз???…
И тут Пушкин произнес удивительную, потрясающую фразу, от которой у Леонидова округлились глаза: – Покажите ему наш прайс-лист, – громко сказал великий поэт. Галя опешила, и теперь как-то внимательно на него смотрела, и Леонидов тоже уставился, не понимая.
– Ну, что же вы, господин Тепанов, где наш прайс? Давайте-ка его сюда и корочки давайте-с, – засуетился классик, оторвавшись от ее руки. Теперь они совсем опешили и смотрели на Поэта, который ползал и искал что-то под столом. Потом тот достал картонную коробку и высыпал из нее содержимое. Коробка была удивительным образом похожа на ту, куда Тепанов когда-то положил его деньги. По столу рассыпались новенькие свеженапечатанные удостоверения о принадлежности к той или иной литературной премии. Внутри каждого из них уже стояли печати и автографы классиков, оставалось только вписать имя.
– А вот и этот чертов прайс! – обрадовано воскликнул Пушкин. – Вот же он, посмотрите сюда! – и он начал зачитывать цены:
– Толстой входит в стоимость договора, – начал он, – а если он не устраивает…
Толстой хотел было что-то возразить, но тот перебил его, – молчите, батюшка, молчите, не время сейчас, потом посчитаемся... Если не Толстой, а Лермонтов, извольте добавить пять тысяч рубчиков-с, если Тютчев, скинем сотенку-с,… ну, а коли Пушкин… Кладите двадцать тысяч и берите мою премию! Забирайте!!! – широко махнув своей маленькой ручкой, добавил он, – не жалко!