Миллионщик
Шрифт:
Добрался до своей гостиницы, вошел в номер, заперев дверь на все засовы, открыл свой дорожный саквояж и достал из потайного отделения револьвер, который прибыл вместе с Изей. Да, все-таки не стоило оставлять его. Трость — хорошо, но старый добрый револьвер — надежнее.
Я зарядил его, сунул за пояс, под жилет, пытаясь устроить так, чтобы он был незаметен. Увы, как оказалось, единственный вариант — это наплечная кобура. В продаже таких штук не имелось, но не беда — сделать ее мог, в общем-то, любой сапожник.
Спустившись вниз, я подозвал полового:
— Скажи-ка, любезный,
— Как не быть! В двух кварталах отсель, Силантий Иваныч! — простодушно хлопая белесыми ресницами, ответил парень.
— Сгоняй-ка за ним, — произнес я, вручая пареньку гривенник. — Да скажи, мол, барин заказ срочный имеет и деньгами не обидит!
Половой убежал, а я почувствовал, как на душе становится спокойнее. С этого дня я решил больше не расставаться с револьвером. В этом чертовом городе надо быть готовым к любым неожиданностям. А то следующий раз разговор может быть гораздо короче.
На следующий день после разговора с графом Неклюдовым я проснулся с тяжелой головой. Петербург давил своей гранитной мощью и запутанностью интриг. Было ясно, что просто прийти и попросить, даже с деньгами и рекомендациями, здесь не получится. Нужно было действовать тоньше, играть по-крупному. Первым делом — визит к Кокореву.
— Изя. — Я постучал в комнату своему верному товарищу, который еще валялся в постели. — Вставай, лежебока. У нас сегодня важная миссия.
— Ой-вэй, Курила, дай поспать! — проворчал он из-за двери. — Я видел такой хороший сон! Будто я Ротшильд, а ты у меня служишь управляющим.
— Плохой сон, Изя, — усмехнулся я. — После него труднее мириться с реальностью. А она такова: ты сейчас оденешься в свой лучший сюртук, возьмешь мою визитную карточку и отправишься на Литейный проспект, в контору господина Кокорева. Передашь ему от меня записку и узнаешь, когда он сможет меня принять.
Дверь распахнулась. Изя, кутаясь в одеяло, недовольно посмотрел на меня, сонно потирая глаза.
— Опять слугой? Курила, да что ж такое? Я — Изя Шнеерсон, коммерсант, почти миллионщик! Чтобы я с поклонами объявлял о твоем приходе?!
— Просто отвези визитку, — терпеливо повторил я. — Так положено. Это покажет наш статус и серьезность намерений.
— Твой статус, Курила! Твою солидность. А что остается мне?
— Ты знаешь, о чем говорить с Кокоревым? — прямо спросил я. — Вот. А я знаю. Или мне нанять слугу?
— Да ты что? Это ж какие расходы! — мгновенно взвился Шнеерсон и тут же начал собираться.
Пока Изя, придав лицу самое важное и независимое выражение, на какое был способен, ехал на Литейный, я остался в номере один. Тишина давила. За окном шумел Невский, а я ходил из угла в угол, выстраивая в голове многоходовую комбинацию.
Встреча с Кокоревым — это тактика. Но какова стратегия? Как пробиться на самый верх? Слова графа Неклюдова не выходили из головы: «великий князь Константин Николаевич… покровитель промышленности…». Как мне, пусть и с деньгами Верещагиной, привлечь внимание человека такого полета? Простое прошение об учреждении акционерного общества затеряется среди сотен других. Взятка? На таком уровне это так не работает. Нужен другой
подход.Я должен был предложить ему не просьбу, а идею. Не просить о помощи, а показать себя как ценный актив для всей империи. Я должен был говорить с ним на его языке — на языке государственных интересов, прогресса, освоения огромных территорий.
И тут решение пришло само. Простое и ясное. Мне нужен «прожект». Не просто заявка на землю, а подробный, впечатляющий план развития целого региона. Документ, который покажет, что я мыслю не как мелкий старатель, а как государственный муж.
Но и подача этого документа должна быть соответствующей. На простой бумаге такое не пишут. Впечатление создается из мелочей.
Я вышел из гостиницы и направился по Невскому, всматриваясь в вывески. Вскоре я нашел то, что искал — солидный магазин «Конторских и письменных принадлежностей».
Внутри пахло дорогой кожей, сургучом и качественной бумагой. За стеклянными прилавками были разложены перьевые ручки из слоновой кости, массивные бронзовые чернильницы, пресс-папье из уральского малахита. Пожилой приказчик в старомодном сюртуке смерил меня оценивающим взглядом.
— Мне нужна лучшая бумага, какая у вас есть, — сказал я. — Для прошения на высочайшее имя.
Приказчик понимающе кивнул и после недолгого копания в ящиках дубового шкафа извлек толстую стопку листов.
— Бумага бристольская, ваше благородие. Двойной плотности, с водяными знаками имперского орла. Чистейшей белизны. Для каллиграфии лучше не найти.
Бумага была великолепна. Плотная, гладкая, она казалась почти шелковой на ощупь. Я взял дюжину листов. К ней — лучшую черную тушь, несколько идеально очиненных перьев и простую, но элегантную папку из темно-синего тисненого картона с атласными завязками.
Вернувшись в номер, я разложил свои покупки на столе. Белоснежные листы сияли на фоне темного дерева. Теперь я был готов. Готов изложить на бумаге план, который должен был поразить воображение великого князя. В этот момент в дверь постучали. Это вернулся Изя, весьма довольный собой.
— Я таки все устроил в лучшем виде! — с порога заявил он. — Господин Кокорев ждет тебя сегодня, после обеда, в три часа. — Он замолчал, увидев на столе мои приготовления. — Ой-вэй… А это что за красота? Ты собрался писать письмо английской королеве?
— Почти, Изя, — усмехнулся я, указывая ему на стул. — Садись. Поработал лакеем — теперь послужишь секретарем. Будем писать прожект для великого князя.
Изя театрально закатил глаза, тяжело вздохнул, но спорить не стал. Проворчав что-то про «эксплуататоров» и «бедного еврея», он сел за стол.
— Я тебя умоляю, Курила, только не на этой бумаге! — взмолился он, с опаской глядя на белоснежные бристольские листы. — У меня рука дрогнет, я все испорчу. Давай сначала на простой, на черновике.
— Вот это дельная мысль, — согласился я. — Ты прав, с таким документом спешить нельзя. Итак, приступим.
Я начал ходить по комнате, собирая мысли в единую, стройную и несокрушимую концепцию. План должен быть не просто прошением, а произведением искусства — логичным, убедительным и захватывающим.