Моцарт и его время

Неожиданнее всего выглядит первая из них. Именно в ней Арнольд не без основания мог почувствовать «спокойную величественность и грусть»^с. Ее содержание — своего рода сгеёо императора, ответная реплика на упрек Секста о чрезмерных благодеяниях: «Только они — единственные дары самого высокого из всех тронов; все остальное лишь мучение и рабство... Что бы мне осталось, если б я утратил счастливые часы, когда моху помочь притесненным, возвысить друзей и раздавать награды по доблести и заслугам» (I, № 6). Тихое АпёаШе начинается сразу с вокальной фразы. Ее природа скорее речитативна, и лишь задержки на метрически сильных долях, разрушающие квадратность и раздвигающие стандартный двутакт до трехтакта, сообщают ей некоторую напевность. И все же грустный рассудительный тон господствует почти до конца начального периода,

а Эйнштейн. С. 179.

Ь Нимечек. С. 78.

с См. сноску Ь на с. 545.

§

о

со

ш

ас

о

с

X

5

Е

X

О

=5

>»

X

в

3

X

о

ш

О

со

и

ас

=:

х

оС

X

ш

н

с/э

О

IX

О

X

X

ш

2

2

<

«

3

X

о.

о

со

е*

X

х

С

о

«

н

о

и

р

а

о

И

н

вплоть до дополнения, в котором разворачивается собственно музыкальное развитие. На фоне валторновой педали и сдержанной пульсации аккомпанирующих струнных скрипки с басами начинают бесконечный канон на медленно, посту-пенно восходящую в ритме сдержанного шага тему. Голос в это время словно еще раз взвешивает значение слов «мучение и рабство», он как будто вовлечен в некое безостановочное круговое движение, пока смещение интервала вступления в каноне не разрывает цепь повторов и не приводит к еще одной, уже последней и безоговорочной констатации того, что власть — все то же «мучение и рабство».

Две другие арии Тита — более энергичны и торжественны. Но суть образа задана все же первым сольным высказыванием. В нем ощущается особое отношение к власти, сформированное поздним Просвещением. Эта власть мыслится не как награда или повод для демонстрации силы, не как основа для военных триумфов и прижизненного обожествления, но как бремя и ответственность. И достоин ее только тот, кто видит в ней одно лишь это бремя.

«Волшебная флейта». До сих пор не утихают споры о том, какую из моцартовских опер считать последней. Композитор взялся за сочинение коронационной оперы для Праги, когда почти вся «Волшебная флейта» уже была записана, но на сцену она попала через 24 дня после премьеры «Милосердия Тита», так что в этом вопросе едва ли можно опираться лишь на хронологию. Раздумывая над тем, какая из опер более органично замыкает творческий путь Моцарта, мы склоняемся к выводу, что это «Волшебная флейта».

Самые острые дискуссии, впрочем, разворачиваются не о месте этого зингшпиля в моцартовском наследии, а о его основном смысле. В толковании сюжета оперы обозначились два принципиальных подхода. Первый состоит в том, чтобы видеть в нем прямое и последовательное выражение некоего круга масонских идей, облеченных в сказочно-символическую оболочку. Другой вариант — считать, что масонские мотивы, сколь бы они ни были важны, — всего лишь часть компонентов, ее составляющих. Бесспорных доказательств ни в том, ни в другом случае нет, так как мы не располагаем недвусмысленными высказываниями Моцарта или Шиканедера по этому поводу. А значит, речь может идти только об интерпретации, и читатель, равно как и исследователь, волен придерживаться той позиции, которая, на его взгляд, заключает в себе меньше противоречий, более соответствует интуитивно постигаемому смыслу этой оперы.

Среди приверженцев первой «масоно-центристской» позиции, несомненно, нужно назвать Жака Шайе, озаглавившего свою книгу «“Волшебная флейта” без покрова тайны: эзотерический символизм в масонской опере Моцарта»³. Сам автор честно признается, что чувствует себя аутсайдером: «Среди бесчисленного количества работ на разных языках, что мне довелось читать, я натолкнулся только на две, где есть стремление объяснить “Волшебную флейту” тем же способом, что и у меня, — это “Моцарт” Пауля Неттла и книга под тем же именем Жана и Брижит Массен»^ь. Именно поэтому его взгляд заслуживает специального внимания.

Тщательно взвесив все составляющие сюжета «Волшебной флейты», Шайе приходит к выводу, что в его основе лежит коллизия мужского

а В нашем распоряжении находился английский перевод книги: СНаШеу ТЬе Ма$рс РНне

штуеПед: Е$о1епс ЗутЬоИзт т Могап’з Мазошс Орега. Ые\у Уогк, 1971.

Ь 1Ы<1. Р. 83. Шайе имеет в виду книги: №& Р. Могап ипс! Ше кбпщНсНе Кипя. ВегНп, 1932;

Маззт ]. & В. \У А. Могаг1. Раш, 1959.

и женского масонства, ставшая, на его взгляд, особенно актуальной в 1780-е годы. В ключевой главе «Масонство и феминизм» он углубляется в происхождение и историю женских масонских лож или так называемого Мадоппепе й'АйорИоп (масонство адопции⁸). По-видимому, уже в 1760-е существовали единичные женские масонские ложи, а в 1770-е и позднее они были довольно широко распространены (прежде всего, конечно, во Франции). Много шума наделал учрежденный в Париже около 1784 года «египетский ритуал» графа Калиостро, где существовали ложи обоих полов и где главой-настоятельницей женского масонства под титулом Царицы Савской он объявил свою любовницу и компаньонку в бесчисленных авантюрах Лоренцу Феличиани. Конечно, это противоречило первоначальным принципам, ведь еще в 1729 году при открытии Великой ложи Англии в ее уставе ясно указывалось, что членами могли состоять только мужчины.

Вокруг этого противоречия и вращается, по мнению Шайе, основная идея «Волшебной флейты»:

> Яростные антифеминистские декларации в ее тексте отмечались мно

гими [...] однако гораздо реже речь заходит о другом — о возвеличивании Памины, обряженной в жреческие одежды, о ее финальном триумфе рядом с Тамино, так что итогом становится возвышение женщин до равенства с мужчинами в таинстве брачной четы^ь.

Позиция, таким образом, оказывается двойственной. С одной стороны, претензии женщин на господство (Царица ночи хочет вернуть себе золотой солнечный диск, символ мудрости и власти, завещанный ее мужем сообществу посвященных во главе с Зарастро)^с безоговорочно осуждаются. Но женщине, готовой разделить с мужчиной жизненные опасности и невзгоды, той, что не страшится ночи и смерти, дозволено войти в круг избранных. Именно таков, по Шайе, главный эзотерический смысл моцартовской оперы.

Роль, отведенная Шайе проблеме женского масонства, все же кажется преувеличенной. Конечно, галантные французы, расстроенные отсутствием в ложах «самой совершенной части рода человеческого» и уверенные, что ее нельзя постоянно изгонять из тех мест, которые она призвана украсить¹¹, усердно насаждали в Париже адопционные ложи. В 1775 году в ложе «Прямодушие» (Ьа Сапёеиг) герцогиня Бурбонская (дочь великого магистра масонских лож Франции) в присутствии герцогинь Шартрской и Ламбальской была объявлена Гроссмейстером всех женских лож Франции. Но одно дело — берега Сены, другое — берега Дуная. Вызывает сомнение, что вопрос организации женских масонских обществ и их взаимодействия с мужскими был так уж остр в Вене начала 1790-х, чтобы рассматривать «Волшебную флейту» как некий актуальный, едва ли не публицистический спектакль на эту тему. Тем более что австрийское масонство, как уже говорилось, переживало тогда не лучшие времена. К тому