Моё "долго и счастливо"

Волосы мне забрали, пока сохли, замотали как-то по-особенному, и повели в спальню, где из сундука была извлечена тонюсенькая, иссине-белая сорочка с таким тончайшим кружевом, что я его тронуть боялась - а ну как разлезется. Потом всё закружилось-завертелось: кто-то меня одевал, кто-то унизывал пальцы-запястья-шею украшениями, кто-то прибирал волосы, украшая жемчужными, алмазными гребешками, нанизывая маленькие камешки прямо на пряди…

Наконец, кутерьма закончилась и служанки, приседая и сгибаясь в поклонах попятились к двери. Я закружилась, пытаясь рассмотреть себя - малюсенького мутного зеркальца для этого явно не хватало.

Помню, взгляд Беса с кровати - котёнок, провалявшийся всё это время вольготно на покрывале, уставился на кружающуюся меня с таким поистине человеческим изумлением, что я впервые усомнилась - а насколько он, собственно, котёнок?

Я была в пурпурном. Рубиновые шпильки, рубиновое ожерелье, блио пурпурного шёлка, тонкое, переливающееся, струящееся, богато украшенное вышивкой, золотом и тоже рубинами, с королевскими лилиями по рукавам и поясу - тоже рубиновому.

Пурпурный. Запрещённый цвет, цвет королей. Простые смертные его не носили.

Я тронула прихотливо свисающий на блонды локон, и тот заискрился алмазами, точно звёздами.

Класс. Меня одели, как новогоднюю ёлку. Эдвард сделал всё, чтобы прояснить моё положение. Только что табличку на грудь не повесил: “Из королевского рода”.

Да лучше бы я то, светло-зелёное одела.

Дверь неслышно открылась, в комнату проскользнул один из Проклятых. Приблизился, поклонился и равнодушно предложил следовать за ним.

Я была уверена, что если картинно заявлю: “Нет” и попытаюсь остаться, меня перекинут через плечо и понесут.

И потому мне больше ничего не оставалось.

Мы шли дворцовыми подворотнями, а то и потайными ходами - ибо они были пустынны, пыльны и мне приходилось задирать подол чуть не до колен, чтобы не испачкаться. Зато очень удобно подобрались к дворцовой часовне, и, хоть Проклятый постарался встать так, чтобы заслонить меня и, соответственно, мне обзор, я всё равно видела.

Видела стоящих у скамеек людей - все сплошь придворные, если я хоть что-то понимаю в их броских, богатых одеждах. Видела мозаику и крест, и хоры (и там кто-то пел - очень красиво и сладко, прямо как в Нотер-Даме, когда я там была), видела короля-колдуна, стоящего на возвышении слева, и каких-то господ в очень богатых тёмно-синих котах и накидках, так украшенных брильянтами и сапфирами, что у меня в глазах зарябило. Эти стояли справа. В центре же величавый священник со служками нараспев читал на латыни молитву, воздев руки над коленопреклонёнными Эдвардом и Джоан.

Всё было очень чинно и так величественно, что я даже умудрилась забыть, что вот там, собственно, мой Эдвард сейчас будет приносить клятву верности альбионской принцессе.

А, может, я просто ему слишком верила?

Молитва кончилась. Жених с невестой, словно по команде, поднялись. Величественный священник с серьёзной миной, кажется (у меня очень скудные знания латыни, правда), велеречиво спросил, согласен ли Эдвард взять в жёны, беречь и заботиться и т.д. Джоан, принцессу Альбиона и т.д. и т.п. (на титулах я поплыла).

В звенящей напряжением тишине Эдвард бодро сообщил: “Нет, не согласен”.

Тишина взвизгнула непониманием, а наследный фрэснийский принц, повернувшись, сошёл с возвышения, подошёл к нам, взял меня за руку и повёл к священнику.

Я очень остро чувствовала все их взгляды, все. И да, они все меня ненавидели. Люто. Особенно те господа в синем. Если бы я взглядом прожигалась, во мне уже была бы автоматная очередь. А то и не одна.

Толкнув меня на колени, Эдвард опустился рядом и, склонив голову, смиренно (тоже, чёрт возьми, на латыни, так что я очень отдалённо понимала, что происходит) напомнил священнику и вообще всем о праве чего-то там кого-то там и закончил всё это вопросом, а не может ли достопочтимый святой отец засвидетельствовать помолвку его, Эдварда, вот со мной.

Святой отец затравленно покосился в сторону короля-колдуна. Я не видела, что сделал тот, но Эдвард снова заговорил - уверенно и совершенно непонятно, а его рука так сжала мою, что я чуть не скривилась от боли.

Потом была тишина, и снова голос священника, уже намного менее величественный, и Эдвард встал, а за ним и я.

Когда Эдвард, всё ещё правой рукой сжимая мою, протянул её к священнику и кто-то из служителей обвязал наши запястья тонкой кружевной летной, слева раздался громкий глухой стук.

Эдвард не шевельнулся, священник сбился, но продолжил читать на латыни, а я потянулась посмотреть, что происходит.

Джоан в обмороке лежала в двух шагах от нас и над ней приглушённо ворковали фрейлины.

Тогда мне в первый раз захотелось убежать отсюда - в том числе и от Эдварда. Главное, чтобы подальше.

***

У меня было стойкое желание, что меня посадили в клетку. Красивую, золотую, но клетку.

Сразу после церемонии на Эдварда коршунами налетели эти, в синем, и подняли такой гам, что хоть уши затыкай. К ним присоединился кто-то из придворных и, конечно, король. Меня же взяли в кольцо Проклятые и вывели из часовни - на этот раз через парадный выход.

Я шла в центре кольца роботоподобных демонов - подобрав подол, но всё равно то и дело спотыкаясь, и не знала, куда деть глаза.

На меня смотрели абсолютно все - и все с ненавистью. Я могла бы даже прочитать их мысли - без всякого колдовства. “И вот это станет нашей королевой?”. Я их понимала. Я очень хорошо осознавала, что вряд ли когда-нибудь смогу соответствовать титулу, который у меня скоро будет. Что в их глазах всё равно останусь, мягко говоря, выскочкой. Что любовь Эдварда выходит мне боком - и ему тоже.

Из-за меня.

Слова моего… хм… будущего свёкра начинали сбываться.

Никакого пира и поездки в коляске по столице не было. Но даже и так парочку арбалетных болтов Проклятые вытащили, словно из воздуха. А мы всего лишь вышли на дворцовую площадь.

В такой ситуации я прекрасно понимала, почему меня посадили в клетку - мои апартаменты и личный выход в маленький садик, огороженный со всех сторон так, что не подступишься. И везде Проклятые, на каждом углу, куда бы я ни пошла.

Мда, не так я представляла себе помолвку с принцем.

Ко мне теперь обращались “Ваше Высочество” - служанки, которые меня переодевали. Лебезили. Пытались угодить. Но неискренностью от них несло за километр.

Высочество! Если я что-то и понимаю, то у Высочества должны быть придворные дамы-фрейлины из высоких родов. У меня таких не было и не появилось. Ни одной.

Я всё ещё оставалась выскочкой в дорогом наряде со свободой выхода в сад - две-три дорожки. Примерно так было в Азвонии, когда нас везла Адриана. Но тогда я не была королевской невестой.