Мое имя в твоем безумии

– Надька, ты это… прости за всё, ладно? – кашляя, прохрипел ей в спину дед Аркадий.

– И ты меня, – Беликова аккуратно спустилась по ступенькам, отметив, что надо будет попросить

Андрея поправить их, и, закрыв за собой калитку, пошла по пыльной просёлочной дороге в сторону

соседней деревни.

Любопытные бабки-сплетницы шептались, завидев её, а она приветливо кивала, здороваясь с ними.

Несколько раз приходилось останавливаться, переговариваясь со старыми знакомыми, интересующимися её городской жизнью.

Часть пути лежала через лесок, и Надя с наслаждением втягивала носом давно забытые запахи

густой хвои и трав. Трескотня птиц вызывала у неё улыбку, погружая в воспоминания, казалось, уже

такого далёкого детства.

На окраине леса перед Сазоновым она краем глаза взглянула на старый, покосившийся дом с

забитыми окнами и отделённый от всей деревни кривыми почерневшими брусьями сгоревшей много

лет назад фермы, которую до сих пор так и не разобрали. Она ещё помнила тот страшный пожар, крики людей и предсмертные агонии скота, оставшегося за запертыми дверьми. Мужики пытались

вломиться внутрь, где погибали, задыхаясь, животные и уснувший, вечно пьяный сторож дядя Коля, но падающие горящие балки всё больше перекрывали проход. Это была одна из самых страшных

ночей для всей округи.

Беликова содрогнулась от воспоминаний и снова перевела взгляд на старый дом, в котором когда-то, будучи маленькой девочкой, любила поиграть со своим другом. Сейчас он не выглядел жилым, он

был каким-то устрашающим, а на фоне остатков фермы, успевших порасти высокой травой и

кустами, казался ещё более пугающим.

Передёрнув плечами, Надя ускорила шаг, стараясь быстрее пройти неприятное место, вызывающее

мерзкое чувство страха.

Оставив развалины позади, она вздохнула свободнее и расслабилась, с интересом оглядываясь по

сторонам в поисках изменений, но всё было как прежде, лишь дома покосились ещё больше, выцвели

и потрескались наличники на окнах, раскрошился шифер на крышах, и бабки, сплетничающие на

лавках, ссутулились сильнее.

Девушка махала рукой знакомым, но уже не останавливалась, идя к единственному на ближайшие

три деревни магазину.

Кирпичное грязно-серое маленькое здание с почти отвалившейся вывеской «сельмаг» встретило её

пьяными криками собравшихся погудеть мужиков, устроивших себе место отдыха возле самых

дверей.

Кое-как протиснувшись через толпу гуляк, Надя оказалась в скудном царстве товаров, частично уже

залежавшихся и просроченных.

– Здравствуйте, – она улыбнулась неизменной пышной продавщице тёте Зине.

– Кто такая? – женщина пристально уставилась на девушку, а потом широко улыбнулась, обнажая

ряд пожелтевших редких зубов, среди которых был один золотой: – Беликова, ты ли это?

– Я, тёть Зин. Меня дед попросил долг отдать, сколько там?

– Ох, Аркаша, - продавщица покачала головой, доставая из стола толстую потрёпанную тетрадь, -

загнётся ведь, жалко старика, – ткнув толстым пальцем в одну из записей, она сложила на

стареньком, заклеенном скотчем калькуляторе цифры, и оповестила: - Девятьсот восемьдесят четыре

рубля.

– И дайте, пожалуйста, буханочку беленького.

– Тебе местного или с района?

– Местного, свеженького, – Надя блаженно закатила глаза.

– Соскучилась?

– Ещё бы!

– Правильно, - Зинаида поставила на стол буханку, - наши вкуснее ихнего пекут.

– Спасибо, – расплатившись и попрощавшись, девушка вышла из магазина и, вновь незаметно

проскользнув мимо пьяных мужиков, пошла обратно.

– Надька! – звонкий голос заставил её обернуться.

Ураган по имени Катька Сорокина повис на её шее, душа в объятьях.

– Привет.

– Ты чего не сказала, когда приезжаешь? Зараза патлатая! – конопатое чудовище с растрёпанными

рыжими волосами предприняло запретный приём в виде щекотки.

– Ой, хватит!
– хохоча, Надя отбивалась от подруги.

– Сколько лет прошло! Ты изменилась, - успокоившись, Катя улыбнулась своей беззаботной

улыбкой.
– Пойдём, до леса провожу хоть.

– Пошли.

Девушки делились рассказами о своей жизни за прошедшие годы, держась за руки, как часто бывало

раньше.

Подходя к сгоревшей ферме, Беликова вновь поёжилась и, решившись, спросила:

– А Шевельковы переехали?

– Неа, это Юрка все окна закрыл, из дома почти не выходит, – Сорокина поморщилась.
– Ты уехала

как раз, его участковый на складах избитым нашёл, а дура Васильевна, соседка моя, побежала к

матери его и ляпнула, что забили парня. Сердце у Шевельковой прихватило, думала, что и второго

сына потеряла, слегла, да так и не выправилась, померла. А на Юрке всё, как на собаке, зажило

только дядька не смог добиться, кто его так. С тех пор и сидит дома. Но, знаешь, - Катя зашептала, -

бабы наши бегают к нему, сама видела!

– Зачем?

– Дура совсем, не понимаешь? Он, конечно, дурак, но, говорят, в этом деле хорош, только лют.

– В смысле?

– Ну, грубо девок берёт, мнёт сильно, – веснушчатый нос поморщился, – а им нравится, так и

таскаются по ночам. Вона, в прошлом году сёстры Коровины в клубе из-за него сцепились, поговаривают. Старшая тогда, Маринка, Настёне волосы знатно подрала.

– Вот это страсти.

– А чего? Он чуть ли не единственный в округе, кто не пьёт. Пусть дурак, зато пенсия есть, работящий. Рожей, конечно, не вышел, да тут не его вина, в драке подпортили, а ведь симпатичный

был.

– Сильно избили? – Надя невольно сжала кулаки.

– Сильно, места живого не было.

– Ладно, - поравнявшись с домом Шевельковых, Беликова обняла подругу, - пойду я.

– Приходи вечером к нам, в клуб вместе сходим?

– Не хочется, Катюш.

– Да ладно тебе! Тыщу лет тама не была, мы чуть-чуть совсем, ну?