Мое имя в твоем безумии
Шрифт:
– Надька, ты это… прости за всё, ладно? – кашляя, прохрипел ей в спину дед Аркадий.
– И ты меня, – Беликова аккуратно спустилась по ступенькам, отметив, что надо будет попросить
Андрея поправить их, и, закрыв за собой калитку, пошла по пыльной просёлочной дороге в сторону
соседней деревни.
Любопытные бабки-сплетницы шептались, завидев её, а она приветливо кивала, здороваясь с ними.
Несколько раз приходилось останавливаться, переговариваясь со старыми знакомыми, интересующимися её городской жизнью.
Часть
густой хвои и трав. Трескотня птиц вызывала у неё улыбку, погружая в воспоминания, казалось, уже
такого далёкого детства.
На окраине леса перед Сазоновым она краем глаза взглянула на старый, покосившийся дом с
забитыми окнами и отделённый от всей деревни кривыми почерневшими брусьями сгоревшей много
лет назад фермы, которую до сих пор так и не разобрали. Она ещё помнила тот страшный пожар, крики людей и предсмертные агонии скота, оставшегося за запертыми дверьми. Мужики пытались
вломиться внутрь, где погибали, задыхаясь, животные и уснувший, вечно пьяный сторож дядя Коля, но падающие горящие балки всё больше перекрывали проход. Это была одна из самых страшных
ночей для всей округи.
Беликова содрогнулась от воспоминаний и снова перевела взгляд на старый дом, в котором когда-то, будучи маленькой девочкой, любила поиграть со своим другом. Сейчас он не выглядел жилым, он
был каким-то устрашающим, а на фоне остатков фермы, успевших порасти высокой травой и
кустами, казался ещё более пугающим.
Передёрнув плечами, Надя ускорила шаг, стараясь быстрее пройти неприятное место, вызывающее
мерзкое чувство страха.
Оставив развалины позади, она вздохнула свободнее и расслабилась, с интересом оглядываясь по
сторонам в поисках изменений, но всё было как прежде, лишь дома покосились ещё больше, выцвели
и потрескались наличники на окнах, раскрошился шифер на крышах, и бабки, сплетничающие на
лавках, ссутулились сильнее.
Девушка махала рукой знакомым, но уже не останавливалась, идя к единственному на ближайшие
три деревни магазину.
Кирпичное грязно-серое маленькое здание с почти отвалившейся вывеской «сельмаг» встретило её
пьяными криками собравшихся погудеть мужиков, устроивших себе место отдыха возле самых
дверей.
Кое-как протиснувшись через толпу гуляк, Надя оказалась в скудном царстве товаров, частично уже
залежавшихся и просроченных.
– Здравствуйте, – она улыбнулась неизменной пышной продавщице тёте Зине.
– Кто такая? – женщина пристально уставилась на девушку, а потом широко улыбнулась, обнажая
ряд пожелтевших редких зубов, среди которых был один золотой: – Беликова, ты ли это?
– Я, тёть Зин. Меня дед попросил долг отдать, сколько там?
– Ох, Аркаша, - продавщица покачала головой, доставая из стола толстую потрёпанную тетрадь, -
загнётся ведь, жалко старика, – ткнув толстым пальцем в одну из
записей, она сложила настареньком, заклеенном скотчем калькуляторе цифры, и оповестила: - Девятьсот восемьдесят четыре
рубля.
– И дайте, пожалуйста, буханочку беленького.
– Тебе местного или с района?
– Местного, свеженького, – Надя блаженно закатила глаза.
– Соскучилась?
– Ещё бы!
– Правильно, - Зинаида поставила на стол буханку, - наши вкуснее ихнего пекут.
– Спасибо, – расплатившись и попрощавшись, девушка вышла из магазина и, вновь незаметно
проскользнув мимо пьяных мужиков, пошла обратно.
– Надька! – звонкий голос заставил её обернуться.
Ураган по имени Катька Сорокина повис на её шее, душа в объятьях.
– Привет.
– Ты чего не сказала, когда приезжаешь? Зараза патлатая! – конопатое чудовище с растрёпанными
рыжими волосами предприняло запретный приём в виде щекотки.
– Ой, хватит!
– хохоча, Надя отбивалась от подруги.
– Сколько лет прошло! Ты изменилась, - успокоившись, Катя улыбнулась своей беззаботной
улыбкой.
– Пойдём, до леса провожу хоть.
– Пошли.
Девушки делились рассказами о своей жизни за прошедшие годы, держась за руки, как часто бывало
раньше.
Подходя к сгоревшей ферме, Беликова вновь поёжилась и, решившись, спросила:
– А Шевельковы переехали?
– Неа, это Юрка все окна закрыл, из дома почти не выходит, – Сорокина поморщилась.
– Ты уехала
как раз, его участковый на складах избитым нашёл, а дура Васильевна, соседка моя, побежала к
матери его и ляпнула, что забили парня. Сердце у Шевельковой прихватило, думала, что и второго
сына потеряла, слегла, да так и не выправилась, померла. А на Юрке всё, как на собаке, зажило
только дядька не смог добиться, кто его так. С тех пор и сидит дома. Но, знаешь, - Катя зашептала, -
бабы наши бегают к нему, сама видела!
– Зачем?
– Дура совсем, не понимаешь? Он, конечно, дурак, но, говорят, в этом деле хорош, только лют.
– В смысле?
– Ну, грубо девок берёт, мнёт сильно, – веснушчатый нос поморщился, – а им нравится, так и
таскаются по ночам. Вона, в прошлом году сёстры Коровины в клубе из-за него сцепились, поговаривают. Старшая тогда, Маринка, Настёне волосы знатно подрала.
– Вот это страсти.
– А чего? Он чуть ли не единственный в округе, кто не пьёт. Пусть дурак, зато пенсия есть, работящий. Рожей, конечно, не вышел, да тут не его вина, в драке подпортили, а ведь симпатичный
был.
– Сильно избили? – Надя невольно сжала кулаки.
– Сильно, места живого не было.
– Ладно, - поравнявшись с домом Шевельковых, Беликова обняла подругу, - пойду я.
– Приходи вечером к нам, в клуб вместе сходим?
– Не хочется, Катюш.
– Да ладно тебе! Тыщу лет тама не была, мы чуть-чуть совсем, ну?