Мое кудрявое нечто

– Миша, я выросла в детском доме, – розовое от жара круглое личико вытягивается, и большие лемурьи глаза моргают несколько раз. – Я и самогон пила. Там, знаешь, не слишком большой выбор напитков.

Ах да, я как то не подумал, что подростки везде остаются подростками и веселятся как могут.

– И как?

Достаю из маленького холодильника бутылочку светлого Бад, открываю и протягиваю ей. Сажусь на место.

– Не мой это напиток, – малышка делает пару глотков холодного пива, пару секунд смотрит на бутылку, и возвращает взгляд ко мне. – Не знаю, где мальчишки достали его. Я и пить то не хотела. Но троим из нашей группы исполнилось шестнадцать. Меня могли побить, если бы я отказалась. Пришлось выпить рюмку, а потом еще две, за каждого именинника. Из закуски только конфеты и несколько пирогов с картошкой. Пить начали в комнате парней, – внешние уголки ее глаз опускаются еще ниже, как будто она вспоминает что-то грустное, и я пытаюсь понять, как она жила все эти восемь лет после гибели отца. – Не знаю, сколько мальчики бутылок притащили, но самогон все не заканчивался. Помню, как выпрыгивали со второго этажа, нам захотелось подышать воздухом, покурить… ну, знаешь, почувствовать свободу, как остальным детям. Просто гулять, наслаждаться, как все. Но там же заборы высокие и поскольку все были пьяны, мы решили усесться на веранде, она большая. Я выпила еще несколько рюмок… знаешь, опьянения не чувствовала… а потом резко темнота. Очухалась, когда один парень тащил меня по лестнице. Так испугалась, заорала… не поняла, что он меня в комнату девочек тащит, чтобы спать уложить. Так он мне рот закрыл ладонью и так дотащил. Потом до утра со мной сидел, держал тазик. Ребята всегда это вспоминали и подшучивали надо мной.

Хорошо, что так вышло. Могло получиться по-другому.

– Я знаю, что ты думаешь, Миша. Что девчонка из детдома пришла к тебе в дом и пытается ухватиться за все это, – белоснежные ручки окидывают помещение. – Что вру тебе, строя из себя недотрогу… но, знаешь, каждый из тридцати людей, живших со мной восемь лет, скажет тебе, что я не вру. Думаешь, в детских домах одни распутства? Всякое бывает. Я видела там многое. Но никогда не видела, чтобы кто-то кого-то принуждал. За такое в детском доме могут страшно наказать. Вам, домашним, и не снилось то, что могут сделать детдомовцы, когда обижают кого-то из своих. Мы держались друг за друга, только так мы могли выжить.

Она умолкает, делая несколько глотков пива. Ее тихий грудной голос пробирает меня насквозь и останавливается в районе солнечного сплетения, я даже сказать ничего не могу, просто смотрю на эту девушку и пытаюсь понять, кто она. Пугливая, несмелая и тихая, она никак не ассоциируется с только что произнесенными словами. Вот откуда в ней эта сила, заставляющая вечно противостоять мне, сила, которая помогла ей высидеть тридцать минут в горячей сауне и сидеть сейчас со мной без отвращении в глазах после того, как я отвратительно с ней общался.

– Прости за то, как вел себя, – говорю искренне. – Ты ведь уже поняла, что я редко думаю, – посылаю ей улыбочку, и пухляш снова хихикает. – В моей голове не укладывается мысль о том, что можно жить в одном помещении с противоположным полом и не предаться экспериментам. Тем более, когда тебе шестнадцать!

– Кто хотел, экспериментировал, и никто их не осуждал. А если кто-то не хочет, то его нельзя заставить. Если бы кто-то посмел пристать ко мне или к какой-нибудь другой девочке, группа затравила бы его. Там жестокие правила, Миша. Необходимо делиться. Зажмешь что-нибудь и у тебя просто отберут эту вещь, могут потом целый год отбирать все, что ты будешь получать. За воровство могут вообще покалечить. Заложишь одногрупника – и с тобой перестанут говорить… совсем перестанут, словно тебя и нет. Станешь важничать, и у тебя будут целый месяц отбирать еду, кроме хлеба и воды. За насилие могут и убить, так что никто не посмеет обидеть своих девочек.

Вот это законы у них. Присвистываю. А я думал это в нашей школе дикие разборки. А тут всего-то Романов пару человек за год отправил в больничку. Рай!

– Так что если ты не готов отнестись ко мне серьезно, то не нужно больше всего этого. Я выучусь, устроюсь на работу и найду человека, готового строить семью, за которую он сможет постоять.

– Я могу постоять за кого угодно, – вставляю свое слово, потому что верю в это.

– В том и дело, Миш, я не хочу быть кем угодно.

На этих словах кареглазка поднимается и скрывается в парной, оставляя меня размышлять в одиночестве. И я понимаю, что хочу ее еще больше. Только теперь уже не как объект вожделений, хотя и это, конечно тоже, но и как девушку, которая родит мне детей. Вот только готова ли она сама к этому? Ей всего восемнадцать. Она ничего не видела в жизни. А я твердо убежден в том, что прежде, чем создавать семью, человек должен отгулять положенное. Я это уже сделал. Какова вероятность того, что ей не захочется того же?

Глава 7

***

Отвожу Саню, младшего Романова домой, после занятий по стрельбе на нашем полигоне, куда он давно просился. Тина предлагает остаться на обед. А я только этого и ждал. Мне приятно находиться в их доме. И мне нужен совет. Тина подходит для этого как нельзя лучше. Она единственный мой друг женского пола.

Благодарю подругу за поход с Ритой по магазинам и приглашаю в гости, чтобы она помогла мне отговорить пухляша от работы по полотенцеснабжению фитнес центра.

– Хорошо, – Тина несмело косится в сторону кухни, куда ушел тиран Романов. – Но с Юрой сам поговори. Он может и не отпустить.

– О, – ухмыляюсь, – он отпустит, или я втащу ему.

– Кому ты там втащишь? – орет Юран с кухни.

Вот же вездесущий. Вечно все слышит, видит и знает. Серьезно, Романов не человек. Он киборг! Не может обычный человек быть настолько сосредоточенным. Вот бы нам его в группу "А". Я пошел бы с ним куда угодно. Пули, наверняка, от него отскакивают, словно резиновые шарики.

Тина слегка тушуется, когда тиран возвращается со стаканом воды и парой таблеток для нее. Пересекаемся с ним взглядом, пока Тина выпивает свою норму разрешенных "колес".

– Мне нужна помощь твоей жены. Уверен, один денек ты без нее выдержишь, – нахально кидаю другу.

Пора бы ему немного ослабить контроль над бедной девчонкой. Она боится даже дышать в его присутствии. Чертов зверюга.

– Еще как выдержу, – оскаливается Юран, – я и не такое выдерживал. Последнее время только на этом и держусь.

Тина захлебывается водой от его слов. Кашляет. Романов хлопает ее по спине, приобнимает, когда девчонка затихает.

– Успокойся, ты можешь посетить генеральское гнездо, раз Миха не в состоянии справиться сам со своей невестой, – подкалывает меня.

Тина молча кивает. Мне хочется подбодрить ее. Пусть она улыбнется по-настоящему, как в школе, весело и озорно, а не резиновой улыбкой, как сейчас.

– Взамен я устрою для тебя экскурсию на полигон. Постреляешь из любого оружия, которое выберешь.

– Да, Миш, это именно то, что нам сейчас нужно, – друг саркастически закатывает глаза.

– Да пошел ты!

Возмущаюсь. Но понимаю, что друг то прав. Везти Тину на изрытый полигон не лучшая идея. Она может упасть в обморок от одного вида ям, а уж что с ней может случиться, когда начнутся стрелялки.

– Ты еще скажи, что Риту на свидания туда же таскаешь, – смеется Юран.

Свидания? Вот же блиин! Да у нас не было ни одного свидания. Я вообще не знаю, что такое свидания! Нафига они нужны?

– Миш, – тихий голос Тины вырывает меня из мыслей, – ты ведь водил ее на свидания?

– Ну… я как-то загнал ее в сауну, и держал там минут тридцать, мы немного поговорили… Через дверь…

По взгляду Орловской понимаю, что я дебил. Романов откидывается на спинку дивана, и бьет рукой свое колено от смеха.

– Миша, это ужасно! – охает зеленоглазая. – А ты водил ее куда-нибудь?

– Куда? – развожу ладони в разные стороны.

– А что она любит?

– А я откуда знаю? Какая, нахер, разница?