Мое побережье

Старк подозрительно покосился на меня, переглянулся с Брюсом.

— Сколько ты выпила?

— Не настолько, чтобы не удержаться на ногах, — я отвернулась, как самой показалось, важно, зашагала к ритмично движущимся танцующим.

Чего? На секунду задумалась: почему «настолько»? Он же не спрашивал, насколько. Он спросил сколько, то есть численное количество, заданное… фу-фу-фу. Математика и логистика. Замахала бы руками, гоня неуместные рассуждения, да выглядела бы странно.

Плевать.

А эта песня, держу пари, была в последнем «Форсаже», что мы смотрели.

Одна бы я танцевать ни в жизнь не стала, но рядом появился Тони, и все встало на свои места. Боже, вот, оказывается, во имя чего выпивают: тело стало невероятно подвижным, усталость от длительного пребывания на каблуках куда-то исчезла, а голова стремительно освобождалась от предрассудков. Почему люди не говорят то, что жаждут сказать, в трезвом состоянии? Почему не могут двигаться, словно их никто не видит, к чему весь бред с заборами ограничений, выстроенный вокруг фасада твоей жизни?

Слова путались. Кажется, танцпол воистину пронизан неповторимой атмосферой разожженного огня молодости, на который слетаются все мотыльки в округе.

Тони двигался напротив. Контуры нечеткие. Такой родной, что сердце заходится.

Вижу его и испытываю чувство неконтролируемой, цунами сметающей все на своем пути нежности: дружеской, братской, материнской, нежности к парню, в объятиях которого отключается мозг, такой, что хочется задушить от переизбытка эмоций. Он эгоистичный. Заносчивый. Непомерно болтливый, самовлюбленный, но каждый недостаток, содержащийся в длиннющем списке из оных, столь правильный, что я в ближайшем будущем запишусь в отряд моральных самоубийц, доколе не ощущаю никакого дискомфорта, вытерпливая его заскоки.

Равновесие прекращало существовать, и меня стихийным магнитом тянуло к нему. Запах мужчины. Просто сносит голову.

Я не сообразила, отчего рассмеялась, закусывая губу и ловя подставленные ладони, переплетая пальцы. «Райская птица», ты была лишней. Такая замечательная опора; такие уверенные, что хочется вручить ему собственную жизнь.

Родной-родной-родной. Так здорово вплотную, что почти неловко, неразмыкающиеся руки, которых так не хватало.

Мы не всегда попадали в такт. Я прикрыла веки, уходя от режущего глаз света, еще больше ссорясь с координацией.

Его лицо совсем рядом. Тони расцепил переплетенные пальцы только затем, чтобы переместить руки на талию; дробь ритмичных дублирующихся мотивов где-то на задворках сознания — ладони медленно соскользнули на бедра. Боясь упасть, я осторожно обхватила крепкие руки повыше локтей, немного сожалея, что он не снял пиджак.

Стоит терпеть все извращения судьбы, чтобы прижаться к родной груди и ткнуться подбородком в плечо.

Боже, ну как мне без тебя. Что я буду делать, когда ты исчезнешь?

Какой невероятный успокаивающий эффект он оказывает, едва к нему прикоснешься. Не страшно. С ним — под защитой, в его объятиях — надежней некуда. За каменной стеной.

Мужчина.

Смущение, маячившее где-то там, в полном реалий мире, щекотливым огнем проносилось по венам каждый раз, стоило нашим коленкам стукнуться друг о друга. Жесткий ремень, шаркающий по тазовым косточкам, сокрытым легким шифоном, жар под джинсовой тканью в местах соприкосновения с колготками в сеточку. Непозволительно много открытого тела и ответная многослойность с его стороны.

Что ты делаешь со мной. Я чувствую себя такой испорченной.

Слишком открытой. С обнаженной душой нараспашку.

— Хочешь уехать отсюда? — приглушенный музыкой голос над самым ухом и теплое дыхание на шее, отчего горло горит, а в груди что-то беспрестанно дрожит, готовое оборваться с любым неосторожным движением. — Выпить, где потише.

— Куда? — глупая слабость в тоне, дисфункция мозга. С тобой — куда угодно. Даже если за тебя сейчас говорит алкоголь.

— В Сиэтле много баров, какой тебе понравится, — его щека вплотную прижата к моему виску. Не соображая, что творю, немного поворачиваю голову и тяну шею вверх, в одночасье испуганно замирая, когда губы касаются его подбородка.

Остановись или останови меня. Голова кружится, и хочется разреветься то ли от стыда, то ли от безумия.

Сердце стучит, точно ошалелое. Измученной птицей бьется о ребра. Ладони влажные, в коленях — дрожь. Не ощущаю вцепившихся в пиджак пальцев, и едва ли это только от опьянения.

— Поехали, — я задела носом скулу, все же не рискуя ступать на тропу решительных действий. Собственной грудной клеткой чувствовала, как бьется его сердце.

А что, если он пересечет границы допустимого? Мысль, такая глупая, похожая на нелепую девчоночью фантазию, но вдруг? Я пойду на это?

Он зарылся пальцами в волосы на затылке, бегло мазнув губами по щеке. Разорвав всяческий контакт, двинулся через толпу к бару впереди меня, поймав в воздухе руку и сжав ее. Я покорно направилась следом.

Ответ очевиден.

Наивный экстаз чертовой жизни.

Брюс все так же сидел на табурете, а его коктейль все так же оставался нетронутым. Вот у кого был действительно трезвый и осмысленный взгляд. Я не дошла до стойки — в голове что-то резко щелкнуло.

Бум. Приливом. Только подоспевшая рука, придержавшая за поясницу, позволила избежать падения; я всем корпусом привалилась к Тони, на несколько бессчетных для меня секунд теряя связь с реальностью.

Вот она — черта, пересекая которую, пропадаешь. Тони что-то говорил — сам факт, как и слова, не воспринимался. Их речь с Брюсом обрывочная, я пытаюсь вникнуть, но не выходит.

«За вещами», «на воздух». И что это должно означать?

Плавучий калейдоскоп, где ни один образ не выхватывается из мешанины представшей взору картинки; темнота. Понимаю, что длилась она определенный промежуток времени, ибо наблюдаю перед собой не сиреневые неоновые огни, а рябь теней на танцполе. Отдаленно чувствую чужое тепло, взгляд вниз — придерживающее меня тело облачено во все черное.

Очнись, ну же. Работай!

Заставляла голову функционировать, боролась с самой собой, и та крошечная часть ума, что именовалась здравым рассудком, барахталась на дне непроглядного мрака, охватившего мозг и заполонившего его удушливым алкогольным дурманом, тщетно стремясь докричаться.

— …в порядке?

Брюс. Я неловко отстранилась и навалилась на стойку, на несколько мгновений прикрывая глаза.

Я все еще в клубе. Я здорово перепила. Я не в состоянии твердо идти, но я должна принудить мысли шевелиться.