Мое побережье

Я напряглась, но благоразумно решила оставить догадки при себе. На пару с тонной неприятных подозрений. Волнительных в не лучшем смысле. Дергание ниточки чайного пакетика выглядело глупо. А развернуться я по понятным причинам не могла.

Где была моя голова, когда я пялила шорты?

— Хорошо.

Шаги. Легкий звон, словно о стенки стакана что-то ударилось; тихое шипение, стук, вызванный соприкосновением с твердой поверхностью стола. Папа скрылся в гостиной, а я, наконец, со своей жалкой имитацией завтрака заняла прохладный стул — приближение зимы фактически ощущалось в каждой мелочи.

Стакан стоял не посередине, не с краю, как если бы его случайно бросили без призора; предположения закрались подкорку, покуда внутри начал разрастаться заведомый стыд. Я взяла его в руки, посмотрела на шипящую на дне таблетку и понюхала.

Анальгин. Он понял.

Превосходное начало дня, обещающего совместный «семейный обед».

Я передвигалась, вполне логично притихши, пыталась не громыхать посудой да не включать кран на полную мощность, и вздохнуть смогла только за порогом комнаты, заперев дверь. За которой тут же раздалось шкрябание и жалобное мяуканье.

Господи, куда там деваться. Бедное животное притесняют и ни во что не ставят. Карать таких хозяев надо.

— Ну? — уставилась на пушистую рыжую мордочку, терпеливо выжидая. — Либо ты заходишь, либо остаешься там.

Снежок и усом не повел; я закатила глаза, прикрывая дверь. Оставив небольшую щель. Отвлеклась на несколько секунд, открыть журнал вызовов и нажать на имя «Тони» — дверь точно протаранили массивной, крепкой, никак не кошачьей головой.

Пошли первые гудки; Снежок важно прошествовал в спальню, оставляя за собой зазор в половину прохода. Памятуя, что уши есть и у стен, затворила дверь обратно. Успела дойти до кровати.

— Привет, — выдохнула в ответ на вопиюще бодрое: «Да?».

— Поглядите, кто у нас восстал из мертвых, — разносилось на ином конце линии. — Как самочувствие, королева танцпола?

— Ужасно, — честно простонала ему в трубку, откидываясь на покрывало.

Тони хохотнул:

— Добро пожаловать в мой мир. Рвало утром?

— Нет, хотя я бы почти не отказалась. — Шкряб-шкряб. Подняла голову, только чтобы завидеть Снежка, севшего под дверью и ожидавшего, когда я ее открою. Демонстративно сверлившего несчастный проход яркими янтарными глазами. Ты только что вошел! Словно сам не в состоянии поднять лапу и совершить пару движений. Сыскался барон. — Ты не напоминаешь человека, страдающего похмельем, — через недовольство и мысленные проклятия в адрес разжиревшего шерстяного пуфика, я направилась исполнять почетный хозяйский долг.

— Я не напивался, только выпил, — великое объяснение. — Такие мелочи на моем утреннем состоянии не сказываются. Это ты понамешала всего сполна и пошла двигать бедрами.

— Ничего, — осекшись от возмущения, поторопилась исправиться: — ничем я не двигала! — волнение взяло свое, и ноги принялись наматывать круги по комнате.

— Еще как двигала! — столь рьяным потоком лилась уверенность, что не поверить в правоту негодяя было сложно. — Вырисовывала восьмерки.

— Прекрати, — меж делом приложила свободную ладонь к щеке, чувствуя, как ту обдает жаром.

Внимание привлек книжный шкаф. Вернее: одна деталь на белой полке, находившаяся не в привычном для нее положении.

— Что, ничего не помнишь?

Фотография — та самая наша летняя со Старком фотография в тонкой рамочке, где он целует меня в голову, а я от растерянности закрываю лицо руками, — не стояла, опираясь на книги. Снимок лежал пластом, свисал одним краем, так, словно его в спешке бросили на место.

— Помню многое, но, наверное, не все. Обрывками, — я подняла рамочку и сдула несколько пылинок, аккуратно возвращая ее в изначальную позицию. — К примеру, я в смутных чертах помню, как мы вышли из клуба, чуть четче — как я упала, но кто меня поднял и что при этом говорил — уже нет.

— Я тебя поднял, — ожидаемо. — И хорошо, если ты не помнишь всего ворчания Беннера, он иной раз жутко нудит.

— Из-за меня? — я закусила губу; боже, только не хватало прослыть в глазах Брюса какой-нибудь…

— Нет, из-за меня, — проговорил Тони, не позволяя мыслям в голове оформиться, и я облегченно вздохнула. — Не уследил, так далее по списку. Ты сейчас дома?

Внезапная смена темы застала врасплох.

— М-м, дома, где же мне еще быть.

— А в ближайшие полчаса дома будешь?

Покосилась на «цветочный» будильник. К чему такие вопросы?

— Ну, буду, — если в понимании Майка обед — это, как и у большинства нормальных людей, время после двенадцати, то да.

— Я у Хэппи, мы заскочим скоро, идет?

— Только если ненадолго, мы с папой…

— Ненадолго, — господи, до чего же ужасная манера у этого человека — перебивать и трещать на пулеметный мотив, — я вчера у тебя очки оставил, забрать хотел.

Очки? Он серьезно? Разве он не забрал их, отправляясь мучить кота?

— Я могу принести их завтра в школу, — я оглядывалась на предмет пресловутого аксессуара, не припоминая, чтобы видела его во время мини-уборки. Нагнулась, задирая угол пододеяльника; очки предсказуемо нашлись под кроватью.

— Нет, ты не понимаешь, они нужны мне сейчас.

Я закатила глаза. Одна из фирменных отговорок Тони Старка — молчи-непросвещенный-смертный. Бес с тобой.

— Заезжай. А вы…

— О’кей, — протараторил так же лаконично. — Скоро будем, жди.

Гудки. Благодарю за данную возможность договорить, мистер Старк, заметен ваш стиль.

Я бросила телефон на подушки, немного помедлив, отправляясь в горизонтальную позицию следом. В голове билось лишь одно слово, которое хотелось сказать ему, укоризненно ткнув пальцем в грудь: бесишь.

Дверь гостям отворил Майк, по обыкновению пребывавший на первом этаже. Я напоминала себе каракатицу, «быстро» минующую лестницу с одной полупрямой ногой, кою сгибать было в явном не приоритете, да на середине пути опомнилась, что забыла очки наверху. Плюнув на все, позвала мальчишек пройти.

— Мы ненадолго, — заверила папу, который, хоть и старался сдерживаться, все равно выдал ход собственных мыслей мелькнувшим в глазах беспокойством. — Не до обеда.

Подниматься было еще тяжелее, но я упрямо стискивала челюсть и шагала, как подобает, превозмогая неприятно ноющую боль, от которой почти слезились глаза. Очень велико обуревало желание покряхтеть на манер старушки.

— Как нога? — заговорил первым Хэппи, присаживаясь на крутящийся стул-кресло. Спинка под его опорой жалобно скрипнула.