Мое побережье

Глупая. Тони не отпустил, вместо этого увлекая меня за собой; глухой стук об стену.

— Ай. — Я почти почувствовала ту боль, с которой он ударился головой. Поделом. Резко прыснул: — Дерьмо.

Хорошо, должно быть, приложиться, раз пробрало на смех.

— Следи за языком, — сдерживать ответную улыбку было невозможно.

Болван. Лучший болван на свете.

— Что, запретишь «выражаться»? Как Роджерс?

Холодная пряжка ремня неприятно давила на оголившийся живот, нога с разбитым коленом болезненно упиралась в плотную ткань джинсов. Наверное, нужно быть полной мазохисткой, чтобы не собираться слезать с растянувшихся на покрывале костей в кожаном мешочке.

— Оставь Стивена в покое, ты до конца жизни будешь тот случай вспоминать?

— «Оставь Стивена в покое», — нараспев передразнил он и даже позволил вырваться и несильно толкнуть себя в грудь. — Это было всего лишь в прошлом году, вспоминать я только начал.

— Ты похож на отверженного ревнивца, — я подтянулась и уперлась локтями по обе стороны от его головы, съезжая с неудобного выпирающего бедра. Так-то лучше. Если можно назвать лучшим лежание на нижней части живота, против изначального — на ширинке. Как там говорится? Из всех худших зол? — Я скоро решу, что у тебя мания.

— Я не ненавижу Роджерса, он просто забавный. Это ты все воспринимаешь всерьез и дерешься со мной за честь своего ненаглядного.

— Ты нелогичен, — улыбка вышла напряженной; он такой теплый. В неприлично тонкой, мягкой кофте, через которую можно пересчитать ребра. — Сначала наговаривал на Брюса, затем переключился на Стива.

— Точно, Беннер, — он театрально цокнул, возводя взор к потолку. — Извини, я запутался в твоих парнях.

— У меня только один парень, — маленький садист внутри удовлетворился его истинно удивленным выражением лица, — Том.

— Том что-то там на «х», помню, — Старк забавно важно кивнул. — Этот тип со смешными усиками, похожими на щетку для обуви, из «Боевого коня».

— С усиками был Бенедикт Камбербэтч! — я стукнула его носком по лодыжке. — Ничего ты не помнишь. Его я тоже люблю, но с Томом все серьезно.

— И после этого ты записалась в наездницы? — он странно усмехнулся, прочистил горло и прикусил щеку, как бы пытаясь не рассмеяться.

— Почему? — чувствовала себя недалекой глупышкой, не сразу понимая, к чему он ведет.

— Ты. Сверху.

— Конечно я сверху, потому что я старше, — я говорила, словно о самих собой разумеющихся вещах.

— Пф, где ты там старше?

— Почти на год, — казалось бы, тема была четко определена, но ощущение, что происходящее имеет некий двойной подтекст, не покидало.

— Сентябрь, октябрь, — начал Тони и на пару секунд затих, будто перешел на счет в уме. — Девять месяцев — это не год.

— Почти десять, двадцать девятое мая можно считать за июнь, — я часто помыкала им сим маленьким и сомнительным преимуществом, пытаясь найти хоть одну деталь, в коей бы я его опережала.

— Никаких не десять, двенадцатое сентября — это еще август. И на моем фоне, если судить с точки зрения развития, ты определенно ребенок, — снова этот взгляд. Этот странный по тому, что имел весьма явственную природу происхождения, взгляд.

Так он смотрел либо на своих девиц, либо двусмысленно поддевая меня.

Смысл ранних реплик внезапно дошел. Вот же…

Ненавижу.

Я приподнялась на вытянутые руки, то ли грустнея, то ли злясь, наконец-то намереваясь слезть.

— Иметь испорченную натуру — не значит созреть морально.

— Одно другому не мешает.

Открыла рот, желая оставить последнее слово за собой и бежать с территории злосчастной кровати, но прозвучавший со стороны голос выбил из головы все мысли:

— Не хочу отвлекать, но я все еще здесь, — Хэппи сидел, развернувшись к нам лицом, и выглядел весьма… смущенным. — Вы заставляете меня чувствовать себя лишним.

— Хочешь, — Старк крякнул, когда я нарочно уперлась локтем в его грудную клетку, — присоединяйся.

— Сколько можно все опошлять? — поправила завернувшуюся футболку, огляделась в поисках проклятых очков — сунуть бы их в рот, авось замолчит.

— Я и слова не сказал, — кровать прогнулась под его тушей, принимающей вертикальное положение; как можно излагаться с такими наигранными интонациями негодования? В этом человеке умирает актер. — Ты сама в своей нежной, якобы непорочной головушке все переворачиваешь с ног на голову. — Я всучила ему очки, чуточку жалея, что стукнуть оными по лбу нельзя. — Благодарю.

А теперь пошел вон.

Тони показательно надел аксессуар, и я, чтобы не улыбнуться, поспешила отвернуться, закатив глаза.

После моего напускного диалога без смысла с Хэппи царская натура не выдержала дефицита внимания и предложила «выдвигаться, это не пять минут езды, еще на заправку надо зарулить». И минуты не смог вытерпеть, не находясь в центре событий.

На мою дружескую шпильку у порога, дескать, а номер Брюса-то ты мне так и не дал, Старк неожиданно хмыкнул и посоветовал тщательней проверять свой сотовый. Едва заперев за мальчишками дверь, любопытство вперед ног понеслось в комнату. Голову одолевали догадки, одна хуже другой.

Открыв телефонную книгу, я внимательно следила за строчками, пока не наткнулась на пустой контакт без имени. Через несколько мгновений глаз резануло нечто, записанное как «Врюс Бажжер». Номер совпал с тем безликим контактом.

Не удержавшись, я с тихим стенанием приложилась лбом к книжному шкафу.

***

Если не брать в расчет парочку появившихся кустарников, игравших явную роль украшений, что, насупившись, разрослись под самыми окнами деревянного строения, можно было без зазрения совести заявлять: кафе на Континентал Плейс не менялось как десять лет назад, так и сейчас.

Майк выглядел добротно: побрился и надел выглаженную рубашку, причесался. Умом я догадывалась, какому «компаньону» он возжелал меня представить, но по-детски надеялась, что мои опасения не подтвердятся. Нет, я не эгоистичная лицемерка и ханжа; было бы довольно глупо требовать от отца ставить крест на личной жизни и, подобно ревнивой яростной католичке, надзирающей за своей дочерью-подростком, следить за каждым шагом. Прошло, в конце концов, тринадцать лет. Ни о каком «предательстве по отношению» не велось и речи; во-первых, возраст, когда каждая посторонняя «тетя» воспринималась как «враг народа», давно прошел (а за мной в детскую пору и вовсе не наблюдался — следствие воспитания и атмосферы, в коей я выросла), во-вторых, — какая бы упокоившаяся душа, представься ей возможность на минуту оттянуть свой последний вздох, дабы произнести напутствие близким, не пожелала наказать двигаться любимому человеку дальше?