Мое побережье

С облегчением присев на бортик ванной, я наконец-то обратила внимание на то, что черная сеточка безнадежно порвана, а колено украшает нескромная ссадина, перепачканная по краям асфальтной пылью.

То, что Тони успел снять пиджак, так же дошло с задержкой. Красивые руки регулируют напор воды в раковине и проверяют температуру, встряхиваются их обладателем, сбивая разлетающуюся брызгами влагу.

— Возьмись за плечи, — он наклонился ко мне, и я, не имея никакого представления о его намерениях, послушно выполнила указ. — Приподнимись.

Влажные ладони ныряют под юбку с боков и с легкостью подцепляют рваные колготки, тянут вниз. Поразительная ловкость. Или, уместней сказать — натренированность. Даже не задел нижнего белья.

— Я и сама могла их снять, — стыд — всеобъемлющий, ощутимый физически, пробирается под одежду, сродни духоте в самый жаркий июльский день. Снова этот ком. Ноги поднимаются сами собой, оттягиваемые съезжающей с лодыжек тканью.

Унизительно.

Он опустился на колени, предварительно зачерпнув в ладонь воды из-под крана. Я ждала, что место ушиба обдаст щиплющей болью, как когда Брюс обрабатывал руку, но алкоголь, кажется, по-прежнему оказывал свое смутно-полезное влияние. Слегка неприятно. В особенности, стоило чужим пальцам задеть ранку.

У свободной ноги образовывалась маленькая лужица. Логично было бы развернуть меня лицом к ванне, да спокойно промыть ссадину душем, но я списала нынешнее положение на то, что Старк замучился бы со мной возиться, приказывая встать туда-то, сделать то-то.

Не стоит забывать, что он, пусть и будучи трезвее меня, тоже пил.

Трезвее.

Не в состоянии больше сдерживаться, я отвернулась и до боли закусила губу, надеясь, что за съехавшими на лицо волосами он ничего не заметит. Это ужасно. Столько пить и так непотребно себя вести — ужасно. Я ужасная.

Когда с колена исчезла вся грязь, открыв взору чуть подсохшую и образовавшую тромб кровь да обширное красное пятно, краны закрутились. Я самостоятельно дотянулась до полотенца, аккуратно вытерев вокруг и не коснувшись центра, после наплевательским комком отправив ткань на стиральную машинку.

Воткнута в розетку гирлянда. Щелчок торшера.

Я тихо шмыгала носом и беспрестанно стирала влагу под глазами, размывая слезы черными разводами туши по вискам. Не всхлипывай. Сложила ладони лодочкой, зажимая нос; держи, черт подери, себя в руках.

Тони, не церемонясь, собрал в единую кучу все мои вещи с кровати и комком уложил в кресло.

— Пеппер?

Всхлипнула. Гигантская гиря внутри полетела вниз, а узел, представлявший собой поток слез, как в мультиках, развязался и ринулся следом.

— Мне так стыдно, — волна накатила, и горячие слезы обновленным потоком заскользили по щекам, обильные, они стекали по шее и прятались в платье, делая попытки сохранить остатки макияжа бесполезными.

— Пеп, ну, боже, — он обнял меня за плечи, так, что руки оказались беспомощно зажатыми у груди, и сжал с той самой усмиряющей силой, какая сейчас была крайне необходима. — Ты помнишь, как меня стошнило прямо на пол за столом?

Очередной всхлип перемешался с истеричным смешком, в одночасье преобразуясь в плач. Клиника.

— Не сравнивай.

— Почему нет? Все кругом выпивают, ничего ужасного в этом нет.

Спорить с ним не хотелось, да и собственный голос, высокий и искаженный эмоциями, убедительным не казался. Он не поймет. Он вообще никогда не принимал происходящее близко к сердцу так, как на любую мелочь реагировала я; он другой по всем аспектам. Я шевельнула руками, порываясь вытереть капающие с носа слезы, но Тони воспринял движение как порыв на волю, и разжал объятия.

— Выглядишь ужасно, — проинформировал он, разглядывая мое лицо.

Игнорируя замечание, покачиваясь, я добрела до кровати и неловко плюхнулась на покрывало. Ворочаясь в лежачем положении, барахтала ногами, будто перевернутая на панцирь черепаха, выбивая тем самым одеяло из-под себя. Манипуляции увенчались успехом. Подумав было снять платье, вовремя вспомнила, что кроме нижней части комплекта белья под ним на мне ничего нет.

Старк словно дожидался, когда я улягусь. Наконец копошения затихли, и свет торшера погас. Остались одни колокольчики.

— Запомни, что я тебе сейчас скажу. — В позе на спине все идущие, но уже не так рьяно слезы затекали в уши, и я перевернулась на бок. Черт с ним, с этим платьем. Не хочу его снимать. Вообще ничего не хочу. — Пеппер, слышишь?

— Угу, — проигнорируй тебя, попробуй.

— Я приоткрою на кухне окно и закину через него ключи, когда запру дверь. Проснешься — не забудь первым делом убрать их на место. Поняла?

— Угу.

— Это важная информация, — какой приставучий.

— Угу.

— Пеппер.

— Что? — я через не хочу открыла глаза, отмечая Тони, успевшего дойти до дверного проема.

— Напишешь утром, как ты, — фигура в коридоре расплывалась. Подсыхающие слезы стягивали щеки, а веки беспощадно тяжелели — мягчайший плен кровати сыграл свою роль.

— Не выключай светильник, — пробормотала напоследок и натянула одеяло до подбородка, отчего-то уверенная, что он не посмеет ослушаться.

Хорошо бы завтра ни черта об этом вечере не помнить.

Язык западал.

Ни-чер-та.

Не выражайтесь, юная леди.

Было ли пожелание спокойной ночи реальным или инфантильным призраком подступающего сна, я уже не разобралась.

========== 8. ==========

Ладони ерзали по гладкой поверхности простыни, заползали под подушку, переворачивали прохладную соседнюю, успели запутаться в наволочке, случайно сбросили на пол жирафа Кристофера. Пальцы пробежались по тумбочке, минуя глянцевую обложку каталога одежды… что-то тонкое, похожее на твердую веревку, прохладное; один глаз недовольно приоткрылся, взирая на шнур от лампы — господи, и всего-то. Рука спустилась вниз, обхватила носок балетки, ощупала ковер. Ничего. Ни одного предмета, хотя бы отдаленно напоминающего телефон; я повернула голову к будильнику с винтажными цветами, щурясь и разглядывая, какая из стрелок длиннее, а какая — короче. Девять-почти-тридцать.

Тяжелый полустон эмоционально вырвался из глубины души, о чем я, впрочем, очень быстро пожалела — внутри головы перекатились справа налево тяжелые шары для боулинга в уменьшенной копии, стукнувшись о стенки черепа. Я зажмурилась и прижала холодные пальцы к вискам, не прекращая бесконтрольно поскуливать.

Что. Вчера. Было.

Решив, что час довольно ранний для субботы, перекрутилась со спины на живот и уткнулась лбом в подушку, однако смена положения облегчения не принесла. Неожиданно крепкая ткань, слабо напоминающая свободную майку, завернулась вокруг талии и недурно передавила. Заглянув под одеяло, подавила в себе желание тихо захныкать — то, что казалось жутчайшим, слишком реалистичным и слишком нереальным одновременно кошмаром все-таки было явью.