Мое побережье

Треклятый традиционный вальс выпускников, как часть программы.

Который вечно некому исполнять за неимением учеников, чьи способности хотя бы достигали отметки «могу покорно топтаться под музыку, не отдавливая ноги партнеру».

— Это же здорово! Такие воспоминания на всю жизнь останутся.

Да уж. Что-то подсказывало, вряд ли я так просто отделаюсь от образов последнего учебного года и всего, что за его время произошло.

Происходит. Подобно пленке наматывается ежедневными кадрами, воссоздавая киноленту средней паршивости.

Мне повезло: отец отвлек доктора Харрис, и оставшиеся полчаса до логичного завершения обеда с опустошением десертных тарелок прошли за их беседой. Фруктовые блинчики, к слову, воистину оказались приятными на вкус. Даже мои внутренности их не отвергли.

Принесли счет. Майка и нашу общую компаньонку охватило заметное смятение, начиная от эпизода с проверкой содержимого чека, копошения по карманам да сумочке в поиске кошелька или бумажника и заканчивая мимолетными гляделками исподлобья. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться: наверняка раздумывали, в какой манере держаться дальше, как расплачиваться и как себя вести по отношению друг к другу. Я мысленно закатила глаза. Боже, словно я дитя неразумное.

Нарочно громко поставив кружку с зеленым чаем на стол, я умело имитировала манеры слона, отодвигаясь на стуле.

— Душно тут. Я подожду на улице? — о, разумеется, я подожду на улице.

На лице папы явственно читалось такое облегчение, что стало чуточку обидно. Как он, должно быть, ждал удобного момента спровадить меня.

— Да, конечно, — он нырнул рукой в карман джинсов. — Можешь пока машину завести, прогреть.

Покорно приняв связку ключей, ободряюще дернула уголками губ в секундном зрительном обращении к доктору Харрис. Не дожидаясь ответной реакции, спешно двинулась к висящему в ожидании пальто. Хватит на сегодня добродетелей. Просто отвезите меня домой и дайте запереться в комнате с альбомом и одинаково-серыми, но столь различными карандашами. Сотню лет не обращалась к своей «неживой птичьей компании».

Небо подернуло стальной дымкой, однако дождя не намечалось — ветра с севера частенько нагоняли подобие туч.

Майк и доктор Харрис показались на улице, держащие почтительную приятельскую дистанцию. Покидать пределы салона искренне не хотелось, но неладный этикет фактически обязывал. Женщину, повязывавшую вокруг шеи шарфик, этот жест воодушевил: губы с обновленной после принятия пищи помадой расплылись в улыбке.

Она заправила прядь волос за ухо и вновь протянула мне руку:

— Было очень приятно познакомиться с тобой. Надеюсь, мы еще увидимся.

— Я тоже, — поразительно, как обыкновенная, почти формальная фраза может вызвать у человека напротив искреннее воодушевление.

Доктор Харрис помахала отцу, направляясь к собственному автомобилю; не желая смущать его лишний раз, я сделала вид, что вожусь с пуговицами пальто.

Салон успел нагреться, что благоприятно сказалось на покрасневшем кончике носа, начавшем приятно покалывать в тепле. «Оттаивать».

— Рыба, вроде, была и правда ничего, а? — попытался сконфуженно завести разговор Майк, садясь за руль.

Я потянула ремень безопасности. Беспечные беседы — определенно не папина стезя.

— Доктор Харрис, кажется, милая. — Простенькая серая иномарка вырулила перед нами с парковки. — Давно встречаетесь?

Рука на секунду дернулась у радиоприемника; вопрос явно застал Майка врасплох, если не поставил в откровенный тупик.

— Полгода, — о, знаю я этот тон. Следующим шагом будет примерка маски непробиваемого копа, как правило сопровождающаяся затяжным молчанием.

Полгода. Джон Ватсон в сериале через полгода сделал Мэри предложение.

Должно быть, она и правда нормальная, ежели Майк решил нас познакомить.

Хотелось сказать только одно: не подведите, доктор Харрис.

***

Образно, осень можно разделить на два типа: «золотую» с типичными тыквами, яблоками, воздухом, пропитанным опавшими листьями, еще теплым солнцем и неповторимым восторгом, появляющимся при виде пестрых парков; и «серую», воспетую романтиками за сезон дождей и пробирающего холода.

Стихия с горных хребтов все-таки принесла нам второй тип.

Кажется, я чувствовала себя почти уютно в школе, когда за окнами темнело от зачастившего ливня настолько, что приходилось зажигать свет; особенно грел душу кабинет биологии, где чучела мелких зверушек да вездесущие цветочные горшки дарили ощущение, что ты находишься в крошечном, отдаленном мирке, своего рода вакууме, точно корабль в бутылке, покуда стекла дрожали под звучной дробью. Все эти капли на локерах, в кои прячут влажные зонтики, пушащиеся от влаги волосы. И ничто так не грело, как кофта поверх рубашки, и никакой шарм не был сравним с коллекцией разномастных плотных колготок.

Тони уже успел неудачно пошутить о «возвращении старой доброй Пеппер Поттс», выбросившей косметичку в мусорное ведро и застегнувшей блузку под горло. Пасмурней, чем небо, по его нескромному мнению, было только мое лицо, однако после серии раздраженных «отстань-надоел» реплик у него хватило ума поинтересоваться, не случилось ли чего.

А случилось ли? Я стояла напротив чучела белой полярной совы и краем глаза наблюдала наше отражение в окне: Тони поместил ладони на мои плечи, изредка сжимая в пародии на медленный массаж, находившийся настолько близко, что я чувствовала затылком его дыхание.

Майк просто познакомил меня со своей… женщиной. Язык употребить ярлыки «подруга» или «девушка» не повернулся, хотя звучали слова многим приятней. «Злой ведьмой-мачехой», как выразился Старк, доктор Харрис не была. В чем тогда, с его точки зрения, проблема? Да ни в чем. Только в не самой радужной конкретно для меня перспективе разрушения устоявшегося годами образа жизни.

Очевидно: как раньше уже не будет. Глупо, но я опасалась перемен, даже если порой они случались к лучшему. Будто зажатый в банке консерватор, упершийся всем существом в бетонную плиту стабильности. Наверное, этим же и объяснялась моя хроническая, патологическая привязанность к стоящему за спиной человеку, но ведь себя не перекроишь по желанию.

Характер и убеждения — штука невероятно сложная, поражающая крепостью конструкции.

Его слова, отчасти напоминавшие неумелые утешения порядка «да забей, все нормально», немного приободрили. В столовой я почти не возвышалась за столиком олицетворением вселенского недовольства. Лишь меланхолично отщипывала кусочки от круассана в ожидании, когда остынет кофе до кондиции «допустимо к питью», да копошащихся с подносами мальчишек.

Ничто вокруг: ни разносящиеся голоса беседующих школьников, ни противный смех «Моники и ко», включавшей девочек из группы поддержки, ни тем более стоявший в очереди за обедом Роджерс не предвещали беды. Я только напряглась, когда заметила Хэппи, семенящего следом за решительно шествующим Тони, не умолкающего в неслышимом потоке речи, однако беспечно проигнорировала происходящее.