Мое побережье

— Да, — бесцельный взгляд в экран. — Да, извини, я дома послушаю.

В течение урока я несколько раз подавляла в себе желание обернуться, ощущая неясную тяжесть в районе затылка.

А за окном, тем временем, сгущались тучи, и поднимался леденящий северный ветер.

По возвращении домой я не стала утруждать собственный желудок обедом и без всяких сил завалилась в комнату, оставляя за собой след из комочков одежды. Плевать. Все равно этой рубашке место только в стиральной машине.

Полет резинки для волос к столу. Забросив бюстгальтер в кресло, спешно натянула домашнюю футболку на мгновенно покрывающееся мурашками тело. Рысью на носочках, по холодному полу, и с чередой странных звуков, выражающих крайнюю степень наслаждения, нырнуть под одеяло. Натянуть вместе с покрывалом до самого подбородка.

Вот, ради чего стоит терпеть все несовершенства этого гребаного мира.

Уснула я до неприличия быстро — не успела заметить, вздремнул ли следом за мной Снежок, приютившийся возле вывернутых на обратную сторону джинсов.

Правда, спокойно спрятаться от реалий в стране Морфея так и не удалось: разум терзали сны о красной железной дороге, историях сэра Артура Конана Дойла и «прекрати так странно на меня смотреть» Старке, от которого не оказалось спаса ни в одном из альтернативных миров.

***

Дорогу укрывало до непозволительности тонкое и хрупкое белоснежное полотно.

Я вставала посреди ночи за стаканом воды и далеко не сразу поняла, что на кухне что-то не так — при взгляде в окно неожиданно не обнаружилось привычного дождя.

На улице бушевало легкое подобие метели. Сильный ветер надувал маленькие снежинки, четкость которых сложно было узреть — они превращались в вездесущий рябой туман, то оседающий на промерзлую землю, то сметающий предыдущий мерцающий в свете фонарей слой.

Первый снег. Кажется, я впервые не ощущала былого восторга по сему поводу.

Хотелось заварить чай, вставить наушники и послушать красивую и печальную музыку, но с учетом раннего подъема это было непозволительной роскошью.

К утру ничуть не распогодилось; наоборот: хлопья стали крупнее, а ветер — хлеще; они били в лицо, вынуждая страшно пожалеть об идее накрасить сегодня ресницы, кололи щеки, мешали не то, что передвигаться — видеть подобия очертаний предметов перед собой. Я продрогла в пальто до костей, ноги под тканью колготок приобрели характерный красноватый оттенок. Не самой лучшей идеей было надевать юбку, но что иной раз взять с девушек?

Наше с Хэппи общение вновь вошло в привычное русло. Стоит отдать должное: на всех уроках он держался рядом, однако перед походом в столовую нарисовался этот вездесущий… этот, лезущий туда, куда не следует, и все обеденное время я в гордом одиночестве проторчала в классе. Уж лучше быть одной без лишних свидетелей, нежели сидеть без компании за столиком на глазах у всего потока.

В числе первых, кто нарушил мое унылое времяпровождение наедине с портретами литературных гениев, оказался Стивен. Блистающий своей уникальной и многогранной коллекцией джемперов. Некстати вспомнился тот неприятный инцидент в коридоре; он участливо поздоровался и присел за парту позади меня, раскладывая тетради спокойно — не швыряя небрежно на присущий Старку стиль.

А вот за мысли о нем пора бы уже давать себе оплеухи.

Не зная, как начать диалог, просто развернулась к нему.

— Сегодня первая репетиция.

Стив оправил манжеты и аккуратно сложил ремешок сумки подле своего сидения.

— Да, — неприлично светлые и чистые для этого мира глаза, обращенные в упор, — мы ведь вместе танцуем?

— Вместе.

Казалось, он в особенных утверждениях не нуждался, делая своеобразное лирическое отступление перед конкретно волнующим вопросом:

— А где собираемся? В спортивном зале?

— Нет, в классе, — я на секунду задумалась, прикидывая, как бы ему объяснить, — знаешь, где занимаются девочки из кружка по аэробике?

— У нас в школе есть кружок по аэробике?

То, как Стивен приподнял бровь, вызвало непроизвольную улыбку.

— Давай встретимся в шесть на главном входе у школы? Вместе поднимемся.

— Спасибо, хорошо, — Стив кивнул, одновременно усаживаясь за парту; локоть неудачно сдвинулся в сторону. С легким хлопком увесистый блокнот упал на пол. Страницы не раскрылись, но уперлись в твердый фундамент и с шелестом смялись. — О, только не… — Роджерс не успел договорить, как я в спешке склонилась к несчастному скетчбуку.

Возможно, это было чем-то излишним, но я аккуратно расправила загнувшийся лист, да так и замерла с блокнотом в руках.

— Это… — Стив выглядел до крайности смущенным. — Это ты рисовал? — не знала, как выразить собственное изумление, но голос, полагаю, идеально сделал это за меня.

Страницы венчал рисунок… нет, не женщины — девушки. Она изображалась простыми карандашами, но волосы и глаза прорисовывались темными тонами, позволяя предположить, что в реальной жизни их обладательница была кареглазой брюнеткой. Стриженые по плечи кудри, заколотая прядь, четко очерченные губы. То ли рубашка, то ли светлое платье с винтажным воротничком.

— Ну, — Стивен неловко потирал шею и косо поглядывал на скетчбук. — Это моя хорошая подруга. Просто подруга. Пегги, я… рисовал давно, но не успел отдать. Подарить.

Чувствуя себя воровкой, вторгшейся в обитель чьих-то личных переживаний, я перевернула страницу, делая вид, что не заострила внимания на его сумбурных объяснениях. Некоторые люди могут быть достаточно осведомлены о природе человеческих чувств, но истинный ум порой проявляется совсем не в его демонстрации.

Следующий рисунок — необычного вида обезьянка на цирковом одноколесном велосипеде, движущийся по рельсам в горах поезд, кусочек Италии с позиции карты мира. До меня не сразу дошло, что глазеть без спросу на чужие работы — неприлично, а когда осознание огрело по голове, Стив обнаружился гипнотизирующим блокнот, со слегка закушенной изнутри губой.

— Прости, — я напоследок разгладила уголок листа и бережно закрыла скетчбук, протягивая оный Роджерсу. — Ты очень красиво рисуешь. Занимался где-то?

Класс постепенно заполнялся прибывавшими учениками, среди которых, если меня не обманывал слух, где-то прозвучал принадлежащий Хэппи голос.

— Нет, самоучка, — Стив улыбнулся просто, но тепло. — Да и я бы не назвал это серьезным увлечением — скорее, убийство времени на досуге.

— Все равно здорово, — взгляд против воли упал на покоящийся на парте блокнот. — Я бы не смогла так нарисовать поезд.

— Ты тоже рисуешь?

— Только людей и птиц, — «людей», как же. — Но не дай бог кто-то это увидит.

— Не думаю, что все получается настолько плохо.

— Не плохо, но, — я запнулась, стоило взору уцепиться за темную макушку, окруженную мельтешащими светлыми вспышками. Нора Уэшвилл настойчиво атаковала Старка с какими-то расспросами или попытками завязать беседу, в то время как он определенно не знал, в какой бы манере ей намекнуть поскорее смыться, если судить по выражению лица и напряженно сжатым челюстям. В душе зажегся маленький огонек злорадства: поделом ему. Памятуя о вечном бешенстве Тони, вызываемом «общением с идиотами», а в данном случае — «идиотом» женского пола, я чуточку радовалась, прикидывая, станет ли он жалеть о нашей ссоре на репетиции. Ведь ягодки, что говорится, впереди. — Я весьма самокритична, — отвернулась, возвращая все внимание Стиву.