Молодость с нами

этому же нас учит Центральный Комитет. Ведь обком и горком выносили решения о сокращении

канцелярщины.

— Да вот у нас тут пробовали выполнять эти решения, — ответил товарищ Иванов, — не вышло. Без

бумаги нельзя.

— Плохо, значит, выполняли.

Когда подготовленный товарищем Ивановым вопрос вынесли на бюро райкома, члены бюро поддержали

предложение Федора Ивановича. Товарищ Иванов пожал плечами.

После этого Федор Иванович созвал совещание аппарата и сказал о том, что пора объявить крестовый

поход против бумаг и канцелярщины и начать борьбу за живое руководство, за живое общение с людьми.

— Мы ведь погрязли в бумагах, — говорил он, — в непроизводительных, непродуктивных действиях.

Смотрите, что получается. Только для того, чтобы составить квартальный отчет сети партийного просвещения,

наш отдел пропаганды и агитации должен произвести более восьми тысяч арифметических действий на бумаге.

Это ежеквартально занимает десять дней жизни отдела, или сорок дней в году. Это чудовищно! Мы же не

бухгалтерия, а партийный штаб района, черт возьми! Товарищи заведующие и товарищи инструкторы! У нас

есть специальные люди, которые занимаются статистикой, пусть они ею и занимаются. Инструктор должен

инструктировать, быть с людьми, на предприятии, на производстве.

— Так что же, в райкоме отсиживать до ночи не надо? — спросил один из инструкторов.

— На предприятиях надо быть, я же объяснил довольно понятно.

— Ну, а если горком или обком потребуют сведений, а сведений-то у нас нету, тогда что? — спросил

другой инструктор.

— С вышестоящими организациями как-нибудь поладим, — ответил Федор Иванович, сам еще не зная,

что может получиться в таком случае. — Главное — у себя, тут, разобраться с делами как следует.

Товарищ Иванов опять пожал плечами. А через несколько дней Федора Ивановича вызвал к себе

секретарь горкома Савватеев.

— Разваливаешь, пишут, работу, — заговорил Савватеев и стал излагать Федору Ивановичу содержание

письма, которое лежало перед ним на столе. В письме подробно описывалась суть новшеств, введенных

Федором Ивановичем, но освещались эти новшества тенденциозно, расценивались как самодурство первого

секретаря, как его неумение работать, как противопоставление себя аппарату райкома.

— Мерзавец тот, кто это пишет! — сказал Федор Иванович. — Ты мне его фамилию лучше не объявляй.

А то найду и надаю подлецу по морде! — Федор Иванович начал сам рассказывать о тех улучшениях, которые

он счел нужным внести в работу райкомовского аппарата.

Савватеев слушал внимательно, по временам записывал. Он сказал потом:

— Все это очень интересно. Но не перегнуть бы. Не зря же еще до нас с тобой установлены специальные

формы и методы работы. Они проверены, испытаны. Гляди, попадешь в историю. Я тебя пока что не осуждаю,

но и особенно-то поддерживать не решусь. Эксперимент, и небезопасный. Гляди, товарищ Макаров!

— Но ведь есть же решения против канцелярщины, — сказал Федор Иванович.

— Есть-то они есть. Но и без бумаги нельзя.

Федор Иванович удивился: Савватеев сказал это теми же словами, что и товарищ Иванов.

С течением времени Федор Иванович убеждался в том, что его новшества идут на пользу дела. Дела

решались проще и оперативнее, в отделах не составляли длиннейших решений, по месяцу, по два не ждали дня

вынесения их на бюро, как бывало. Инструкторы почти все дни недели проводили на предприятиях, знание

жизни этих организаций у них складывалось не по бумагам, а по собственным наблюдениям и впечатлениям.

Поэтому, в случае неполадок где-либо, туда немедленно выезжали инструкторы, а то и заведующий отделом.

Разбирались на месте обстоятельно, основательно.

Федор Иванович и другие секретари тоже почти каждый день бывали на предприятиях. Живей пошла

партийная работа, энергичнее, горячей. Только товарищ Иванов всем был недоволен. “В кого мы превратились?

— говорил он мрачно. — В Гарун аль-Рашидов. Бродим среди народа и слушаем, что говорит он, вместо того

чтобы самим давать указания”. Главным Гарун аль-Рашидом товарищ Иванов называл Федора Ивановича.

Федор Иванович действительно любил бывать в народе и с народом. Бывшего заводского слесаря тянуло

на заводы. Но он не бродил там молчаливым подслушивающим повелителем Багдада, он любил и сам

поговорить, рассказать, что он думает, как думает, к чему стремится. Начав с того памятного разговора с бабкой

Леньки, он много занимался постановкой лечебного дела в районе, и когда у него накопился обширный

материал, появились мысли и предложения, Федор Иванович созвал медицинский актив района. Открылось

такое множество недостатков, что даже перечень их, составленный Федором Ивановичем, оказался далеко не

полным. Многие из этих недостатков можно было исправить и устранить своими силами тут же, в районе.

Например, никаких правительственных решений не требовалось для того, чтобы медицинский персонал

относился к больным более чутко, внимательно, заботливо, чтобы в лечебных помещениях всегда было хорошо

натоплено. Но некоторые вопросы — вопросы повышения заработной платы, уменьшения нагрузки на каждого

врача амбулатории — требовали того, чтобы горком или обком обратились с ними в правительство. Федор

Иванович написал об этом в горком.

Сложна была жизнь в районе. В натуре она сильно отличалась от той, которую пытались отразить сводки,

ведомости и отчеты, даже если на их составление уходило не восемь тысяч арифметических действий, а полных

сто или двести тысяч, или даже миллион. Жизнь арифметики не признавала.

4

Павла Петровича на институтском дворе поймал Мукосеев, тот самый научный сотрудник, о котором

говорили, что он вот уже три года ухитряется ничего не делать.