Моран дивий. Стезя

Он щелчком отбросил брызнувший оранжевыми искрами окурок и задумчиво потёр ладони друг о друга. Потом сцепил пальцы и опёрся локтями о колени. Видимо, воспоминания взволновали спрятанные где-то глубоко толстые, как брёвна, струны его меланхоличной души, которую давно не сотрясали страсти и сомнения. Может, даже никогда. Идеальный воин.

– В роще мы нашли тело женщины, умершей от потери крови, а в седельной сумке - младенца. Ребёнка в эту же ночь подбросили к районной детской больнице, коня продали цыганам за чисто символическую плату. А княгиню и охотника здесь закопали, - он похлопал ладонью по холмику, на котором сидел.

– Ольвик здесь похоронен?
– мне почему-то стало неприятно и я, отлепившись от креста на его могиле, поднялся на ноги.

– Ольвик?
– переспросил Семёныч.
– Значит, так его звали...

Он тоже поднялся, отряхивая штаны.

– Ты, наверное, думаешь сейчас, что мы неправильно поступили с ребёнком? Что обрекать его на приютское детство было мерзко и подло? Думаешь?
– он попытался вглядеться в моё лицо в темноте.
– Думаешь, конечно. Меня самого совесть уж сколько лет мучает. Оправдываю, конечно, я наш поступок тогдашний: вот, мол, понимали мы, что охотники его ищут, опасно ему оставаться в Юрзовке, и подвергать чью-то семью из односельчан опасности тоже не хотелось...

Я, честно говоря, ничего по этому поводу не думал. Детского дома мне узнать не пришлось. Мои приёмные родители, видимо, усыновили меня очень скоро. И любили, и баловали, и в угол ставили - всё как своего. Никогда, даже в подростковом возрасте, я не чувствовал ущемлённости моих сыновних прав и обязанностей. Даже по сравнению с младшим братом, который уж точно был им родным. Мои родители - люди простые и добрые, и я к ним всегда был очень привязан. Наверное, мне повезло. Поэтому обиды на стражей я не держал. Их можно было понять. Но Семёнычу ничего не сказал. Пусть терзается. Иногда чувство вины бывает весьма полезным. Для объекта этого чувства, конечно.

– А тебя, вишь, не искали, как выяснилось, - задумчиво продолжал Семёныч.
– Кроме этого Ольвика никто, наверное, не знал о твоём спасении, - он вздохнул.
– Можно было тебя оставить и вырастить славным стражем. Ушёл бы к своим полянам уже давно и княжил бы там на здоровье.

Мы снова пробирались по извилистым тропкам кладбища, то погружаясь в чернильную тень деревьев, то выныривая из неё на лунные прогалины.

– Хорошего воина надо растить с детства, - рассуждал Семёныч.
– А сейчас у нас мало что получится. Конечно, со зверьём, да с разбойником, который из вчерашних посадских, ты, может, и научишься справляться... Один на один. Да в ближнем бою. Да с божьего благословления. Но не боле. А вот что делать, если тебе встретится такой воин как Ольвик? Или даже как один из наших стражей? Ты хоть до конца жизни тренируйся - всё равно не дорастёшь даже до наших салажат. А уж за Мораном ребята и того крепче.

– Пессимистично, - его прогноз мне совсем не нравился.

– Возраст, Митя. Для хождения по бабам ты ещё хорош, для начала воинской карьеры - уже не очень.

– Ты же на пенсию не ушёл, хотя старше меня раза в два.

– Сравнил божий дар с яичницей!
– хмыкнул страж.
– Моё тело и дух с младенчества лепили, потом вылепленное легче поддерживать. А тебя не лепить - ломать придётся. Что потом из этого лома выйдет, а, княжич? То-то и оно...

– Семёныч, почему стражи не используют огнестрел? Современное оружие? К чему эта игра в средневековье?

– Не работает потому что твой огнестрел в Моране. Там вообще никакая техника не работает - даже компас. Все достижения нашего техногенного мира там просто бесполезные железяки. А наш дозор, и все стычки - в Моране. Встреча с Ольвиком у Юрзовки -исключение.

– Так ты возьмёшься?
– тихо спросил я, останавливаясь и вглядываясь в его лицо, освещённое луной, очень боясь услышать отказ или даже сомнение. Лицо моего собеседника в призрачном свете казалось бледным с чёрными провалами глаз. Очень подходящий видок для ночных походов на кладбище, подумалось мне. Как всегда в судьбоносные моменты жизни, мозг милосердно переключался на что-то незначительное, подсовывая ерундовые мысли и сосредоточивая внимание на посторонних картинах. Может, таким образом он выпускает напряжение ожидания, не позволяя давлению происходящего сорвать какой-нибудь очень нужный клапан в человеческом нейронном котле.

– А и возьмусь, - спокойно сказал страж.
– Виноват я перед тобой, княжич. Да и Моран желает моего вмешательства...

– Откуда знаешь?

– Знаю уж, - мрачно буркнул он и, отвернувшись, зашагал в сторону посёлка.

В дружном молчании мы проделали оставшийся путь. Мне было о чём поразмыслить после всего услышанного, и Семёныч давал мне такую возможность. Давал возможность ещё раз мысленно прожить смерть Свенки и моё чудесное спасение. Давал возможность оценить перспективы задуманного мной.

Только на входе в посёлок он потянул носом и резко свернул в один из узких кривых проездов.

– Надо помянуть матушку твою, светлую княгиню, - сказал он, вышагивая впереди меня.
– Да и обещался я, что говорить мы сегодня с тобой не на сухую будем.

Тягучий терпкий дух варящегося самогона окутывал приземистый домик, растекаясь щупальцами призывного аромата по улице. Семёныч ненадолго скрылся за скрипнувшей калиткой, чтобы появиться через несколько минут с зажатой под мышкой литрушечкой.

– Пошли, княжич, причастимся, - позвал он, выруливая из проезда на широкую окраинную улицу, где, как я стал догадываться, локализовались в основном усадьбы стражей.

– Семёныч, скажи, почему-то раньше я об этом не задумывался: все что ли жители Юрзовки посвящены в тайну? Взаимодействуют с Мораном? Посёлок-то у вас немаленький...

– Не все, конечно. Три десятка стражей с семьями. Да ведьма. Да жрица Морана, которая волхвует и ворота держит. Вот обычно и все посвящённые, что возле ворот живут. Что в Юрзовке, что в любом другом приграничном посёлке.

– Но другие-то не могут не замечать?..

– Так ясное дело. Многое замечают, о многом догадываются, ещё больше придумывают - дело-то житейское... Как тут утаишь. Да и зачем?

– В смысле - зачем?
– поразился я.
– Вы что, не боитесь быть разоблачёнными? Не боитесь, что тайна ваша станет всеобщим достоянием? И как посмотрит на вашу деятельность - убили-прикопали - уголовный кодекс? А охотники если узнают о вашем поселении? О воротах?

Семёныч расхохотался.

– Смешной ты, княжич, ей-богу! Хочешь что-то спрятать - положи на видное место. Слышал эту прописную истину? Вот то-то же. Что эти догадывающиеся и кому могут рассказать, скажи на милость? Бабкам на базаре в райцентре доложиться, что в их селе ведьма есть? Кого этим удивишь? Сейчас всяких колдунов доморощенных, барыши в городах стригущих, всяких магов-гадалок-экстрасенсов - как собак нерезаных. Если сказать "ведьма", то люди её привычно в ту же кагорту клоунов запишут. Кому придёт в голову искать в этом что-то ещё? А о стражах, вратах, границах миров - нехай кажуть. Этих активистов как раз в отдел фантастики, приключений и контактов с внеземными цивилизациями отправят. Ну, посмотрят на них, как на блаженных уфологов, покивают головой и покрутят у виска пальцем. Есть тут у нас, кстати, такой сознательный гражданин. Повадился в районную газету ездить, пытался донести до общественности наши внутренние, так сказать, дела. Так они от него после второго раза шарахались уже как чёрт от ладана. Потом редактор звонил нашему главе поселения, просил приструнить активиста, дабы оградить сотрудников от его безумных бредней.

– Ну и?..

– Ну и глава встретился с ним, приструнил. Теперь он письма пишет депутатам и президенту. Уже много лет.

Он помолчал немного, вспоминая, видимо, подробности забавной, на его взгляд, истории с правдоискателем-разоблачителем. Похмыкал.

– Ещё пару-тройку столетий назад надо было, конечно, скрываться, маскировать свою деятельность, дабы не вляпаться в тёмное агрессивное невежество церковников и поселян. А в наше просвещённое время вряд ли кто обратит внимание даже на приземлившегося посреди центральной площади Змея Горыныча - сочтут 3D-моделью. Чего уж там говорить...