Моран дивий. Стезя

– Иди в Дубреж. Родичи твоей матери должны тебя признать. Боги не откажутся подтвердить.

Старик переложил факел в другую руку, посмотрел на меня из-под лохматых седых бровей запавшими тёмными глазами. Его взгляд лёг на меня мельничным жерновом - тяжелый, недобрый, безнадёжный.

– Тяжела твоя ноша, - сказал он устало.
– Хватит ли сил не сломаться под ней?

– Я надеюсь на помощь Морана, - бросил я торопливо, словно оправдываясь.
– Он дал мне силы на это решение. Не оставит и теперь.

Радмир задумчиво покивал головой.

– Моран... Да... Сильный покровитель. Всемилостивейший и наиковарнейший. Будь внимателен...
– жрец помолчал рассеянно и отправился с факелом в обход кругом Крады. Столбы пламени вспыхивали фитилём свечи, освещая ноябрьский сумрак призрачным светлячковым сиянием.

Я устремился следом.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты веришь ему?

– Кому? Морану? Почему бы и нет?

Старик спрятал глаза под кустистым инеем бровей.

– А в самом деле, - сказал он, прислушиваясь к тяжело ворочающемуся внизу телу гибнущего Зборуча: грохоту выпущенного на волю огня, воплям истребляемых, гортанным крикам врага, шипению снега, закипающего на углях...

– В самом деле, - повторил старик, - почему бы и нет?

Он поднял лежащее на земле копьё и зашагал вниз с холма, по узкой тропинке, навстречу огню, гучам и смерти. Я так и не понял - мне ли он адресовал последние слова, себе ли?

– Эй, жрец!
– окликнул я.
– Навстречу смерти не опоздаешь! Чего ж ты так торопишься?

Он остановился не оборачиваясь. Казалось, ад, бушующий внизу, заворожил его, он не мог оторвать от него глаз и не мог противиться его притяжению.

– Назови моё имя. Прошу тебя.

– Мать звала тебя Радимом. А настоящего взрослого имени ты ведь так и не получил, княжич, - он слегка повернул голову, по-прежнему не глядя на меня, бросил через плечо.
– Это ничего. Жизнь прозовёт. Прощай. Не сплоховать тебе.

* * *

Мы уже третий день сидели в Морановой крепи, ожидая неизвестно чего. Вежица нас покинула, пообещав вскоре вернуться. Но "вскоре" всё никак не наступало, а найти выход из леса в Заморье без её помощи представлялось делом безнадёжным. Я нервничал всё больше - неизвестность сводила с ума. Особенно в моём положении балансирующего на шатком подвесном мостике через пропасть: куда не поверни, куда не ступи - всюду трухлявые доски, грозящие в любую секунду подломиться под ногой. Что ж теперь? Топтаться посередине, раскачиваясь на ветру и дрожа от страха?

Зварыч казался внешне совершенно спокойным. Он спокойно налаживал наш походный быт, спокойно свежевал попавшего в силок облезлого весеннего зайца, спокойно спал, завернувшись в войлочное одеяло, и спокойно упражнялся с мечом на мягком зеленом ковре, устилающем площадку между башнями крепи. По вечерам он безропотно обрабатывал мои раны на спине. А вчера на охоте подстрелил тетёрку. И приготовил из неё королевский ужин.

На его фоне я казался себе бесполезной истеричной барышней, заблудившейся в лесу с доброй нянькой. Интересно, ему тоже так казалось? Оставалось надеяться, что моя мнительность и мои сомнения не так очевидны, чтобы стать заметными малознакомому человеку. Чёрт бы его побрал...

Спали и дежурили мы по очереди. И почти не разговаривали друг с другом. Короткие фразы в процессе реализации совместной деятельности - не в счёт. Он мне не нравился. Смутная неприязнь, возникшая в день ухода отряда, никак не желала преобразовываться в признательность и симпатию. Это необоснованное чувство было тем более неуместно, что разумом я прекрасно понимал необходимость присутствия подле меня опытного воина. Он это тоже понимал. Было видно. И было неприятно чувствовать свою зависимость от доброй воли именно этого человека.

К вечеру третьего дня я всё-таки не выдержал, заговорил с ним о своих опасениях.

– Что будем делать, если мора не вернётся?

– Ты у меня спрашиваешь?
– его лицо в отблесках костра - резкое, тёмное, хищное - ощерилось насмешливо.
– Ты ведь у нас княжич. А я всего лишь тот, кто последовал за тобой, - он затянул зубами узел на порвавшемся силке, подёргал за концы, проверяя крепость починки.
– Вот ты и скажи что будем делать.

Я пошерудил суковатой палкой угли.

– А не знаешь, так у Морана спроси, а не у кметя своего. Не наберёшь дружину, если будешь свои сомнения и неуверенность подчинённым демонстрировать.

– Ладно, - сказал я помолчав.
– Если завтра она не появится, уходим сами. В конце-концов, в лесу она не единственная мора.

Я пошёл спать. Разговаривать мне расхотелось. Тошно вдруг стало и от его наглости, и от его правды.

... А рано утром старуха вернулась. Да не одна. Но и не с теми, кого я больше всего опасался увидеть за её спиной все эти дни ожидания. Честно говоря, грешил я на мору: ведь вернуться она может и не с подкреплением, а с охотниками. Почему нет? В этом осином морановском гнезде сам чёрт ногу сломит - где здесь свои, где чужие? Кому можно довериться, кому нельзя? Кто какие цели преследует? Каждый свои? Кто кому подчиняется? Кто о чём радеет?..

Я как раз постовал у костерка, медленно тускнеющего в свете утра, с трудом продирающегося сквозь туман. Пост мы оборудовали под стеной, по левую руку от входа так, чтобы вошедшему он не бросался в глаза. А дозорный наоборот, имел бы время сориентироваться, разрядить при необходимости в незваного гостя балестру и быстро укрыться в одной из башен.

Коростелиное пощёлкивание за стенами крепи мгновенно согнало остатки дрёмы. Схватившись за оружие, я уставился на закутанный плющом вход.

Впрочем, предосторожность оказалось лишней - наконец-то притащилась старая карга. Войдя, Вежица покрутила головой в поисках обитателей крепи и направилась ко мне. Следом за ней, пригнув голову, шагнул высокий парень в полянской охотничьей куртке и вытертых джинсах. Русоволосый, русобородый, с широкими плечами и льдистым взглядом голубых глаз. Его я ожидал увидеть меньше всего. Гораздо меньше отряда охотников.

Последний раз эти холодные глаза с ненавистью и презрением смотрели поверх заряженной балестры, нацеленной мне в лоб. Такими я их и запомнил. Запомнил и пудовые кулаки, в прошлые майские праздники здорово расписавшие меня под хохлому. С тех пор я с их обладателем не виделся. И, честно говоря, видеться не стремился. Семёныч обмолвился как-то, что в посёлке его нет, что служит он сейчас при Магистре - я вдохнул тогда, помню, морозный стылый воздух и показалось мне, что стал он после этого известия чище и дышится мне легче...

Парень остановился у костра, глядя на меня. Бесстрастно. Без злобы и ненависти. Без интереса.

Из башни, позёвывая, выполз Зварыч.

– А, Ярослав... Здоровеньки булы, - он с хрустом потянулся.

– И тебе не хворать, - сын Юрзовского старшины отвёл, наконец, от меня глаза и стряхнул с плеча рюкзак.

– Как у тебя, земляк, на предмет харчей? Поиздержались мы тут с княжичем вас дожидаючись...

Ярослав принялся потрошить рюкзак. Зварыч подбросил дров, повесил над костром котелок с водой. Вежица закатала на мне майку, осматривая удивительно скоро рубцующиеся раны. Все при деле.