Моран дивий. Стезя

Двор, словно ковром, был выстелен ярко-зелёным мхом, целостность которого не нарушала случайная поросль. Было тихо, пустынно и можно было оглядеться. Обнесённый высокой стеной двор с трёх концов увенчивали массивные, словно мастодонты, и высокие, словно тысячелетние секвойи, башни. Их каменная кора, проглядывающая кое-где лишаями среди зелени, казалась твёрже камня, а их вершин среди единой кроны леса я разглядеть не сумел.

– Что это, Вежица?
– спросил я благоговейным шёпотом.

– Это Морановская крепь, - сказала старуха.
– Он построил её для моры, которую любил.

Я уставился на её пожёванный временем профиль. Белые глаза под провисшими веками смотрели не мигая в пустоту, словно видели там нечто, недоступное случайному взору непосвящённого.

– Но как же... я думал... Разве Моран не лес?

– А разве ты не одушевлённый супнабор из мяса и костей?
– сухо поинтересовалась она, посмотрев на меня своими пустыми глазами.
– Но ты ведь не отказываешь себе в праве любить... мору?

Чёртова ведьма. Я осторожно, с опаской ступил на зелёный ковёр двора и направился к ближайшей башне. Протиснувшись сквозь заплетённый вьюнами вход, замер в полумраке, давая возможность глазам привыкнуть к слабому свету, проникающему через потайные прорези окон в складках коры.

Грандиозность уходящей ввысь бесконечности потрясала. На разных расстояниях от земли размещалось несколько узких круговых галерей, обнесённых затейливым плетением веток и лиан. Высоко над мягким моховым ковром парили качели, некогда увитые цветами, ныне же лохмотьями полуистлевших растений. Они тихонько поскрипывали на гуляющих в башне сквозняках.

– Впечатляет, - присвистнул я, оглядываясь, - не хилый такой домик для свиданий.

– Это не домик для свиданий, малыш, - прошелестела возникшая за плечом старуха.
– Это тюрьма. Море не было отсюда выхода.

– Так вот какова любовь Морана! Настырный зануда. Если уж прицепится - фиг отстанет. По себе знаю...

– Ничего ты не знаешь. Ты понятия не имеешь какова любовь Морана. И тебе повезло, что ты не женщина и никогда не узнаешь его страсти, княжич.

Порыв сквозняка пахнул мне в лицо, толкнул сонные качели. Они качнулись, заскрипев громче и надсаднее.

– И что же мора? Отвечала на его любовь? Целовалась с ёлками? Практическая сторона истории меня очень даже занимает.

Вежица моего сарказма не заметила. Погружённая в себя, она говорила, будто размышляя вслух, о своём:

– Любовь Морана - это и дар, и проклятие. И принимать её мучительно, и отказаться нельзя. Но если уж почтило тебя жребием этим - неси крест свой достойно. Награда беспримерна. Многие о таком только мечтают.

– А она? - постарался привлечь я внимание ушедшей в себя собеседницы.

Мора сморгнула прострацию, кинула на меня быстрый взгляд.

– А она, лярва эта, мечтала, видать, совсем о другом, - на лице старухи отразилась злобная зависть, от вида которой мне стало не по себе.
– Свободы ей хотелось больше, чем жизни вечной и вечной молодости, которые щедро отсыпал ей Моран...

Раскачавшись под собственным весом и перестав при этом скрипеть, качели со свистом носились над нашими головами от стены к стене. Лохмотья засохших трав развевались за ними, издавая жутковатый шорох в мёртвой тишине заброшенной крепи.

– Чего только эта сучка не изобретала, чтобы сбежать, - рот старухи презрительно скривился.
– Только куда убежишь от Морана внутри Морана? Не было ей ни выхода, ни исхода. Но так уж море постыла любовь божественная, что бросилась она с башни на остроги буреломные внизу. Только перехватил её Моран, даже оцарапать не дал тело белое. Вознёс в урагане листьев на башню, опустил на постель ласково. Тогда схватила безумная мора острый нож, порезала вены на руках - мгновенно затянулись раны под нежными поцелуями Морана. Упала она тогда на зелёный мох и заплакала горько. Стала призывать богов, умолять, чтоб помогли ей вырваться из тюрьмы да из объятий нежеланных. Никто не откликнулся. Только Теш...

Качели с грохотом рухнули на пол, взметнув пыль и сор, чуть не зашибив нас.

Я шарахнулся в сторону. Вежица закудахтала скрипуче, изображая смех:

– Не нравится Морану, когда имя это упоминается. Не заросла ещё, видать, тропка печали, которую он проложил своей страстью безрассудной.

Я подошёл к массивным качелям, провёл ладонью по гладкому, коряжистому дереву - оно было нежным словно шёлк и тёплым словно кошка. Хотелось потереться о него щекой. Художественное совершенство переплетённых между собой ветвей нарушал диссонанс бурых капель и ржавых потёков, замаравших это сказочное произведение искусства.

– Что здесь произошло?
– спросил я, не поворачивая головы.

Вежица подошла, заглянула мне через плечо.

– Вот уж не знаю, - сказала она, ухмыляясь.
– Может, ты мне расскажешь, княжич?

Я оторопело уставился на неё.

– Пошли, - она подошла к стене и принялась карабкаться по змеям ветвей на ближайшую галерею удивительно споро и ловко для её возраста и согбенной фигуры. Добравшись до галереи, мы таким же образом вскарабкались на следующую. И на последующие. Пока не оказались на вершине башни, накрытой куполом молодой весенней зелени, сверкающим голубыми лоскутами неба.

И этот купол, и пол, устеленный рыжим мхом, и ложе, так же, как и всё здесь, сооружённое из плетения ветвей, проросшее мягкой травой и первоцветами - всё говорило о предназначении места. Наверняка, это было спальня моры. Посреди странного жилища зияла дыра колодца, через который мы и попали наверх. Я заглянул в него - далеко внизу виднелись рухнувшие качели. Ранее они, должно быть, раскачивались прямо под проёмом.

Оглядев сучковатый плетень стен, я подошёл к одному из узких окон. Отодвинул в сторону вездесущий плющ, выглянул наружу. Внизу молоденькой весенней зеленью плескалось лесное море, подкатывая волнами к стенам башни, разбиваясь о неё шелестящим прибоем, шумя завораживающе и неумолчно. Над зеленью сияла полуденная лазурь неба, до рези в глазах пронизанная солнцем. Этот мир голубого и зелёного только редкие птицы оживляли мимолётным присутствием.

Значит, здесь он коротала дни, заточённая страстью своего создателя. Из этого окна смотрела день за днём на одинаково шумящее внизу лесное море, меняющее цвет каждый сезон, на изменчивое небо и равнодушных к её судьбе птиц. Из этого ли окна она бросилась однажды вниз? Неужели бедная мора так жаждала обрести свободу, пусть даже в смерти? Или любовь Морана была ей настолько страшна?..

– Княжич!
– позвала Вежица.

Я обернулся. Но не увидел её.

Зато увидел девушку, сидящую с ногами на ложе, убранном не зелёной луговой травой, а пушистыми шкурами и алым шёлком. Она сидела понурившись, ссутулив плечи, длинные тёмные волосы нечёсаными прядями перемешивались с мехом покрывал. Она подняла на меня воспалённые глаза, посмотрела в упор, тяжело и сумрачно.