Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

Рефлексы сработали быстрее разума.

Лёха рванул ручку на себя. Самолёт словно подпрыгнул вверх, потом закрутился влево, резким рывком снова устремился вверх, уходя из-под огня. Манёвр был жуткий — желудок тут же взбунтовался, выворачивая всё внутри, кровь хлынула к голове, а зрение на мгновение стало туннельным. Казалось, ещё секунда — и его вырвет прямо на панель приборов.

Но, чёрт возьми, сработало!

Очередь просвистела выше, пронеслась в пустоту, не задев ни машину, ни людей.

И вот…

Поезд замер.

Последние вспышки выстрелов затухли. Паровоз окончательно исчез в туннеле, утянув за собой почти все вагоны, оставив снаружи только четыре последних и злополучную пулемётную платформу в хвосте.

Время будто замерло.

Лёха глубоко вдохнул, переводя дыхание. Сзади Илья Старинов хлопал его по плечу, крутя рукой над головой и крича:

— Давай еще круг! Надо добить! Разворачивайся!

Глава 4

Говорят мы бяки-буки!

Вторая половина июня 1937 года. Небо над железнодорожным туннелем в окрестностях города Авила.

Поезд после взрыва котла, словно раненый зверь, рванулся вглубь туннеля, утягивая за собой вагоны, оставив снаружи, торчащие из-под каменного свода, только последние четыре вагона и заднюю платформу с пулемётом. Проклятый состав всеми силами цеплялся за жизнь.

— Надо добить! — закричал сзади Старинов, перегибаясь вперёд. — Сделай ещё один круг!

Лёха коротко кивнул, потянул ручку на себя, повёл машину вверх, вдавил педаль, заложил пологий вираж влево и вывел «Шторьха» прямо над туннелем, перпендикулярно железной дороге. Теперь поезд был как на ладони. Управитель немецкого аэроплана сбросил скорость, позволяя самолёту буквально зависнуть в воздухе, точно коршун, высматривающий добычу.

Сзади снова загрохотал пулемёт — тяжело, хлёстко, длинными и безжалостными очередями. Грохот выстрелов перемежался с рваным металлическим визгом, эхом отдаваясь в пространстве.

Илья Старинов не жалел ленты. Он бил точно, жёстко, методично, удерживая линию огня на крышах вагонов. Трассеры рвались вперёд, прочерчивая в воздухе алые нити, впечатываясь в металл с глухими ударами. Первые пули очередей пробивали мелкие дырки, следующие уже вспарывали кровлю, а затем, словно хищники, жадно раздирали её в клочья.

Дерево не выдерживало и летело в щепки, крыши трещали, прогибаясь под натиском свинца. Где-то внутри раздавался звон разбитого стекла, кто-то с платформы внизу кричал, но этот звук мгновенно тонул в общем хаосе.

Из пробоин в вагонах взвивались тонкие струи дыма. Разорванные листы обшивки подрагивали на ветру, обнажая перекрученные балки и выбитые внутренности. Горячие клочья древесины и металла поднимались вверх, вихрем кружась в воздухе.

И тут…

Над крышей крайнего вагона появился пулемётный ствол, и, будто последний смертельный плевок, к самолёту рванулась очередь.

Огненная очередь взревела в небе, оставляя за собой алые хвосты, и рванулась прямо в брюхо «Шторьха». Визг пуль, рвущий воздух, пронёсся сквозь фюзеляж, заставляя машину содрогнуться от попаданий.

Всё произошло в одно короткое, жуткое мгновение, когда инстинкты оказались быстрее осознания.

Илья Старинов среагировал мгновенно.

Не целясь, чисто на рефлексах, он рванул пулемёт в сторону источника огня и полоснул очередью. Свинец с бешеной скоростью пронёсся по платформе, вгрызаясь в металл, вышибая куски настила. Пулемёт вздрогнул, будто не вовремя проснувшийся зверь, которого ткнули ножом в брюхо.

Где-то внизу кто то дёрнулся, мелькнули руки, ухватившиеся за станину, но было уже поздно.

Пули, вспарывая воздух, пронеслись сквозь тело пулемётчика, перебили ленту, разворотили кожух ствола. Ствол задрался вверх, пулемёт, накренившись, словно ослепший, дёрнулся в сторону, выпуская последние патроны в пустоту.

Лёха, заметив успех, чуть отработал ручкой, чуть прижимая машину к холму под ним. Теперь оставалось только добить, чтобы поезд остался тут надолго, желательно навсегда. Самолёт, вроде бы, пока нормально отзывался на работу органов управления.

Хренов, особо не думая, дал правую педаль, разворачивая самолёт вдоль торчащего хвоста состава. Земля мелькнула под крылом, смазанным пятном ушла куда-то назад, а сам «Шторьх» почти повис в воздухе.

Сзади пулемёт продолжал яростно лупить. Илья бил уже не по крышам, а целенаправленно по бортам вагонов, прошивая их, как картон. Пули входили глубоко, вырывая наружу обрывки металла, дерева и всего, что попадалось на пути. Где-то внутри состава что-то загорелось, повалил едкий дым. Казалось, запах палёного железа и масла пробирается во всё вокруг. Даже через вой мотора и свист воздуха со стороны состава слышились взрывы.

И вдруг… щелчок. Пулемёт замолчал.

— Лента! — зло проорал Старинов, дёрнув бесполезный затвор.

И в этот самый момент, будто судьба решила сама поставить точку в этой мясорубке, вагон в хвосте поезда взорвался.

Всё началось с резкого хлопка, настолько громкого, что он перекрыл даже гул мотора. Следом вверх взвилась крыша, сорванная, будто крышка кипящего котла, разметав во все стороны горящие обломки. Металлические стойки стенок вагона разошлись, выгнулись наружу, выпуская изнутри ревущий поток огня. Взрывная волна швырнула пламя в воздух, будто гневная пасть дракона, изрыгнувшего свой последний, смертельный выдох.

Самолёт ударило горячей воздушной волной, дёрнуло, резко накренило и потащило вниз.

— БЛ**ДЬ! — заорал Лёха, судорожно цепляясь за ручку управления и двинул газ до упора.

«Шторьх» вздрогнул, дрожь пробежала по крыльям, ручка управления забилась в руках, мотор взревел, протестуя.

Самолёт, трепыхаясь, как бумажная птица на ураганном ветру, с трудом начал выправляться. Краем глаза Лёха видел, как вокруг проносились ошмётки металла, горящие обломки, целые куски развороченного вагона, отлетевшие, словно выбитые зубы. Под ними проносились низкие кусты, хаотичные нагромождения камней и выгоревшая на солнце, словно старая холстина, трава.

Казалось, всё. Сейчас они рухнут вниз, в этот раскалённый ад, и наступит самый распоследний конец.

Но нет. Немецкая инженерия выдержала.

«Шторьх» вздрогнул ещё раз, ухватился за воздух и, вопреки всему, вышел из пикирования буквально в трёх метрах над землёй, едва не цепляя верхушки кустов.

Лёха, стиснув зубы, трясущимися руками потянул машину вверх. Медленно, тяжело, но она послушалась. Секунда, ещё секунда — и вот уже десять метров, двадцать, сорок…

И тут снова толчок.