Москва майская
Шрифт:
Блаженны ли юноши, павшие в поединке с Драконом-государством? (Александр Ульянов, народовольцы?) Предположим. Но менее блаженны вышеупомянутые Г., Д. и Г. и все поколение юношей 1960-х годов, высыпавшее на площади Парижа, Лондона и Москвы и залившее кампусы американских университетов. Потому что их противники уже не были стопроцентными Дикими Драконами. Они вышли на поединки с цирковыми зверями, с Драконами Дрессированными, наученными уже не задирать человеков. Грозно рычащими, да, способными порой хлестануть хвостом по позвоночнику, изрыгнуть пламя из голов для устрашения публики, и только. Мужеству юношей, вышедших на поединок с одомашненным Драконом, цена куда более низкая, чем решившимся на бой с Диким, взвивающим над горизонтом могучие головы с шипами, читатель!
Вместо виселиц декабристов и народовольцев (с ними любили себя сравнивать смогисты) смерть от провороненной язвы и малопочетные смерти от последствий алкоголизма… Полноте!
Криворожский Вовка жив. И, о неожиданность, стал… редактором журнала «Молодая гвардия»! («Такой же широкий в лице», — сообщил автору друг, смеясь, по
Стихи? Сборник пятерых московских поэтов так никогда и не увидел света, Сюзанне Масси лишь с большим трудом после пяти лет усилий удалось издать ленинградский сборник.
Увы, творческое наследие смогизма полиняло со временем. Находясь в постоянном возбуждении от собственной гениальности и отверженной проклятости, смогисты не нашли времени созреть. Сырые и рыхлые произведения той эпохи читать скучно. Они переслащены и противно благородны. Вопреки утверждениям множества умных книг, написанных о неисправимом отличии советской системы от других социальных систем, презрев государственные границы, смогисты исповедовали те же идеалы, что и миллионы их сверстников по всему «цивилизованному миру». Перефразируя Эрика Сигала, автора популярного бестселлера того времени «Лав стори», можно сказать о них: «Они любили „Битлз“, Баха и себя». В квартире Алейникова обряд бутылки совершался под Теодора Бикеля, Баха, Вивальди и пластинки «Битлз», периодически подвозимые Ларсом Северинсоном. Хозяин квартиры, как и многие смогисты, любил «Битлз». Его жилец, друг-Иуда-харьковчанин, «Битлз» решительно не любил. И к поколению смогистов и «Битлз» себя принадлежащим не чувствовал. Они казались ему со всеми их благородными порывами (Родина, свечи, дуэли, желтые подлодки, борьба с Драконами и Злом) приторно-сладкими и нечестными. Ханжество и спрятанные неблагородные желания чудились ему за их человеческими манифестами. Он понимал, что не подходит в их поколение, потому что зол. Думал: «Ну, если и это не мое, то что же мое?» Ему нравились едкие парадоксы Василия Розанова, приходно-расходная книга (каковой у него самого не было) была ему, да, дороже всех сладких писем Тургенева к Полине Виардо. Но мягкость Розанова он не одобрял. Как и его запутанность в щупальцах христианства. Ему нравился долгопрудненский философ «дед» Кропивницкий, он тоже считал, что современный человек излишне развил социальную часть жизни, но раздражала кротость «деда». Жертвой он быть не хотел. Он заглядывался, открыв рот, на последнее движение — сюрреализм. Еще в 1967 году Бахи наклеили ему на картонку портрет Андре Бретона, вырезанный из некролога в «Пари-матч». С тех пор Бретон кочевал с ним с одной московской квартиры на другую. Бретон ему импонировал. Вождь. Лидер. И еще тем, что, как и Лимонов, он родился в городе, незначительное название которого нормальный человек не удержит в памяти. Тинчебей… Дзержинск…
???????????? ??? ??????????? ????? ????? ? ??????? ????????? ????????????? ? ?????????? ??????? ? ?? ????? ? ??? ??????? ???? ?? ? ? ????? ?????? ? ??????? ?????????????? ????????? ?????????? [19] . Он не сомневался, что, родись он на двадцать лет раньше, он решительно и добровольно поливал бы эсэсовцев из калашникова, как дедушка Федор и дядя Юра. Но его же привлекала не германскость эсэс, но Культ Силы. Короче говоря, он понял, что ни к смогистам, ни к какой другой группировке не принадлежит. Может быть, потому и избежал участи жертвы эпохи.
19
Данный фрагмент текста удален в соответствии с требованиями действующего законодательства Российской Федерации в связи с установленными запретами (ограничениями) на распространение такой информации на территории Российской Федерации.
Но вернемся к судьбам героев книги. После выселения из кушеровской квартиры (Кушером) пути поэта и Революционера разошлись. Позднее Эд встречал Володьку здесь и там, но Революционер выступал в роли эпизодически промелькнувшего среди прочих лица, и горячих дискуссий не случалось. Перелетев на Западный Берег, поэт стал обнаруживать все более крупное имя Революционера в списках узников, представляемых западными президентами или министрами советским руководителям. Упрямый, Революционер не раскаялся, как это сделал обожаемый им некогда Петька, друг Якир. Коммюнике организаций, надзирающих с Запада за правами человека в СССР, неизменно называют Володьку каменщиком и так же неизменно сетуют о его якобы в клочья разорванном здоровье. (Заметим, что те же организации много лет утверждали, что Щаранский и Сахаров умирают от ста болезней, но благодаря «тиви» мы можем лицезреть время от времени мордатого Щаранского в Израиле, и бодрого, несмотря на семь десятков за плечами, академика в Москве.) Бескомпромиссный, Революционер и в настоящее время сидит в заключении, при столь либеральном режиме! Каменщик или нет, но у Володьки-революционера, вне сомнения, оказалась психология простого человека. Простой же человек, если залупляется, то это надолго. (Марченко — до смерти, Буковский — до тотального предательства Родины.) Он не понимает условности игры и не может, вдруг пробормотав: «Ах, глупо как все, боже мой!» — отступить в сторону и расхохотаться над собой. Ну сиди, дорогой,
время тебя обтекло! Оппонент Революционера по дискуссиям в Уланском успел объехать полмира. «Каждому свое!» — скажем мы, бессердечные, перефразируя мрачных шутников, вывесивших это изречение над воротами концлагеря.Наташа Алейникова, устав от ежедневного алкоголика-поэта, вышла замуж за запойного художника. Если Бог даст автору время и снабдит его желанием, автор напишет о Наташе распространенно в следующей книге. Какая удивительная русская женщина, однако, не правда ли? От запойного у Наташи родился ребенок.
Злодей Морозов разошелся с Аллочкой и женился на другой женщине. У него тоже ребенок. (Те, кто не умер, родили ребенков. У судьбы, как видите, нет фантазии.)
Леванский, Рита Губина, Серёжа Бродский, Дубовенко, Таня Самойлова и ее ребенок давно исчезли из виду, качаются где-то в океане жизни.
Об Арсении Тарковском заставил автора вспомнить сын Тарковского. Режиссер Андрей удивил мир нелепым поступком. Обидевшись на мать-кормилицу — советскую власть, — уехал и умер за границей. Лежит теперь на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, не имея к нему никакого отношения.
«Дед» Кропивницкий и Аркадий Акимович Штейнберг умерли, мир их праху. Автор вынимает время от времени мутное фото и долго глядит на него… «Дед» Кропивницкий и автор сняты со спины: уходят по тропинке в лес. Что-то символически грустное есть в этой любительской фотографии. Уходят поэты… Прошло время поэтов, вот что!
Игорь Ворошилов разочаровал автора. (Его разочаровали многие, но они не были ему близки.) Злой и поганый ко многим, автор его любил и выделял. Любил видеть уральского человека, любил хищно шевелящийся нос художника, ему нравилась ворошиловская «Женщина в красном», и он верил в ворошиловский талант. То, что значительного художника из уральца не получилось, автор воспринимает как личную неудачу. Но более всего ему стало горько, когда редкие агенты, курсирующие раз в десять лет между Западным Берегом и Москвой, донесли до него удручающее сообщение: Ворошилов остался недоволен одной из публикаций автора о нем (в толпе прочих). Глупо, друг мой. У нас была общая юность, хотим мы этого или не хотим. И невозможно запретить другим наблюдать тебя. И автор написал о тебе исключительно доброжелательно. Тебе не понравилось что? Что ты шел с похмелья, завернутый в одно одеяло с ним и почившим в бозе (жалко Герку, сына горбатенькой мамы) Геркой Туревичем? Так это было, друг мой… Были крики, драки, искусство…
Ты, выходит, против того, чтобы автор попытался сохранить нашу эпоху и тебя в ней, вышагивающего с раздавленными по плащу яичными пятнами? А вспомни, как у тебя был флюс. Алейников оставил вам с Лимоновым квартиру, и, проспав на противоположном краю тахты ночь, твой друг Лимонов проснулся с раздувшейся щекой. Вы делили даже флюсы!
Фиктивный брак с Женей Берман закончился, по вине Мишки Преображенского, разоблачением авантюристов. Штампик московской прописки в паспорт Савенко заполучить не удалось. Мама Жени, не в силах более наблюдать жизнь дочери с паразитом-самозванцем (Мишка таки достал анаши [20] и целые дни проводил на диване, покуривая и пожирая запасы еды семьи Берман), призналась мужу в обмане. Рыдая, Женя с трудом уговорила разгневанного папу-бухгалтера отказаться от идеи доноса в органы милиции. Мишка был изгнан из квартиры на Цветном и, поболтавшись в Москве, исчез куда-то. Деньги честная Женя возвратила законному мужу (удержав стоимость свадебного банкета), и Эд купил на них свою первую пишущую машину «Консул». Лжесупруги развелись лишь через пару лет.
20
Является наркотическим средством и запрещена на территории Российской Федерации.
Автор надеется, что напишет все же завершающую книгу Похождений Блудного Сына, посему он не сообщает здесь о судьбах персонажей, переходящих из данного тома в четвертый том. Об Анне Моисеевне, Бахе, Брусиловском, гангстере Стесине и многих других… Если же, паче чаянья, книги не случится, ничего страшного, незаконченные произведения обладают своим особым шармом.
Что же осталось от эпохи? Смерти, неудачи, множество плохих и горстка хороших стихов, да… но разве только это? От эпохи остался жгучий, как портвейн московского разлива, трагизм. Ибо любые действия, если протагонисты предаются им честно, безоглядно и восторженно, имеют своим результатом трагизм чистейших кровей. А к чему привели каждого его индивидуальные усилия, это уже другое дело. Мы все живем в первый и последний раз, сравнить нам нашу жизнь не с чем. Каждый старается как может. К тому же против своего генетического кода (как доказали новейшие исследования биологов) не очень-то возразишь.
Москва? Все так же стоит на полянке на берегу реки шоколадный торт Кремля. Автор видел по «тиви». Он не может взять билет и слетать туда. Да и если бы мог, не хочет. Что там делать? Не справившись с постройкой хрустального дворца коммунистического общества, двести семьдесят миллионов проснулись и энергично предались строительству новой коллективной мечты — курятников благополучия. Молодежь, глупая, как всякая молодежь, — современные Губановы, Делоне, Галансковы и Лимоновы — практикует рок-н-ролл, как некогда практиковала стихи. Два раза в год на Красной площади еще происходят мускулистые военные парады, как в послеобеденном сне императора Павла, еще кружат стрекозами вертолеты в афганских горах, но в жилах нации течет уже не жаркий алкоголь с благородным мужским холестеролом, но спокойный состав среднезападного разлива с примесью пепси-колы: русская нация близка к интернациональному идеалу человека — говнопроизводящей машины (хорошо жрать и хорошо испражняться) как никогда.