Мой мастер (сборник)

— Р-р-р-р! — свирепо зарычал Трошкин так, как рычал в детском саду, когда изображал волка, и снова подпрыгнул, выкинул вперед два пальца на уровне глаз жертвы. — Р-р-р!

— Помогите! — заорал Никола, его нервы не выдержали, и он отчаянно забарабанил в дверь локтями и пятками. — Спасите! Хулиганы зрения лишают!!

И в ту же секунду распахнулась дверь: за нею стояло все тюремное начальство во главе с Бейсембаевым.

Майор сразу понял расстановку сил…

— Извините… — вежливо сказал он ко всеобщему изумлению жуликов и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.

В камере ярко горела электрическая лампочка. Заключенные спали. Трошкин сел на своей постели.

— Эй, Косой! — тихо позвал он и потолкал спящего Косого в бок.

— А-а-а! — завопил Косой, просыпаясь и затравленно оглядываясь. Но, увидев вокруг себя родную обстановку, успокоился. — Чего? — недовольно спросил он.

— Спокойно! — грозно предупредил Трошкин. — Куда шлем дел, лишенец? А?

Проснулся и Хмырь. Тоже сел на своей койке.

— Я? — удивился Косой. — Он же у тебя был!

— Да? А тогда куда я его дел?

— А я откуда знаю!

— Пасть разорву!

— Да ты что, Доцент, — вступился за Косого Хмырь. — Откуда ж ему знать, где шлем? Ты его все время в сумке носил — как уходил с сумкой, так и приходил с сумкой. А когда нас взяли, там, оказалось, его и нет.

Трошкин задумался.

— Сам потерял куда-то, — обиженно сказал Косой. — И сразу — Косой. Как чуть что, так Косой, Косой…

— Ты что, не помнишь, что ли? — спросил Трошкина Хмырь.

— В том-то и дело, — озадаченно сказал Трошкин, понимая всю серьезность полученной информации. — В поезде я с полки упал башкой вниз. Вот тут помню, — он постучал по правой стороне головы, — а тут ни черта! — Он постучал по левой.

Косой с интересом посмотрел на ту половину, которая ни черта.

— Побожись! — сказал он.

— Вот век мне воли не видать! — побожился Трошкин. — Как шлем взяли — помню, как в Москву ехали, помню, суд помню, а в середине — как отрезало!

— Так не бывает! — не поверил Хмырь. — Тут помню, там не помню…

— Бывает! — неожиданно поддержал Трошкина Косой. — Я вот тоже раз надрался, проснулся в милиции — ничего не помню! Ну, думаю…

— Да подожди ты! — оборвал его Хмырь. Приблизившись к Трошкину, он умоляюще заговорил: — Послушай, Доцент! Вот ты меня мало знаешь, так у людей спроси — я вор честный. Скажи, где шлем! Мы тебе твою долю всю сохраним — век воли не видать — всю до копеечки!..

— Значит, и вы не знаете… — огорчился Трошкин. — Как же мы его найдем?.. — задумчиво проговорил он.

— И как в Москву приехали, не помнишь? — с любопытством спросил Косой.

— А что в Москве? — заинтересовался Трошкин.

— Поселились в каком-то курятнике. — Косой сел напротив и для убедительности показал руками, какой был курятник.

— Ну а потом?

— Дядя к тебе какой-то приезжал, во дворе вы с ним толковали.

— Чей дядя? — оживился Трошкин.

— Ты говорил: гардеробщиком он в театре Большом…

— А дальше?

— К барыге ездили.

— Куда?

— На бульвар, где машины ходят. — Косой показал, как ходят машины.

— Какой бульвар?

— Адреса не назову, а так помню…

— Слушайте — заткнитесь, пожалуйста! — попросил из другого угла камеры Али-Баба. — Устроили тут ромашку: помню, не помню… Дайте спать!..

«Заканчивается посадка в самолет № 16917, отлетающий рейсом шестьдесят вторым Ашхабад — Москва. Просим отлетающих занять свои места!» — объявлял по радио диктор аэропорта.

Трошкин, Славин и Бейсембаев стояли у трапа «Ту-104». Прощались.

— Ну, счастливо оставаться! — Славин протянул майору руку.

— Всего доброго, — улыбнулся Бейсембаеву и Трошкин. Он был уже без парика, в обычном костюме, в своем прежнем трошкинском обличье. — Извините, что напрасно потревожили.

— Это вы извините, — улыбнулся Бейсембаев.

Славин и Трошкин поднялись по трапу последними, и стюардесса закрыла дверь самолета. Трап отъехал.

— …время нашего полета — четыре часа сорок минут, — объявляла в самолете синеглазая стюардесса. — А сейчас я попрошу всех пристегнуть ремни и не курить!

— А какая разница во времени с московским? — спросил Трошкин у Славина.

— Три часа. — Славин удобнее устроился в кресле и откинул спинку.

— Так, выходит, мы в Москве будем в двенадцать? — обрадовался Трошкин. — Я еще на работу успею.

Шум моторов внезапно прекратился. В проходе снова показалась стюардесса.

— Товарищи, кто здесь Трошкин? — спросила она.

— Мы, — сказал Трошкин.

— Вас просят выйти.

Трошкин и Славин, недоумевая, двинулись следом за стюардессой. Она открыла дверь, и они увидели подъезжающий к самолету автотрап. А на трапе, как памятник на пьедестале, величественно стоял профессор Мальцев в светлой дубленке.

Официантка поставила на столик, за которым сидели Мальцев, Трошкин и Бейсембаев, четыре дымящиеся пиалы. За стеклянными стенами ресторана было видно летное поле, самолеты, поблескивающие на солнце.

Все с удовольствием принялись за еду, кроме Трошкина — он отодвинул от себя пиалу, сказал:

— Я дома пообедаю.

Профессор перестал жевать и уставился на Трошкина.

— Следующим рейсом я улетаю! — твердо сказал тот.

— Какая безответственность! — воскликнул Мальцев. — Какое наплевательское отношение к своему делу!